Игорь Верещагин на протяжении очень многих лет фотографирует музыкантов и, надо полагать, знает про них что-то такое, что позволяет ему фиксировать момент, когда они максимально раскрывают свою индивидуальность. Снимок Игги Попа, вынесенный на обложку, относится к шедеврам репортажного фото. Он не только дает наиболее полное представление о сценическом образе монстра панк-рока, но и позволяет почти в буквальном смысле слова услышать его музыку. Лицо Попа искажено, нижняя губа резко выдвинута вперед — и мы понимаем, что в его исполнении звучит отнюдь не любовная баллада. Он совершает стремительное движение вперед. И хотя перед ним микрофонная стойка и он сжимает микрофон (нетрадиционным образом: мизинец, безымянный и большой пальцы сомкнуты, указательный и средний обхватывают его сверху), Игги Поп словно готовится к прыжку в зал. Но зал мы не видим — на фото рок-вокалист пребывает в черном, поглощающем звук пространстве. Мы только угадываем по теням на обнаженном торсе, что откуда-то сверху на него падает свет сценических осветительных приборов.

Игги Поп наиболее яркий из оставшихся в живых символов времени расцвета рок-н-ролла. В его потрепанном рок-н-ролльными бурями теле пропечатались несколько десятилетий истории музыкального шоу-бизнеса. Они были нелегкими, но рок-звезда продолжает выходить на сцену, сжимает микрофон и поет — в надежде, что личные эмоции, которые он вкладывает в исполняемые им песни, синхронизируются с чувствами, пока еще спящими внутри его слушателей и ждущими пробуждения. Что-то похожее по силе эмоций мы видим в фотоальбоме еще только на портрете Игоря Сукачева. Его фото следующее. Он тоже запечатлен в состоянии самоотдачи. И сразу бросается в глаза различие между сценическими образами Игги Попа и Сукачева. Один — рок-герой, возвещающий нелицеприятную правду о мире, в котором мы живем, другой — шут, который ничего не воспринимает всерьез, и, что бы ни происходило вокруг него, это всего лишь повод для выброса энергии — для совместной музыкальной медитации.

Все остальные скорее лирические герои. Земфира с челкой — в одежде не по размеру. Борис Гребенщиков — в белой рубашке, жилетке, черных очках, доброжелательно пропускающий кого-то вперед. Александр Васильев с сигаретой в зубах — еще без щетины, еще не озабоченный своим визуальным образом, выходящий на сцену таким, каким его увидишь на улице. Илья Лагутенко и Александр Уман (Шура из БИ-2) в своем повседневном виде: не скажешь, что это исполнители, способные «раскачать» тысячи людей, пришедших послушать их музыку. Позирующие для селфи музыканты «Машины времени», как и Игги Поп шагающие из одной музыкальной эпохи в другую и на протяжении этого долгого времени сохраняющие свой привычный для поклонников образ. И следом неожиданная фотография Ильи Кормильцева — автора текстов целого ряда групп, самая известная — «Наутилус Помпилиус». Мы видим человека, всегда остававшегося за кадром и там, за кадром, сыгравшего одну из важнейших ролей в становлении русского рок-н-ролла.

Кормильцев выглядит как обычный советский м. н. с. — младший научный сотрудник, незаметно для себя постаревший и не имеющий никаких материальных и карьерных перспектив. Стекло в очках треснуло, но их владелец нисколько не озабочен тем, чтобы их заменить. Едва заметная, очень точно пойманная фотографом деталь, характеризующая внутренний мир поэта, продюсера, издателя, который еще совсем недавно был с нами, хотя это «недавно» исчисляется десятью годами. В том и заключается предназначение фотографа — создать портрет эпохи через фото людей. У Верещагина есть сверхспособность — сделать так, чтобы в секунду, когда нажимает на кнопку, время подчинилось ему и максимально сконцентрировалось в пространстве, попадающем в объектив. Если это человек, то неизвестно, благодаря кому этот снимок может стать историческим: портретируемому или фотографу. Чье имя забудется, а чье навсегда останется в памяти. Когда речь идет о портретах Верещагина, шанс прорваться сквозь время есть у обоих.

Верещагин Игорь. Given & Stolen. Verona, Italy: Editoriale Bortolazzi-Stei, 2017.