Эту книгу стоит прочесть и тем, кто изучал еще в советское время историю КПСС, и тем, кто ее не изучал, — чтобы оценить глубину и интеллектуальную изощренность политиков, чья деятельность определила развитие России в ХХ веке, и сравнить ее с теоретическим бесплодием нашего времени.
Марксизм оказал самое серьезное, можно сказать фундаментальное влияние на историю России в ХХ веке, значительная часть которой прошла под клятвы, по крайней мере правящей верхушки Советского Союза, в верности этому «вечно живому учению». Но реальность была другой.
Перефразируя слова Энгельса, которого цитирует Гуидо Карпи, можно сказать, что в СССР марксизм превратился в свою противоположность, что «составляет неизбежную естественную судьбу всех исторических движений, участники которых имеют смутное представление о причинах и условиях своего существования». Но в начале шествия по России марксизм действительно был живой силой, увлекавшей своей энергией и мощью значительную часть российского общества. Хотя, как отмечает автор книги, «с самого начала русский марксизм представлял собой широчайший спектр разнообразных критических установок и настроений».
Интерес к Марксу и его работам возник в России задолго до того, как марксизм сформировался как цельное учение с кругом учеников и адептов. И несмотря на то, что у Маркса сложились непростые отношение с виднейшими деятелями русского освободительного движения — Бакуниным и Герценом, влияние на них марксистских идей, хотя и воспринятых зачастую весьма критически, можно считать безусловным. Однако уже следующее поколение русских революционеров и народников (то есть сторонников особого пути России) и собственно марксистов, такие разные люди, как, например, Михайловский, Плеханов, Аксельрод, постоянно обращались к Марксу и Энгельсу и их работам как к источнику важнейших идей. А одним из главных теоретиков русского марксизма конца XIX века станет будущий лидер русских либералов Петр Струве, который усмотрел в марксистской апологии капитализма как исторически неизбежной стадии развития всех стран мира обоснование своих западнических настроений. Именно ему принадлежит фраза, ставшая потом лозунгом русского либерализма, но не чуждая и социал-демократам: «Признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму». Вспомним, что в своих последних работах вождь мирового пролетариата писал, что наш человек «торгует сейчас по-азиатски, а для того, чтобы уметь быть торгашом, надо торговать по-европейски. От этого его отделяет целая эпоха». А Струве в конце XIX века успел стать автором манифеста, принятого I съездом русской социал-демократии (1898), и помог своему молодому соратнику Ульянову опубликовать его капитальный труд «Развитие капитализма в России».
Но отход либеральных марксистов от революционных устремлений своих бывших соратников не остановил дробление марксистских рядов. Одним из самых интересных толкований марксистской теории стал эмпириомонизм тогда еще правоверного большевика Александра Богданова и его «тектология», или наука об организации, в которой многие, уже значительно позже, в 50-е годы ХХ века, усмотрели предшественницу кибернетики. Эмпириомонизм претендовал на новое понимание марксистской философии и вызвал резкое неприятие со стороны классика русского марксизма — Плеханова, на которого, в свою очередь, обрушились сторонники новой философии. Завязалась многолетняя дискуссия, в которой в конце концов принял участие и Ленин, опубликовав свою работу «Материализм и эмпириокритицизм» с резкой критикой нового толкования марксизма. И хотя при советской власти труд Ленина был признан каноническим, сами проблемы, которые были затронуты в этой дискуссии, так и не были решены и продолжают до настоящего времени оставаться предметом обсуждения философов всего мира. И в нем принимают участие сторонники обеих точек зрения. Но главные линии раздела между марксистами прошли еще раньше — вокруг вопроса о формах организации партии и об отношениях пролетарской партии с непролетарскими слоями населения: то, что и послужило причиной распада русской социал-демократии на большевиков и меньшевиков. Именно тогда Ленин сформулировал свое видение партии как боевой, централизованной организации, рычага, с помощью которого можно перевернуть Россию. А его оппоненты мечтали о партии парламентского типа. И они действительно создали партию-парламент, в которой уживались люди иногда радикально противоположных взглядов. А сама партия оказалась погружена в теоретические споры. Это было интересно, но оказалось недейственно. Уже значительно позже, после революции, Богданов сравнил большевиков с Собакевичем, который лезет напролом, а меньшевиков с Маниловым, погрязшим в бесплодных мечтах.
Но, конечно, главным вопросом, окончательно расколовшим недавних соратников, стал в 1914 году вопрос об отношении к войне. Ленин звал превратить империалистическую войну в гражданскую, друг его юности Потресов писал, что интернационализм не должен мешать обороне отечества, и требовал разделить «безродный» космополитизм и интернационализм, который не существует без патриотизма, а друг юности их обоих — Мартов — метался между ними.
Одних революция привела к власти, других загнала в подполье и затем отправила в эмиграцию, но полемика между ними и внутри каждой из групп продолжалась. Только большевики теперь обсуждали пути развития своей власти, а меньшевики — причины своего поражения и перспективы поражения большевиков. К концу 1920-х годов дискуссиям в большевистской партии был положен конец силовым образом, а дискуссии меньшевиков потеряли смысл. Когда в конце 1980-х дискуссии возобновились, марксизм оказался не востребован. Может, в этом, замечает автор, и кроется одна из причин политического и общественного маразма, в который погрузилась Россия в 1991 году.
Карпи Г. История русского марксизма. — М.: Common Place, 2016. — 344 с. Тираж 900 экз.
