Термин «индустрия 4.0», описывающий огромный набор технологических инноваций, в последнее время не сходит с уст политиков и экспертов. Правительства спешно разрабатывают программы перехода к новой реальности, ученые пытаются толковать о ее неявных рисках. Но на переднем крае очередного этапа борьбы человечества за «светлое будущее» находится бизнес. Казалось бы, чего ему еще не хватает в технологиях? В одной из крупнейших российских компаний, выпускающей стройматериалы, «Эксперту» рассказали, чем занимаются рабочие в цехе: они в основном смотрят на экран монитора, где отражена динамика показателей автоматизированных линий. Возникает закономерный вопрос: если это не цифровизация, то что? С него мы и начали разговор об индустрии 4.0 с Григорием Кочаровым, первым заместителем генерального директора компании IBS.

— Каковы цели цифровизации производства и чем она отличается от автоматизации, при которой мы и так уже живем?

— Цифровизация производства или экономики в целом — это предтеча четвертой промышленной революции, и она должна привести к созданию так называемой индустрии 4.0. Чтобы понять ее отличие от автоматизации, давайте разберемся сначала, какая разница между революцией, реформой и эволюцией. Революция в любой системе вызывает полномасштабные и качественные изменения, в обязательном порядке требующие отказа от предыдущего состояния. Реформа делает то же самое, но в рамках какой-то части системы, не затрагивая все тело системы. А эволюция проводит изменения медленно и плавно во всей системе. Поэтому если под системой мы понимаем промышленное предприятие, сектор экономики или экономику в целом, то большая часть технологий, которые сегодня декларативно называются технологиями индустрии 4.0, это скорее эволюция и реформа. К реформе можно отнести виртуальную реальность, дополненную реальность, интернет вещей, роевой интеллект, большие данные, облачные вычисления, машинное обучение, социальное общение, 3D-печать, биометрическую идентификацию, информационное моделирование объектов. А к эволюции — носимые смарт-устройства, дроны, вычисления в оперативной памяти, мобильные вычисления, миниатюризацию сенсоров, высокоскоростной доступ, геолокацию, автоматическую идентификацию объектов, электронные импланты. Технологий много, но они ничего кардинально во всей системе не меняют, а позволяют делать все то же самое, но чуть быстрее, чуть лучше, чуть качественнее. И лишь единичные технологии можно отнести к революционным — это использование киберфизических устройств, искусственный интеллект и, возможно, предписывающая аналитика.

— А что изменит цифровая революция по сути?

— Каждая революция кардинально меняет в том числе отношения между участниками системы. В социальных революциях происходят изменения в структуре общества, праве собственности на средства производства, системе принятия решений. Если говорить о четвертой промышленной революции, то произойдут революционные изменения в отношениях на производстве: кто будет принимать решения в компаниях, кто будет в них работать, в какой роли, какой будет рабочий день, какое место в производстве ценностей будет занимать человек, а какое — созданные человеком устройства. Потому что одним из результатов четвертой промышленной революции должно стать появление устройств, наделенных разумом и правом принимать решения, и мы, люди, должны будем с ними сосуществовать.

— Концепция индустрии 4.0 возникла в Германии. Почему именно там?

— Это длинная история. Первым об этом начал говорить и писать немецкий экономист, президент Всемирного экономического форума в Давосе Клаус Шваб. В частности, он утверждал, что неуправляемое развитие технологий может стать угрозой для экономики. Затем в ФРГ разработали концепцию индустрии 4.0, то есть состояния общества после прохождения революционных изменений. Надо сказать, что немецкое правительство подошло к этому более тщательно, чем правительства других стран, в которых происходили те же процессы. Для любой развитой страны сегодня очень высоки риски: в результате отставания в реализации технологий индустрии 4.0 экономика в целом может оказаться на обочине мирового прогресса и трансформироваться в аграрную. Тем более что сроки реализации четвертой промышленной революции могут быть очень короткими.

— О каких сроках идет речь?

— Смотря где. Сегодня более миллиарда человек в мире живут без электричества, почти четыре миллиарда — без интернета, то есть к 15 процентам населения Земли еще не пришла вторая промышленная революция, а к 55 процентам — третья. Как вы думаете, почему? Потому что никакого эффекта от этих технологий они не получат. А как вы думаете, какому проценту человечества жизненно важны технологии индустрии 4.0 в 2017 году? Наверняка только тем, кто из предыдущего этапа, автоматизации, уже выжал все, что можно, и тем не менее находится в жестком конкурентном окружении, перед ним реально стоит вопрос выживания. Таких стран и экономик не много. Кроме того, в разных странах и на разных предприятиях ситуация неодинаковая, поэтому единых временных рамок нет: у каждого предприятия, у каждой страны будет своя дорожная карта перехода на следующий уровень, и она должна учитывать не только и не столько доступность технологий, сколько готовность предприятия меняться и конкурентную среду. Это невозможно сделать и без учета изменений, происходящих в цифровизации экономики в целом. Например, программа развития цифровой экономики Российской Федерации, которая сейчас разрабатывается по восьми ключевым направлениям, от государственного управления до здравоохранения, ориентирует нас на 2025 год.

— А для чего мы вступаем на этот путь — чтобы попасть в пул развитых стран?

— Мы вступаем на этот путь, потому что у нас нет другого. Альтернатива ему — опять трансформироваться в аграрную страну. Потому что конкурировать предприятию третьего этапа промышленной революции, этапа автоматизации, с цифровым предприятием абсолютно невозможно, это все равно что мануфактуре семнадцатого века конкурировать с современным индустриальным производством: ни по качеству продукта, ни по скорости производства, ни по условиям труда, ни по себестоимости она не выиграет. В сравнении с предприятием четвертой промышленной революции даже полностью автоматизированное предприятие будет проигрывать мгновенно.

— То есть мы получим от цифровой индустрии в десять, сто раз больше дешевых и качественных товаров?

— Не только. Скорее появится новое качество существующих товаров, появятся новые товары, о которых мы раньше даже не слышали и которые не могли производить. Во времена наших родителей, например, из индивидуальных средств передвижения существовали только самокат, велосипед и мотоцикл с мопедом. Но бурное развитие систем хранения электроэнергии, миниатюризация аккумуляторов привели к тому, что появилось гигантское количество индивидуальных средств перемещения на аккумуляторах. Если вспомнить всю историю производства, то оно начиналось с индивидуализации продуктов, то есть каждый человек получал совершенно индивидуальную обувь, индивидуальную сорочку, индивидуальный топор. Затем начались попытки массового производства — мануфактура, конвейер, — и мы потеряли уникальность продукта, обувь стала размером 38, 39, 40, так что если у тебя нога 39,3 — извини, нет такого размера. Потеря индивидуализации — это плата, которую цивилизация заплатила за снижение стоимости товаров. Что происходит сейчас: мы учимся производить дешево, промышленным способом индивидуальный продукт. Конвейер будет выпускать, допустим, десять тысяч пар кроссовок, и у каждой пары — свой индивидуальный владелец, так что ваши кроссовки будут того цвета, какой вы хотите, с теми шнурками, на той колодке и того размера, который лично вам необходим, и вы не будете подбирать в магазине пару только потому, что она меньше всего натирает вам ногу, хоть и выглядит не так, как вы хотите.

— В России вообще не производятся кроссовки и много чего еще — это может как-то повлиять на результаты цифровизации и положение страны в глобальной конкуренции?

— Производят у нас кроссовки: это Sigma, «Обувь России», ЭФСИ и, наверное, много других. Но займут ли они — и мы все — более высокие позиции в мировой экономике в результате цифровизации, зависит от того, насколько мы будем успешны в этом деле. И неважно, маленькая у нас экономика или большая и какой у нас ВВП на душу населения.

Я бы не сказал, что отечественные компании сильно уступают зарубежным конкурентам в применении новых технологий. Как и во всех странах, есть лидеры и есть те, кто у них учится. Посмотрите, как изменился ИТ-ландшафт Москвы. Сегодня это, может, не первый, но один их наиболее развитых «цифровых» городов мира. Посмотрите на трансформацию Сбербанка, происходящую на наших глазах. Посмотрите на «Яндекс» и на Mail.Ru — технологии обработки больших данных они начали применять задолго до того, как вообще появился неологизм Big Data. «Черкизово» строит полностью роботизированный завод в Кашире, Х5 создает систему уберизации грузовых перевозок, «Северсталь» внедрила систему прогнозирования дефектов слябов с использованием технологий машинного обучения. Можно перечислить десятки и сотни компаний, которые в области создания цифрового предприятия нисколько не уступают своим зарубежным конкурентам.

Предпосылки цифровизации диктуются конкурентной ситуацией и стратегическим видением управленческой команды, и есть, конечно, несколько барьеров. Кстати, никаких особенных финансовых или технологических ограничений нет. Первый барьер — это текущее состояние предприятия, некоторые из них этап автоматизации, к сожалению, только начинают. Второй — это настрой и готовность руководителей к изменениям. Третий — текущее состояние технологий индустрии 4.0. В отличие от этапа автоматизации мы все только в начале длинного пути: нет полноценного позитивного опыта, нет годами отработанных решений, нет единых концепций и даже единого видения. И зачастую, как всегда в начале, инфраструктура создается не всегда хорошо и не всегда там, где надо. Но нам нужно пройти этот путь.

Демократичная «цифра»

— Какими технологиями мы реально располагаем для достижения цели — построить цифровую экономику к 2025 году?

— Вообще-то среди технологий нет ни одной, которая всем гарантированно приносит успех. Для каждой отрасли, для каждого региона, каждого конкретного предприятия существует свой набор нужных и возможных технологий в конкретный момент, и этот пакет со временем меняется. Эффект ведь приносят не сами по себе информационные технологии, а бизнес-решение, которое их использует. Например, в потребительском секторе — а это банки, ритейл, коммуникации, технология обработки больших данных, в том числе интеграция банковской, социальной, телекоммуникационной и покупательской информации — они дают возможность создавать очень точные профили клиента, готовить индивидуальное предложение для каждого клиента, снижать риски ведения бизнеса, бороться с хищениями. В архитектуре и строительстве технология информационного моделирования зданий, 3D-печать полностью меняют культуру и процесс работы, позволяют кардинально сократить количество ошибок в проектировании, ликвидировать значительные непроизводственные затраты на стадии строительства и эксплуатации. На ресурсоемких предприятиях — там, где задействовано много персонала или бизнес построен на персонале, — технологии биометрической идентификации, высокоскоростного доступа, мобильных вычислений, виртуальной реальности, социального общения позволяют создавать удаленные рабочие места, сокращать затраты на офисы, на перемещение сотрудника. Предприятиям обеспечивается доступ к новым рынкам труда, потому что, если сотрудник не должен приезжать в офис, он не обязательно должен жить в этом городе. Одно из таких решений сегодня — вынос компаниями колл-центров с территории московских офисов в регионы или перевод их в режим работы из дома. В производстве — технологии миниатюрных датчиков, интернета вещей, прикладной статистики, машинного обучения дают очень высокий эффект, например, в сокращении затрат на ремонты, в прогнозировании аварий.

— А из революционных технологий, которые вы называли, что есть в России?

— В контуре реальной экономики мы пока не используем толком ни искусственный интеллект, ни киберфизические устройства. Ни того ни другого нет в качестве рыночного предложения, эти технологии только отрабатываются. Вот вы приводили пример компании, когда оператор в цехе смотрит на экран, на который выведены данные со всех устройств, и в зависимости от того, какие загораются индикаторы, он принимает решение, что делать. Сегодня этого человека уже можно заменить на робота, который сам будет смотреть: там зеленый огонек — значит, нажимаем кнопочку А, красный огонек — нажимаем кнопочку Б. И в какой-то момент эта технология разовьется настолько, что часть решений будут принимать сами машины, и это будет нормально. Так сейчас по улицам начинают ездить автомобили без водителя, под управлением искусственного интеллекта. КамАЗ обещает делать это на грузовом транспорте, а в сельском хозяйстве это уже применяется достаточно широко.

— Чем отличается предписывающая аналитика от той аналитики, которая у нас есть?

— Обычно результаты аналитики используются для того, чтобы принять решение, что делать. И тут мы должны выделить три разных типа отчетности. Есть типовая отчетность, когда предприятие собирает информацию с разных объектов, и затем на основании отклонений от заранее заданных нормативов кто-то принимает решение, что нам делать дальше. Есть следующий тип отчетности — предиктивная аналитика, когда на основании фактических данных и гипотез строятся модели будущего, и в зависимости от того, какие прогнозы покажет эта модель, человек принимает решение, что делать. И есть третий тип — предписывающая аналитика, когда строятся модели будущего, и в зависимости от того, какие там получены результаты, вырабатывается наиболее оптимальное решение, которое принимается без участия человека.

— Этого еще нет?

— Массово пока нет, частично мы используем эти технологии, например когда навигатор прокладывает нам маршрут с учетом прогноза пробок, а мы в большинстве случаев исполняем решение робота-прокладчика, не анализируя, почему он принял именно такое решение.

— Насколько готово отечественное программное обеспечение к индустрии 4.0?

— Если говорить о конкурентоспособности российского ПО, то наши продукты немножко отстают от зарубежных, но уже есть много интересных решений, как у больших компаний, лидеров нашего IT-рынка, так и у небольших, вплоть до очень ярких стартапов. Я думаю, года за два-три должен сформироваться спрос со стороны рынка, а под спрос выстроится и предложение. Тем более что у нас нет задачи заместить все, если говорить о зарубежном ПО, а есть задача обеспечить независимость нашей экономики от внешнего влияния и создание уникальных собственных продуктов для продажи на внешних рынках. При этом массу вещей, достаточно простых, не надо делать самим, достаточно купить.

— Эксперты высказывают мнение, что для индустрии 4.0 понадобится единый язык автоматизации устройств, а также стандартный общемировой интернет-протокол для передачи данных и что это несет потенциальную угрозу безопасности предприятия или национальной экономики. Вы согласны с этим?

— Для того чтобы предприятие было встроено в длинную цепочку производства и реализации товара, действительно важна трансграничная интеграция либо интеграция между разными предприятиями внутри одного государства, предприятия будут вынуждены интегрировать свои системы в единое пространство. Каких-то особенных угроз безопасности я здесь не вижу: точнее, их не сильно больше, чем сейчас. Безусловно, необходимо выбрать те технологии, которые могут быть подвержены агрессивному внешнему влиянию, скажем, ключевые системы управления производством и экономикой, технологии передачи и хранения информации, и хотелось бы, чтобы они были либо отечественными, либо хорошо проверенными зарубежными.

— Доступна ли по деньгам цифровизация малому и среднему бизнесу или это привилегия прежде всего крупных и транснациональных компаний?

— С точки зрения стоимости сегодня рынок предлагает решения в любом ценовом диапазоне: и сложные, дорогие — для корпоративного уровня, и дешевые — для средних компаний, и вообще финансово необременительные, облачные — для небольших. В целом финансовый аспект не является ключевым в индустрии 4.0: во-первых, почти все технологии не требуют больших инвестиций, а во-вторых, они достаточно быстро окупаются. Так что дело совсем не в финансовом барьере доступа. Здесь важен, мне кажется, психологический аспект. Вы лично доверите роботу воспитание вашего внука? Он будет его учить морали, этике, любви к родителям и родине… Доверите? Ну вот, тогда вы поймете, почему руководители предприятий тоже думают, доверить ли искусственному интеллекту решение тех или иных вопросов. Придет сотрудник и попросит повышения зарплаты — мы доверим это решение машине или не доверим? Сейчас этой проблемы нет, но будет обязательно.

Предприятия для «новых» людей

— Если подавляющее большинство рутинных функций в индустрии 4.0 будут выполнять машины, что же качественно нового сделает человек, чего он до сих пор не делал?

— Давайте сначала поговорим о том, как связано развитие технологий с развитием сотрудников компании. Сегодня очевидны два стратегических тренда — технологический и кадровый. С одной стороны, идет развитие технологий индустрии 4.0, с другой стороны, на подходе новое поколение сотрудников, которое рождено начиная с середины восьмидесятых, с их абсолютными новыми требованиями к работодателю, с другим отношением к социальной жизни. И чтобы выпускать конкурентоспособную продукцию, предприятия должны не только технически перевооружаться, но и менять свои процессы, чтобы быть конкурентоспособными на рынке труда.

— А какие требования к работодателю у нового поколения?

— Для них очень важно качество жизни в компании, важен результат их деятельности, вклад в развитие бизнеса и в развитие общества. Они привыкли к очень высокой скорости коммуникаций, обработки данных, к мгновенному получению нужной информации, к общению с партнерами в режиме реального времени. Поскольку они чувствуют себя сопричастными к результату деятельности компании, они хотят не только кнопочки нажимать, но и принимать решения. Рабочие процессы и регламенты должны оставлять место для творчества, для креативности. Возможность работать из дома, кафе, любой точки земного шара становится обязательным требованием. Но самое главное — то, что они требуют, соответствует технологиям индустрии 4.0, которые тоже основаны на мобильности, высокой скорости обработки данных, так что эти два тренда совпадают.

— В Германии уже существует предприятие, где трудится семь рабочих и три тысячи инженеров. Получается, что в индустрии 4.0 практически каждый должен стать инженером?

— Наша страна уже проходила такой этап в своем развитии, когда в массовом порядке рабочие становились инженерами, получали высшее образование, поэтому и здесь больших проблем я не вижу. Безусловно, в рамках этого проекта определенные группы людей будут либо обучаться, переквалифицироваться, либо перемещаться на другие рынки труда. Главное, чтобы конкретное предприятие не пряталось от перемен или, наоборот, бездумно не внедряло бы всевозможные технологические новинки, а осознанно формулировало свой путь в новой реальности. Я убежден, что каждой организации сегодня необходимо создать дорожную карту цифровой трансформации, которая будет учитывать не только производственные и управленческие технологии, но и развитие персонала. И каждый год этот план должен адаптироваться под изменение технологий и общества.