Чеховский фестиваль нынешнего года открылся в Большом театре спектаклем берлинской Komische Oper «Волшебная флейта». Я, как и всякий меломан со стажем, перевидал немало постановок предсмертного моцартовского шедевра: штук пять живьём и невесть сколько на экранах — качеством от высочайшего до с трудом выносимого. «Флейта» имеет, среди прочих, ещё и то свойство, что совсем уж плохо поставить её невозможно: сколько-нибудь профессиональное исполнение, при котором эта музыка прозвучит без грубых искажений, всегда будет радовать. Но зато и поставить её идеально никак не выходит: больно уж много совершенно несносной чепухи насовал в либретто моцартовский соавтор/заказчик Шиканедер. Как ни изворачивайся, но упаковать все эти напыщенные словеса и сюжетные колдобины так, чтобы современный взрослый зритель нигде и не поморщился, остаётся задачей едва ли разрешимой. Подчеркну: речь идёт именно о постановках — о зрелищах. Исполнения идеальные или почти идеальные по звуку, к счастью, есть — к студийной записи Бёма, например, и захочешь не придерёшься; но как только к уху приходится добавить глаз… Вот по всему этому так и порадовали на этой неделе берлинцы: привезённый ими спектакль оказался совершенно замечательным, почти беспрерывно захватывающим зрелищем.
Почему «Флейту» трудно совсем провалить? Потому, прежде всего, что она написана для простых людей о вещах, которые простых людей волнуют — как в 1791 году волновали, так волнуют и сейчас: о чудесах, страшных и весёлых, о мытарствах вначале и счастье потом — и о любви. Причём о любви не только возвышенной и томной, но и о самой что ни на есть плотской: недаром же прежде того, как принц Тамино аристократически влюбится в портрет будущей невесты, три дамы Царицы ночи успеют насмешить публику приступом откровенной похоти, устроив свару за право остаться наедине с впавшим в забытье красавцем. Разумеется, креативные люди находят способы проигрывать и с такими козырями. Для этого достаточно с чем-либо сильно переусердствовать — хоть бы и с тем же сексом. Да, всё начало оперы — усилиями «естественного человека» Папагено, помянутых уже трёх дам, да и самого принца — сексом так и сочится; но постановщик, заставивший Тамино, только что сладко певшего о чистой любви над портретом Памины, кинуться на Царицу ночи, свою будущую тёщу, и приступить к совокуплению с ней (была такая постановка лет десять назад), губит дело на корню. Потому что с этого момента ко всему действию примешивается такая густая струя лицемерия, что уже и моцартовских гармоний не услышать.
Но гораздо чаще перебарщивают с навинчиванием поверх этой оперы для простых людей каких-нибудь «умственных» смыслов. Печально ярким примером тут стала относительно недавняя (2005) постановка Большого театра. Приглашая известного британского режиссёра Грэма Вика, театр знал, на что шёл: Вик только что вызвал своей «Флейтой» изрядный скандал даже в любящем «современные прочтения» Зальцбурге — перенеся действие оперы в дом престарелых. Смехота, правда? Наши, видимо, попросили его и в Москве навести не меньшего шороху — и Вик не подвёл. Зарастро у него — то ли пародия на Брежнева, то ли криминальный капо; опера начинается с того, что голый Тамино проламывает Берлинскую стену — и кончается тем, что толпа народу (попы, трансвеститы, модная тогда Юлия Тимошенко и tutti quanti) строят стену заново. При чём тут Моцарт, понять мудрено, хотя по дороге, кажется, все полагающиеся ноты были нехотя пропеты. Не могу оправдать таких постановщиков, но отчасти их понимаю: они решают конкретную проблему. Либретто «Флейты», формально говоря, повествует о борьбе Тьмы со Светом, Царицы ночи с магом Зарастро. Простодушных венцев XVIII века, вероятно, устраивала или, по меньшей мере, не отвращала та квазимасонская чепуха, которую Зарастро и его присные в рамках этой борьбы изобильно оглашали со сцены, но нынче слушать всё это тяжело. Поэтому — даже если отринуть популярную мысль, что современный оперный режиссёр имманентно склонен к вредительству, — постановщик и пытается найти способ привязать говоримые со сцены слова к чему-то актуальному. Результат, как правило, радует мало. Так вот, сила постановщиков обсуждаемого спектакля проявилась в том, что они в только что описанную ловушку не попали — совсем.
Британская театральная компания «1927» поставила в Komische Oper «Флейту» в своей чудесной манере — как мультфильм с живыми актёрами (певцами). Всё зеркало сцены закрыто огромным экраном, на котором непрерывно идёт анимация, а персонажи оперы, появляясь из дверок на разных уровнях и включаясь в нарисованные события, поют своё — и вновь исчезают за экраном. Персонажи именно только поют, а не говорят: всю разговорную часть «Флейты» авторы попросту выкинули, ограничившись считаными фразами в виде титров на экране. Так зрителя избавили от девяти десятых содержащейся в либретто высокопарной ерунды, предоставив анимации выражать борьбу Тьмы и Света своими средствами. Получилось нетривиально. Да, Царица ночи тут — довольно жуткая тварь: голова и руки певицы торчат из скелета бабочки, который стоит на восьми длиннющих ногах какого-то кошмарного паука; но и силы Света не блещут обаянием. Зарастро и его парни сплошь наряжены карикатурными дядями Сэмами в цилиндрах и с козлиными бородами (ну и правильно: кто ж у нас нынче называет себя силами Света?), а их рисованное войско — роботы в виде животных — иногда достаточно страшных. Карусель тех и этих образов, да прелестный чёрный мульткотище, повсюду сопровождающий Папагено, создают столь убедительную сказочную атмосферу, что ни дети (а я видел в зале детей), ни взрослые глаз не могли оторвать. Если и были в этом потоке какие-то неуместно прицепленные ассоциации, то я, кажется, их не заметил.
Я немного полазил по сети, пытаясь найти критические отзывы на эту работу Komische Oper и «1927», но не нашёл — одни похвалы. Может, плохо искал, а может, брани и правда нету. Ведь в замшелой рутинности не упрекнёшь — постановка явно оригинальная; в наглом небрежении первоисточником не упрекнёшь — нету никакого небрежения, одна нескрываемая любовь. Цепляться к мелочам? Неинтересно. Нет, прекрасный спектакль.
