Когда осенью прошлого года авторитетный британский журнал Times Higher Education (THE) опубликовал рейтинг ведущих мировых университетов, эксперты констатировали очередную тактическую победу условного «Востока» над условным «Западом». Рейтинг, который считается каноном оценки качества высшего образования, в который раз стал более «азиатским». Из 980 элитных учебных заведений Азию представляют уже 289 университетов из 24 стран — большинство, конечно, китайские. В топ-200 рейтинга азиатских университетов уже 19, тогда как в предыдущем рейтинге было 15. Конечно, это всего 10%, так что говорить о конце эпохи гегемонии англосаксонских учебных заведений пока преждевременно. Однако тренд выравнивания былых образовательных перекосов между бывшими «первым» и «третьим» миром налицо.
Пример для России
Товары из Азии наводнили весь мир уже довольно давно, а вот рост влияния азиатских университетов явление довольно новое. Но уже вполне заметное, чтобы его на постоянной основе отражали глобальные рейтинги. В последней табели о рангах THE в первую сотню вошли два новых вуза из Азии — Китайский университет Гонконга и Корейский институт передовых технологий (KAIST); в топ-200 еще четыре новых азиатских университета — Городской университет Гонконга, Научно-технический университет Китая, Фуданьский университет и Гонконгский политехнический университет. Два ведущих китайских университета также существенно улучшили свои позиции: Пекинский переместился на 29-е место с 42-го (рейтинг прошлого года), Университет Цинхуа — на 35-е место с 47-го. Лучший в Азии Национальный университет Сингапура тоже поднялся в рейтинге — на 24-е место. Улучшил показатели и ведущий университет Индии — Индийский научный институт, вплотную приблизившись к топ-200.
Другой влиятельный рейтинг университетского образования, который составляет британская исследовательская компания Quacquarelli Symonds (QS), еще более наглядно демонстрирует успехи азиатских вузов. В рейтинговой таблице на 2016–2017 годы университеты из Азии занимают 12 позиций в топ-50. Причем всего два из этих вузов японские. Остальные — китайские (включая Гонконг), сингапурские и корейские. Напомним, что российские университеты в обоих рейтингах занимают пока более скромные позиции. Например, в последнем рейтинге THE наш лучший вуз, МГУ им. Ломоносова, занял 188-е место, опустившись туда с 161-го. Резко, на 200 позиций, улучшил свой показатель МФТИ. Тем не менее он пока занимает в элитном рейтинге лишь 301–350-е место. Характерно, что при этом многие азиатские университеты, в отличие от западных вузов, очень молоды. Например, Гонконгский университет науки и технологий, представленный в топ-50 обоих влиятельных рейтингов, основан лишь в 1991 году. Как отмечает в одной из своих статей THE, мнение, что «Азия станет вскоре образовательной сверхдержавой», стало в последние годы столь распространенным, что «грозит превратиться в клише».
Успех азиатских университетов в какой-то мере хочет скопировать российская программа «5–100», формальным результатом которой должны стать именно хорошие позиции в глобальных образовательных рейтингах. В Китае, например, работает аналогичная программа — C9, в Японии — Global 30, по тому же пути пошли Корея, Малайзия и Таиланд. Индия также недавно объявила о планах завоевания международных рейтингов, предложив господдержку 20 университетам (десяти государственным и десяти частным).
Если углубляться в критерии оценки, то в рейтинге QS, например, 40% «веса» приходится на репутацию в академической среде — представителей научного сообщества опрашивают, какой вуз они считают лучшим в своей области. Для последнего рейтинга QS было опрошено почти 75 тысяч ученых по всему миру. 20% в оценке приходится на соотношение числа студентов и преподавательского состава (чем меньше коэффициент, тем, как считается, эффективнее процесс обучения). Еще 20% — это цитируемость научных работ за последние пять лет, причем в соотношении с количеством работающих в университете ученых. 10% в оценке дает опрос работодателей — выпускников каких вузов они предпочитают. И последние 10% — вовлеченность университета в международное сотрудничество, доля зарубежных студентов и преподавателей на факультетах.
«Показатели университетов в рейтингах имеют некоторую ценность хотя бы потому, что являются средством привлечения лучших студентов. Они идут именно в те университеты, которые выше в международных рейтингах. Привлекая таких студентов, университет повышает свою эффективность и престижность. Есть и из кого отбирать сотрудников», — прокомментировал в беседе с «Экспертом» ситуацию на образовательном рынке профессор Артем Оганов, заведующий лабораторией дизайна материалов в Сколковском институте науки и технологий. По мнению ученого, от рейтингов есть и иные очевидные плюсы. «Понятно, что за количественными показателями как самоцелью гоняться не надо. Но сами показатели дают некий намек на то, что университеты должны развивать, — говорит он. — Например, такой показатель, как число публикаций в ведущих журналах, показывает, что публиковаться надо не в местечковых, а в ведущих международных журналах с высоким импакт-фактором. Это не только повысит заметность работ ученых, но и подтолкнет их к более высокой культуре представления своих научных результатов, потому что придется довольно жестко конкурировать с другими авторами. Важен и показатель успешности выпускников университета: кто из них получил престижные награды, насколько в среде работодателей востребованы выпускники данного вуза. Это тоже своего рода сигнал — значит, надо помогать выпускникам находить достойную работу, следить за тем, чтобы их карьеры складывались благоприятным образом».
Секреты успеха
Быстрому успеху азиатских университетов способствует целый ряд факторов. Петр Сафронов, руководитель магистратуры по образовательной политике НИУ ВШЭ, отмечает эффект «низкого старта». «Вплоть до XX века в Азиатско-Тихоокеанском регионе было очень мало университетов и вообще учреждений высшего образования, — рассказал он “Эксперту”. — Вторая причина — глобализация: университеты нужны для защиты национального престижа и, если повезет, для изменения структуры экспорта (стать точкой привлечения иностранных студентов). Третья, но не последняя по важности причина: в отличие от Европы и США университеты в Азии — это то, что еще внушает некоторое почтение. Иначе говоря, университеты еще не потеряли свой символический капитал в качестве маяка цивилизации — отсюда множество государственных программ развития университетов в АТР».
Среди главных причин стремительного развития университетов в Азии эксперты выделяют прежде всего высокий уровень госрасходов на образование. Сегодняшние высокие результаты закладывались как минимум еще в прошлом десятилетии. А в 2008 году, например, в Южной Корее расходы на высшее образование составляли 2,6% ВВП, тогда как в Австралии — 1,6%, в Японии — 1,4%. «Нам всем кажется, что ведущие китайские университеты существенно продвинулись за последние годы. А на самом деле этой истории лет сорок, — сказал “Эксперту” глава Российского квантового центра Руслан Юнусов. — То есть такого не было, что они запустили программу и ворвались в первую сотню. Все происходило гораздо медленнее и системнее. Насколько я могу судить, принимая свои программы, они постоянно их поддерживали, прежде всего финансово, и в последние лет двадцать это наконец стало приносить результаты». С тем, что азиатские университеты шли к сегодняшнему успеху довольно долго и последовательно, соглашается в разговоре с «Экспертом» и известный социолог профессор Виктор Вахштайн, долгое время работавший за границей, в том числе в странах Азии: «Трансформации, которые мы сегодня наблюдаем в рейтингах университетов Азии — это результат очень разных стратегий, которые зависят от каждой конкретной страны. Например, рост университетов Японии и рост университетов Сингапура — это очень разные типы роста, они обусловлены разного рода факторами. Общее одно: изменения начались задолго до того, как эти вузы поднялись в рейтингах».
Большую роль сыграла также быстрая и масштабная интернационализация азиатских вузов — они стараются по максимуму привлекать преподавателей и студентов из зарубежных стран. Это позволяет сильно увеличить узнаваемость вуза (фактор, который работает сразу на несколько критериев рейтинга), а также резко нарастить число научных публикаций. «Успех университетов Азии во многом стал результатом сознательной стратегии интернационализации, которая где-то давалась очень тяжело, как в Японии, а где-то гораздо легче, как в Сингапуре, — поясняет Виктор Вахштайн. — Одна из главных задач состояла в том, чтобы привлечь в университет топовых специалистов, которые, с одной стороны, будут публиковаться от лица этого университета, что очень важно для рейтингов, а с другой стороны, готовить кадры, которые дальше будут публиковаться в тех же изданиях».
Александра Энговатова, заместитель начальника управления научной политики и организации научных исследований МГУ, отмечает также весьма грамотную «тактическую» работу китайских университетов. «Очень правильно, например, что они сделали и раскрутили свой глобальный рейтинг университетов, ARWU или Шанхайский, — рассказала она “Эксперту”. — Кроме того, они умеют очень хорошо работать с рейтингами THE и QS, понимая, как научиться максимально эффективно соответствовать тому или иному критерию. Китайские университеты напрямую взаимодействуют с рейтинговыми агентствами и привлекают специалистов, изначально фактически в ручном режиме подстраивая те или иные параметры эффективности университета под задачи рейтингов. Рейтинг — это механизм, с которым необходимо научиться правильно работать. Примерно так же китайцы в свое время поступили с публикационной активностью, инициировав общенациональную программу и стимулируя своих профессоров публиковаться в качественных журналах, индексирующихся в базах WoS и Scopus. Ведь главная сложность не в том, чтобы написать качественную статью. Сложность в том, чтобы обеспечить правильный перевод, нужную подачу материала, грамотно представить методологию исследования. С рейтингами ровно та же история. И запуск предметных рейтингов открывает в связи с этим значительные окна возможностей для российских университетов, в том числе участников программы “5–100”».
Зачем нужны университеты
За формальной целью (высокие места в международных рейтингах) не стоит забывать о главном — о важной роли университетов в экономическом и технологическом развитии. Азиатские университеты растут не только качественно — их число тоже увеличивается с непостижимой скоростью. К примеру, в Индии в 1990–1991 годах. было 190 университетов, однако с тех пор их стало в четыре раза больше —847, по данным на прошлый год. Более того, индийское правительство планирует довести количество университетов до полутора тысяч. Это прежде всего ответ на запросы экономики и глобальной конкуренции за интеллектуальные ресурсы.
Выступая в марте на конференции в Нью-Дели, профессор Яндхьяла Б. Г. Тилак, президент Индийского общества сравнительного образования при Национальном университете планирования и управления образованием, выразил сомнение в распространенном мнении, что ключевыми факторами ускоренного развития бедных стран являются именно грамотность и начальное образование, тогда как среднее и высшее образование не играют такой роли. «Оценки экономистов в начале девяностых, прежде всего из Всемирного банка, сыграли свою роль в укреплении подобных суждений и привели к неправильным выводам, что развивающиеся страны, включая Индию, должны сконцентрироваться главным образом на начальном образовании, лишая при этом ресурсов среднее и высшее образование. Однако более поздние исследования показывают, насколько ложными были такие посылы: страны, которые занимаются развитием в основном начального образования, не достигают высоких темпов экономического роста. Более того, именно высшее образование является наиболее мощным инструментом для комплексной социоэкономической трансформации общества, стимулируя культурные достижения, политическую зрелость, социальный прогресс и развитие человеческого капитала».
В недавнем исследовании Лондонской школы экономики «Экономическое воздействие университетов: глобальные свидетельства» делаются выводы на основании оценки масштабного массива данных — как 15 тысяч университетов в 78 странах мира повлияли на динамику подушевого ВВП в период между 1950 и 2010 годами. Итог этого анализа: удвоение числа университетов на душу населения приводит к росту подушевого ВВП на 4% в пределах региона. Более того, эффект постепенно распространяется и на соседние регионы. Интересно, что можно даже проследить историческую корреляцию между периодами увеличения числа университетов и бурного экономического роста, сообщает издание THE. В Великобритании, например, в 1100–1800 годах появилось всего семь университетов. Потом их количество довольно быстро возросло, и этот процесс совпал по времени с промышленной революцией. В США индустриализация также во многом была синхронизирована с резким ростом числа колледжей, начавшимся в результате деятельности просветителя и политика Томаса Джефферсона, и масштабные экономические успехи будущей сверхдержавы объяснялись в том числе распространением университетского образования. В 1900 году в США было существенно больше университетов на миллион населения (13), чем в слабеющей «владычице мира» Великобритании (2).
Сегодняшние университеты (в некоторых могут одновременно обучаться до 35 тысяч студентов) становятся серьезным экономическим фактором. Например, Калифорнийский университет в Сан-Диего посчитал, что его годовой вклад в экономику штата превышает 4 млрд долларов, вуз поддерживает 34 230 рабочих мест, и 55% этих сотрудников работают не в университете. Однако более важен тренд последних лет, когда ведущие мировые университеты создают стартапы или совместные с бизнесом компании. В качестве наглядного примера можно привести первый в США университетский бизнес-инкубатор ATDC при Технологическом университете Джорджии, основанный еще в 1980 году. Из него вышли такие довольно известные компании, как Mindspring (сейчас входит в EarthLink), Trans Nexus, Blinq Media, Pindrop Security, Suniva и CardioMEMS. В 2013 инкубатор обслуживал более четырех сотен компаний-участников, с его помощью было создано 7300 новых рабочих мест. Общие доходы созданных бизнесов превышали 1,8 млрд долларов в год. И таких инкубаторов в США десятки.
Сегодня подобный тренд становится повсеместным. Не в последнюю очередь он объясняется желанием национальных правительств облегчить бремя бюджетных расходов на образование в условиях существенного снижения темпов роста. Например, в Дании или Финляндии 95% финансирования университетов берет на себя государство — по сравнению с долей 30% в Японии, Южной Корее или Великобритании.
Аналогичное влияние высшее образование оказывает и на технологический прогресс. Если в странах с высоким уровнем инноваций в среднем 37% населения имеют высшее образование, то в странах со средним уровнем инноваций — 31%, с низким — 26%. Рост числа университетов несомненно связан с тем, что недавно Китай опередил США по количеству ученых — 19% от общемирового количества по сравнению с 16,7% в Соединенных Штатах. Еще в 2008 году этот показатель составлял 10%. Аналогичная ситуация и с научными публикациями: 10% китайских работ в 2008-м и более 20% сегодня.
Впрочем, Петр Сафронов из НИУ ВШЭ отмечает, что в вопросах экономической эффективности университетов, особенно когда речь идет о развивающихся странах, всегда важно анализировать достижения каждого конкретного вуза: «Если университет является объектом ускоренного развития в рамках национальной инициативы превосходства, университетом-маяком (как Назарбаев-университет в Казахстане), то в него закачиваются фантастические ресурсы, часто государственные. Влияет ли это на экономический рост? Возможно. Однако достигается это путем углубления диспропорций в национальных системах образования, глубокой сегрегации разных типов институций и их выпускников (как это часто происходит в Китае и Индии)».
России нужна меритократия
Опрошенные «Экспертом» представители российского академического сообщества сходятся во мнении, что механически «клонировать» успех азиатских университетов не получится. Нужна кропотливая работа с учетом своеобразной российской специфики. «Некоторые понимают это так: а давайте украдем атомную бомбу, — сетует Виктор Вахштайн. — Мол, у них там какой-то секрет, а они с нами им не делятся. Дело в том, что никакого секрета нет. А есть серьезная работа, связанная с политическими, экономическими, социальными, интеллектуальными факторами. Кроме того, очень важен и демографический фактор. Когда у вас страна с молодым населением и соответствующим отношением к образованию, то активировать рост человеческого капитала гораздо проще».
Ученый отмечает, что стратегии, которые реализуются в России, пока главным образом ориентированы именно на работу с рейтингами, а не на трансфер «технологий и умов», как это было в Азии: «Главная азиатская стратегия — стратегия трансфера — у нас пока не работает. Они людей вывозят с Запада пачками. Вы можете воспроизвести американскую систему образования только в том случае, если у вас грамотно организована работа по завозу западной профессуры и специалистов. Когда пожилой американский профессор знает, что скоро выйдет на пенсию, у него уже есть школа, есть постдоки, молодые ученики, ему делают предложение, от которого нельзя отказаться».
Глава Российского квантового центра Руслан Юнусов подчеркивает, что для качественного «трансфера кадров» необходим достаточный горизонт планирования. «Если говорить о том, куда нам дальше двигаться, то главное, чтобы эта программа шла без рывков и каких-то серьезных ревизий, — говорит он. — В университетах сейчас не понимают, будет ли она продолжена после 2020 года. Причем это касается не только самих университетов, но, например, и профессоров, которые рассматривают сейчас вариант возвращения из-за рубежа. Чего нам не хватает, так это некоей стратегической уверенности, что те решения, которые принимаются сейчас, будут поддержаны на протяжении хотя бы десяти-пятнадцати лет, что никто не сменит вектор через три года. Нам каждый год приходится бороться за финансирование на следующий год. Да, это удается, но с такой непредсказуемостью мы не можем привлечь людей с Запада на более постоянной основе». Конкуренты Юнусова в Китае, напротив, смогли существенно продвинуться в исследованиях благодаря возврату кадров из-за рубежа. «Сейчас лидерами по квантовой криптографии в мире являются китайцы. Они первыми запустили квантовый спутник, у них самая обширная сеть. Во многом это произошло потому, что они смогли вернуть с Запада ключевого специалиста, который запустил очень большую программу в квантовых коммуникациях».
Артем Оганов из Сколковского института науки и технологий даже формулирует проблему в философском ключе: России необходим переход к подлинной меритократии; страны Азии, изначально во многом схожие с нами по ментальности, во многом преуспели именно на этом направлении. «Самое главное, мы должны быть очень селективными — брать только лучших студентов, чтобы потом мы могли ими гордиться, — говорит Оганов. — Чтобы их достижения потом увеличивали престиж университета. Надо быть селективными и в наборе профессоров, чтобы не набирались блатные посредственности, чьи-то родственники или друзья, а только талантливые ученые. Нам как воздух нужна меритократия. Нам этому надо научиться как раз в Китае и Индии, потому что пока мы это делать не очень-то умеем. А в Азии более или менее сумели это преодолеть. Конечно, и там, и у нас этот процесс займет значительный отрезок времени. Такая среда, где все делается по блату, по знакомству, создается столетиями и изживается, наверное, десятилетиями. В Азии, можно сказать, это сделано уже процентов на девяносто. Эти страны — пример той самой Золушки, которая сделала над собой усилие и превратилась в принцессу».
