Патовая ситуация в сфере ядерной безопасности усугубляется: новая американская администрация не в силах сдвинуть с мертвой точки замороженные переговоры с Россией. Оппоненты блокируют решения Дональда Трампа даже по внутриамериканским проблемам, не говоря уже о любых сделках с Москвой. Между тем последний договор об ограничении и сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-3) вступил в силу еще в 2011 году. Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД) от 1987 года критикуют и в США, и в России. А главное, еще при президенте Бараке Обаме прерван переговорный процесс, что потенциально угрожает бесконтрольной ядерной гонкой. Тревожную ситуацию недавно обсуждали в Вашингтоне специалисты Международного Люксембургского форума по предотвращению ядерной катастрофы (президент — Вячеслав Кантор) и американского фонда Nuclear Threat Initiative («Инициатива по снижению ядерной угрозы»), которые представили совместную книгу «Предотвращение кризиса в контроле над ядерными вооружениями и катастрофический терроризм».
На вопросы «Эксперта» согласился ответить Владимир Дворкин, председатель организационного комитета Международного Люксембургского форума, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН, ранее — начальник 4-го ЦНИИ Министерства обороны РФ, доктор технических наук, профессор, действительный член государственной Российской академии ракетных и артиллерийских наук, ряда других академий, генерал-майор в отставке.
— Есть ли сегодня хоть какие-то представления, как сдвинуть с мертвой точки переговорный процесс, учитывая слабые позиции Дональда Трампа «внутри» американской политики?
— Состояние неопределенности сейчас преобладает. Поэтому строить прогнозы относительно того, сможем мы договориться с Трампом или нет, совершенно бесперспективное занятие. Я думаю, что даже сто дней пребывания его на посту не развеют эту неопределенность. Может быть, это продлится и дольше. Трамп уже сказал, что Пражский договор (СНВ-3) плохой. Кто ему подсказал это, я не знаю. Но как бизнесмен он прав. Есть договор, американцы что-то делают для того, чтобы сократить количество боезарядов, развернутых носителей, а Россия ничего и делать не будет, ей ничего не надо сокращать. Она может только наращивать свой потенциал. Потому что у нее по последнему обмену данных 508 развернутых носителей. А потолок по договору — 700. У России просто идеальные условия, чтобы наращивать ядерные мускулы. А американцы должны расходовать средства на сокращение.
— То есть, по сути, нет предмета для торговли?
— Я просто говорю о том, что, с точки зрения бизнесмена, это неравные условия. Скорее всего, кто-то из его друзей-миллиардеров напомнил Трампу, что аналогичная ситуация проглядывалась и при договоре «Старт-1» (СНВ-1). Хотя он задумывался как равный — с равными условиями по сокращению. Но договор был подписан в 1991-м, а вступил в силу только в 1994 году — из-за того, что Украина долго торговалась. У нас уже естественным путем сократилось количество носителей ниже отметки 1600 единиц, которую предусматривал договор. И мы немножко недотягивали до установленной планки в 6000 боезарядов. Получилось, что специально сокращать нужно было американские стратегические ядерные силы.
Обама нам предлагал следующий договор: 500 развернутых носителей и 1000 боезарядов. И мы напрасно не согласились — у нас и так было около 500 носителей. А боезарядами очень легко оперировать, потому что можно разгружать или догружать носители. Теперь пришло поколение бизнесменов-торговцев. Но Трамп и его ближайшие советники, конечно, далеки от того, чтобы четко представлять себе основные принципы стратегической стабильности. И необходимость баланса сил.
— И необходимость коммуникаций?
— Коммуникации — это очень слабо сказано. Каждый год по Пражскому договору друг к другу ездят по 18 инспекций — проверять шахтные и мобильные пусковые установки, подводные лодки, бомбардировщики. Беспрерывно осуществляется такой контроль. И несколько десятков уведомлений о состоянии ядерных сил — что вводится, что выводится, как перемещается. Это информация, которая позволяет убедиться, что есть баланс, что договор выполняется. А если этой информации нет вообще? Конечно, кое-какую информацию можно будет получать с помощью национальных систем контроля, с помощью спутников. Можно применять меры маскировки. Но не будешь знать точно, что происходит. Когда нет полной информации, то возможности вероятного противника всегда преувеличиваются. А раз они преувеличиваются, то нужно наращивать свои возможности для компенсации. Это прямой путь к гонке вооружений. Вот насколько это смогут осознать в администрации Трампа и когда — от этого будут зависеть перспективы дальнейшего контроля над ядерным вооружением.
— А какова позиция российской стороны?
— У нас есть опытные дипломаты, которые, казалось бы, все должны хорошо себе представлять, но вот руководство МИД постоянно заявляет, что возможности двусторонних переговоров о сокращении с американцами исчерпаны. И что сейчас нужно говорить только о переговорах по многосторонним сокращениям. Но таких переговоров в принципе быть не может.
— Из-за разности ядерного потенциала держав?
— Не только. Конечно, 80–90 процентов всего ядерного арсенала в мире — это Соединенные Штаты и Россия. Англичане и французы всегда говорили: «Вот когда у вас будет столько, сколько у нас, тогда можно будет вести переговоры». Но как можно себе представить какой-то многосторонний договор? Ведь его исполнение надо контролировать. В каждую страну друг к другу будут ездить инспекции? Это совершенно невозможная ситуация. Это первое.
И второе. У нас с американцами есть опыт сокращения только стратегических вооружений. Потому что стратегические вооружения еще можно как-то контролировать: известны районы базирования, примерно известно количество. И можно уточнять это путем контроля. А вот по нестратегическому ядерному оружию у нас был только один договор — РСМД (бессрочный договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, вступивший в силу 1 июня 1998 года. — «Эксперт»). И он был возможен лишь потому, что уничтожался весь класс этого оружия. И контроль был самый жесткий. Инспекторы присутствовали при подрывах и при запусках ракет. На глазах американцев мы сминали обтекатели ракет «Пионер». А контролировать наличие и сокращение нестратегических вооружений, которые остаются в боевых составах, в принципе невозможно. Потому что носители этого оружия имеют двойное назначение — истребители, бомбардировщики, корабли. Это сотни военных баз. А у всех стран, кроме Великобритании и частично Франции, нестратегическое ядерное оружие. В Китае есть стратегическое оружие. Ну и индусы подбираются к нему. Но основная-то часть — нестратегическое ядерное оружие. И как вы будете его контролировать и ограничивать? Максимум, чего можно добиться, — уговорить пойти на какие-то меры транспарентности. Открыто заявить о добровольном ограничении. Но попробуйте решить этот вопрос!
ПРО не угроза
— А как быть с противоракетной обороной, эшелон которой продолжают выстраивать в Европе? Россия использовала этот аргумент, чтобы блокировать переговоры с администрацией Обамы.
— Путин почти два года назад на форуме «Армия-2015» сказал, что «наши стратегические ракеты способны преодолеть любую самую технически совершенную систему ПРО». Это я цитирую. Независимыми экспертами это давно подтверждено. Ну успокойтесь, всё! Не рассматривайте этот фактор как препятствующий переговорам — все равно неймется.
— Есть ли шанс вернуться к переговорам о совместном выстраивании системы ПРО?
— Уже был такой опыт. Мы провели с американцами и с натовцами восемь совместных учений по тактической ПРО. Это были компьютерные учения. Я в них участвовал. Потом все кончилось, после Югославии. Были еще другие попытки это сделать — скажем, по программе «Рамос». В 1998 году президенты России и США договорились о создании в Москве центра обмена данными. Это, по существу, обмен данными о пусках ракет и ракет-носителей первого и второго эшелонов систем предупреждения о ракетном нападении. Подготовлен сам центр, все расписание американских и российских дежурных смен, их количество, обязанности — все было. В 2000 году подписали декларацию о создании этого центра. В 2002 году президенты России и США подтвердили: да, надо сделать. И ничего не сделано. А ведь сопряжение только информационных систем, только информационных спутников и радаров систем раннего предупреждения и противоракетной обороны дали бы большой эффект и нам, и американцам — нам даже больше. Но при таких отношениях все это прекратилось. Все надо возобновлять.
— Не вызывает ли у вас обеспокоенность тот факт, что Трамп пользуется широкой поддержкой военных, а перед Соединенными Штатами стоит задача широкого перевооружения, в том числе ядерных сил?
— Военные всегда заинтересованы в увеличении расходов. Так же как и корпорации, с которыми они связаны. Насколько это отвечает глобальным интересам, стабильности — большой вопрос. Модернизацией нужно заниматься — это естественный процесс и у нас, и у американцев. Модернизация стратегических ядерных сил неизбежна, отслужившие системы нужно выводить из боевого состава по соображениям ядерной безопасности. Но хорошо, если модернизация будет проходить в рамках договорных потолков. То есть будет качественное совершенствование, а не наращивание количества ядерного оружия. И в этом нет ничего необычного и угрожающего.
Растет угроза ядерного терроризма
— Есть ли какие-то новые идеи по северокорейской проблеме? Страну давно давят санкциями, но ядерная программа Пхеньяна, как мы видим, развивается.
— Предполагалось, что жесткие санкции могут сыграть свою роль и уменьшить активность Северной Кореи в ракетных испытаниях и ядерных программах. Большинство экспертов сходятся в том, что теперь уже невозможно полностью свернуть и ликвидировать ядерную программу КНДР. Речь может идти о том, чтобы ее ограничить. Заморозить на том уровне, на котором она есть. Сделать это могли бы жесткие санкции. С одной стороны, они приняты двумя решениями Совета Безопасности ООН — за номерами 2270 и 2321, которые подписали все его члены. Санкции эти просто зубодробительные. Они закрывают всякие возможности получения каких-либо доходов от экспорта угля, драгоценных металлов и другого сырья. Но Китай, на который приходится 80 процентов всей торговли с Пхеньяном, вначале был настроен серьезно, но потом обиделся на то, что Япония, Южная Корея и американцы развертывают систему ПРО в регионе. И не стал блокировать связи с КНДР. А у них приграничная торговля всегда была и остается очень интенсивной — рядом мосты, все узлы торговые вокруг. Вот это не позволяет в достаточной степени повлиять на политику Ким Чен Ына.
— А есть ли возможность как-то выстроить переговоры по ядерной проблематике с самим Китаем? Наладить какие-то каналы коммуникаций?
— Китай — самая закрытая страна из пятерки ядерных государств по состоянию и программам ядерных вооружений. И это давно вызывает озабоченность. И подвинуть их никак не удается. Сколько их ни спрашивали: «У вас же ядерное оружие для сдерживания, скажите, сколько его», — нет реакции.
Не бывает так, чтобы разговор начался на пустом месте. Нужно что-то предложить Китаю в ответ на открытость. Например, договориться о том, что американцы в обмен на открытость как-то ограничат свою ПРО, которой Пекин опасается. Допустим, в Южной Корее, в Японии. Вот с этого можно было бы начать. Но это все вопрос политический, дипломатический. А я не дипломат и не политик.
— Что думает мировое экспертное сообщество о проблеме ядерной безопасности сегодня? Какие тут основные проблемные точки помимо заглохших переговоров Россия — США?
— Ряд экспертов считает, что оружия стало меньше, но угроза применения его, может быть, даже увеличилась. Я тоже так считаю. С одной стороны, существуют такие лидеры, как Ким Чен Ын, который, если будет зажат в угол, может решить использовать ядерное оружие. С другой стороны, недооценивается угроза ядерного терроризма. А она возрастает. Я согласен с бывшим замминистра обороны США Грэхамом Аллисоном, который уже давно сказал: «Я не понимаю, почему до сих пор они этого не сделали». Потому что нет проблем изготовить простейший заряд, собрать его на месте в каком-нибудь мегаполисе. Для этого нужно всего 20–30 килограммов оружейного урана.
Был эксперимент. Американцы предложили двум физикам, не ядерщикам даже, пользуясь открытыми данными из интернета, изготовить ядерное устройство. Те сказали: «Простейшее — это совсем легко, давайте мы посложнее что-нибудь изготовим». И сделали — осталось только достать оружейный уран. То есть пушечный ядерный заряд сделать совсем несложно, используя открытую информацию, в каком-нибудь подвале… Все давно известно. А вот сколько и где утекло оружейного урана — неизвестно.
