В спектаклях по пьесам Чехова (а в России последние годы его ставят куда чаще, чем его вечного соперника Шекспира) интересны не столько герои, живущие вполне самостоятельной жизнью, сколько сам Чехов. Каким-то образом ему удалось в сюжетах своих немногочисленных пьес, населенных чуть более чем двумя десятками персонажей, точно описать почти все основные фазы человеческой жизни и те умонастроения, которыми человек захвачен в зависимости от того, сколько ему лет. Пристально всматриваясь в театральное действие, представляешь Чехова не иначе, как гостем из будущего, который каким-то образом побывал в том времени, где ты живешь, и описал и тебя самого, и твое окружение. И это узнавание происходит естественным образом во всех странах мира. Треплев, Тригорин, Заречная, Аркадина — вечные странники, которые переходят из одной эпохи в другую и разыгрывают свое представление прямо у нас на глазах.
Спектакль в Театре на Таганке поставлен литовской командой во главе с Дайнюсом Казлаускасом, работавшим в том числе в театре Оскараса Коршуноваса, которому принадлежит одна из самых ярких интерпретаций чеховской «Чайки» последних лет. Он поставил ее на литовском языке, почти без декораций, и актеры играют на сцене в своей повседневной одежде. Казлаускас пошел традиционным путем. То, что мы видим на сцене Таганки, это, скорее, «Чайка», какой мы ее себе представляем: пьеса из жизни актрис и писателей конца XIX века. Ассоциация с постановкой Коршуноваса возникает только в первом акте, когда зрители, пришедшие на спектакль Треплева с Ниной Заречной в главной роли, ожидают его начала. Все персонажи, за исключением Треплева, садятся на сцену спиной к зрителям и изредка перекидываются друг с другом короткими репликами. В версии Коршуноваса пауза намеренно затягивается, чтобы затем обрушить на заинтригованного происходящим зрителя эффектное представление с дымом и красными глазами дьявола.
Казлаускас в отличие от Коршуноваса более динамичен. Внешние эффекты: на сцене выстроен целый потусторонний мир, который то и дело явственно проступает в имении Петра Сорина, — в его постановке затмеваются игрой актеров. Знаменитый монолог Нины Заречной вместо нее произносит таинственный персонаж, не обозначенный в списке действующих лиц. Возможно, сам Чехов, доживший до седых волос и рассказывающий нам эту историю тысячи лет спустя после трагических событий в усадьбе Сорина. Это остроумный ход Казлаускаса, который можно интерпретировать как реплику в ответ Юрию Бутусову — еще одному постановщику «Чайки», идущей на сцене театра «Сатирикон», одной из самых радикальных ее интерпретаций, где на сцену выходит режиссер и принимает участие в театральном действии, играя на сцене самого себя. Казлаускас идет дальше и вводит в действие самого автора, который словно говорит: «Я не Тригорин, я — Заречная».
Заречную играет Дарья Авратинская, дочь Ирины Апексимовой, блистающая на сцене МХТ в мюзикле «Гордость и предубеждение» в роли Элизабет Беннет. В роли Аркадиной, цинично манипулирующей своим беспринципным и безвольным любовником, — сама Апексимова. Они разыгрывают перед зрителями сцены соперничества за мужчину, вся сексуальность которого держится на его писательской популярности. Казлаускас, чтобы объяснить магнетическую силу, с которой Заречная притягивает Тригорина, придумывает для нее сцену: обнаженная, она у него глазах плавает в том самом озере, где Треплев потом убивает чайку. В этот момент в «Чайке 73458» возникает еще одна параллель — с «Чайкой» Евгения Марчелли, поставленной им на сцене Ярославского театра драмы и претендовавшей в этом году на «Золотую маску». Там тоже Нина, стремясь очаровать Тригорина, плавает в стеклянном сосуде в воде — в настоящей, а не в воображаемой, как у Казлаускаса. Но эффект один и тот же: Тригорин не сможет перед ней устоять, а Треплев застрелится.
