Острый и быстрый кризис в российско-турецких отношениях, вызванный инцидентом с российским бомбардировщиком Су-24, и столь же стремительное их восстановление летом 2016 года, особенно после попытки военного переворота в июле, стали важным фактором не только для российской внешней политики. Эти события отразились и на частном бизнесе, и на интересах сотен тысяч простых граждан. В наиболее острый момент российско-турецкого кризиса, в феврале 2016-го, некоторые средства массовой информации не исключали даже прямого военного столкновения. В России до сих пор сохраняется острый дефицит качественной экспертизы в отношении Турции, связи с которой давно превзошли по своему значению, к примеру, российско-французские отношения. Новая книга московского Центра анализа стратегий и технологий позволяет гораздо лучше разобраться в турецкой политике в сфере обороны и безопасности, без чего невозможно понять, куда движется Турция и чего от нее ожидать.
Особую ценность книге придает детальное исследование трансформации системы политического контроля над турецкой армией и военно-гражданских отношений в целом после неудачной попытки военного переворота в июле 2016 года против президента Тайипа Реджепа Эрдогана. После этой попытки, которая была воспринята очень болезненно широкими слоями населения из-за большого количества жертв от рук военных (в новейшей турецкой истории такого не было) произошло перераспределение ключевых полномочий в сфере безопасности, сопровождавшееся грандиозной чисткой. К началу ноября 2016-го были закрыты все турецкие военные учебные заведения, а около десяти тысяч военных, имевших какой-либо чин (среди них насчитывалось примерно три тысячи офицеров), были изгнаны из армии по подозрению в членстве в организации FETO проповедника Фетхуллаха Гюлена. Вместе с 16 423 военными курсантами, отношения с турецкими вооруженными силами прекратили 22 088 человек (при этом в турецкой армии служит всего 39 000 офицеров и 97 000 унтер-офицеров) — масштабы чистки вполне соответствуют репрессиям в Красной Армии в 1937–1938 годах.
Начальник Генштаба лишился своей фактической неподотчетности и значительной части полномочий по руководству видами вооруженных сил, и, видимо, будет подчинен президенту, как уже подчинены администрации президента командования армии, флота и ВВС. В книге отмечается, что это произошло в условиях, когда после окончания холодной войны, характеризовавшейся подчиненностью целям НАТО, «турецкая элита не смогла накопить достаточно гибкого и зрелого интеллектуального потенциала, которого требовало быстро меняющееся геополитическое равновесие». Все это еще не раз приведет к колебаниям турецкой внешней и оборонной политики. При этом установление контроля над армией президента Эрдогана нельзя назвать демократическим процессом, считают авторы книги: «…В Китае армия, контролируемая коммунистической партией, находится под строгим гражданским контролем, но можно ли оценить, насколько демократичен в Китае этот контроль?»
Оборонная промышленность Турции, которой, как и структуре вооруженных сил, в книге посвящены отдельные главы, в последние годы быстро развивается. Интересно, что стимулом к созданию собственного ОПК послужили наложенные в 1974 году США, несмотря на членство страны в НАТО, санкции после вторжения турецких войск на Кипр.
У истоков создания военной промышленности стоят специальные контролируемые военными фонды, такие как «Общество армейской взаимопомощи», которое входит в тройку крупнейших финансово-промышленных холдингов в Турции (наряду с холдингами Koç и Sabancı). Значительное развитие получили частно-государственные партнерства в судостроении, авиапромышленности, других отраслях, и этот опыт представляет интерес и для России. Частная инициатива, подержанная государством, позволила турецкому ОПК по ряду позиций, например в области катеростроения, выйти на мировой уровень. Впечатляют и сжатые сроки ряда разработок частных компаний: так, ударный дрон был разработан всего за два года (в России же их нет до сих пор). Есть у этой системы и обратная сторона: многие фонды поддержки оборонной промышленности непрозрачны, нередки коррупционные скандалы, в распределении заказов между частными компаниями очевиден приоритет политической лояльности ныне правящей Партии справедливости и развития. Технологические успехи турецкого ОПК тоже не следует переоценивать. Разработка полностью «национальных» платформ, таких как основной боевой танк и корвет, затянулась на многие годы и испытывает технические сложности. При этом плотный контроль за технологиями развитых западных стран, в первую очередь США и Германии, сохраняется. Это обстоятельство наряду с тем, что после переворота в турецкой армии укрепились позиции офицерства «евразийской» ориентации, выступающих за диверсификацию внешних связей, открывает определенные возможности для России. Однако приведенная в книге история попыток Турции купить китайскую зенитно-ракетную систему HQ-9 свидетельствует, что обсуждаемые сейчас планы поставок Турции российских систем С-400 вряд ли могут осуществиться.
Книгу завершает едва ли не первый на русском языке подробный военный анализ турецкого вторжения на Кипр в 1974 году, операций против курдских сепаратистов и турецкие операции в Сирии. Все это вместе с подробным и качественным анализом доктрин, экономических, технологических возможностей, а также заданным после попытки переворота 2016 года вектором политической эволюции страны и армии делает обоснованным вывод, отраженный в названии книги: турецкие военные возможности нельзя недооценивать, но не стоит и переоценивать.
Турецкая военная машина: сила и слабость / М. С. Барабанов, А. Д. Васильев, М. Гюрджан, А. Д. Курочкин, А. В. Лавров, Ю. Ю. Лямин, М. Ю. Шеповаленко; под ред. М. С. Барабанова и Р. Н. Пухова. — М.: Центр анализа стратегий и технологий, 2017. — 216 с.
