«Сначала мы строим наши дома, а потом они строят нас», — писал когда-то Уинстон Черчилль. Но справедливо и обратное. Изменения в обществе и технологический прогресс меняют запрос на жилье. Полвека назад появление телевизора собрало членов семьи в гостиной, а сейчас вездесущий интернет разводит жильцов по своим комнатам, переформатирует квартиры и вызывает всплеск интереса к общественным пространствам. Изменения в социальной структуре общества вынуждают девелоперов и архитекторов искать новые форматы жилья.
Как меняется жилье в постиндустриальном обществе? Каково ДНК шведского жилья и чем шведский опыт может быть полезен россиянам? Чем застройщики компенсируют маленькие размеры квартир? Зачем нужны новые коммуналки и всегда ли уплотнение города — это зло? Об этом мы поговорили с главой одного из крупнейших архитектурных бюро Швеции Semrén & Månsson, профессором архитектуры в Технологическом университете Чалмерса (Стокгольм) Магнусом Монсоном.
— Как меняется запрос на жилье в постиндустриальном обществе? Насколько архитектура способна реагировать на изменения в обществе?
— В Швеции уже началось переформатирование рынка строительства жилья в ответ на новые вызовы. С чем это связано? Во-первых, сейчас все сильнее развивается экономика эмоций и впечатлений — и архитектуру все чаще рассматривают с этой точки зрения. Резко вырос запрос на индивидуальную архитектуру, на разнообразие городской среды. Одно из новых требований к городской среде — она должна не только быть комфортной, но и генерировать эмоции, создавать позитивный психологический фон. Еще вчера это было не так важно.
Во-вторых, кардинально меняется социальная структура общества. Например, количество классических семей «папа, мама и дети» падает, зато растет число одиночных домохозяйств. Это требует изменений в квартирографии жилых комплексов, в планировках квартир.
Один из вызовов постиндустриального общества — проблемы одиночества и разобщенности, которые всегда есть в больших городах. На это накладываются экономические факторы. При строительстве жилья надо учитывать, что за содержание квартиры будет платить человек, имеющий одну зарплату, а не семья с двумя источниками дохода.
В-третьих, к двум традиционным ценностям постиндустриального общества — экономической и экологической устойчивости — добавилась третья, социальная.
— В России пока не говорят о социальной устойчивости. Что это?
— Если объяснять ее суть максимально просто, нам должно быть комфортно и хорошо в той среде, где мы живем. Причем комфортно должно быть не только сегодня, но и в будущем — в этом смысл понятия «устойчивость». Оно включает массу аспектов — например, доступ к хорошо функционирующему общественному транспорту, магазинам и коммерческой инфраструктуре, публичным пространствам. Но в это понятие входит и психологический комфорт: кто твои соседи, есть ли у тебя с ними контакт, есть ли круг для комфортного общения.
— Как поиски социально устойчивой модели застройки отражаются в конкретных проектах?
— Есть экзотические ответы на эти вызовы. Например, появляются своеобразные коммунальные квартиры нового типа. Строятся большие квартиры, состоящие из блоков «комната—санузел» и общественной зоны с кухней и гостиной. Ее владелец сдает блоки в аренду своим знакомым, и получается добровольная коммуналка, населенная людьми со схожими интересами. Но это пока не тренд, а разовые проекты.
Если брать крупные проекты, то особое внимание сейчас уделяется архитектурному разнообразию. За счет этого создается идентичность города — чтобы житель мог ассоциировать себя с определенным домом, кварталом, местом. Другой важный момент — создание полноценной и максимально комфортной уличной среды. На протяжении последних двадцати лет в шведской архитектуре идут дискуссии о том, как хорошо иметь оживленные улицы с развитой коммерцией. Сейчас есть неоспоримые подтверждения того, что это еще и экономически выгодно.
Для нас важный пример нового подхода — проект в университетском городе Лунд на юге Швеции. Там сейчас создается огромный новый научный кластер, местная Кремниевая долина. Делая для нее мастер-план, мы закладываем принципы, кардинально отличающиеся от сложившихся в старой части города традиций. В этот кластер приедут люди из самых разных уголков мира, и потому градус разобщенности здесь будет довольно высоким. Чтобы его снизить, мы пытаемся создавать здесь устойчивые социальные модели.
Например, в застройке будет одно высокое стометровое здание, и мы ищем для него необычные сочетания различных способов использования пространства. Планируется, что тут разместятся и студенческие квартиры минимальных размеров, и квартиры в собственности, и арендное жилье, и гостиница, и бизнес-центр. За счет такого смешения функций мы хотим создать новое качество среды.
Одна из идей проекта — сокращение площадей квартир, офисов и общежитий с одновременным перераспределением «сэкономленного» внутри этих зданий пространств в пользу пространств общественных. Это обеспечит качество среды и даст возможность людям встречаться и общаться. В частности, мы предполагаем, что это позволит людям вырабатывать новые формы социального взаимодействия. Поскольку это интервью не для специализированного журнала, наверное, не надо объяснять, что встречи и общение представителей научного мира могут привести к совершенно фантастическим результатам, каким-то новым открытиям. И нам нужно иметь это в виду.
— О каких новых формах социального взаимодействия вы говорите?
— Например, это могут быть шеринговые модели. Я уверен, что за шерингом, совместным пользованием, будущее. Возможно, через двадцать лет у людей практически не будет личных автомобилей, они могут принадлежать автопроизводителям. Возможно, мы не будем их даже водить. Шеринг может быть разным: не хватает средств, чтобы купить яхту, — несколько семей могут сделать это в складчину. Если вернуться к нашему комплексу, то жильцы могут договариваться о совместных занятиях на досуге, по очереди забирать соседских детей из детских садов, вместе пользоваться автомобилем и так далее.
ДНК шведского жилья
— В чем особенность шведского подхода к жилью? Как изменения сочетаются с сохранением идентичности?
— Понять, как устроено современное шведское жилье, лучше через его эволюцию. Начнем с того, что Швеция всегда была страной независимых крестьян, период феодальных отношений был очень непродолжительным. И даже самые бедные крестьяне имели возможность построить собственный дом. Что представляет собой самый простой деревенский дом семнадцатого века? Он строился из бревен и был достаточно узким, так что свет в большом количестве проникал в комнаты. Особое внимание, уделяемое свету, понятно: в Швеции, как и в России, солнца не так много, особенно зимой.
В шведских домах обычно есть некая продольная ось, вдоль которой дом просматривается насквозь, через несколько комнат. Это достаточно необычный элемент. И еще: в шведских домах почти не бывает комнат с одной дверью. Часто внутри дома можно ходить по кругу, пространства перетекают одно в другое. Мне кажется, что эти элементы — внимательное отношение к солнечному свету, видам из окна и проницаемости пространств — составляют ДНК и современного шведского жилья. Думаю, это очень хорошие базовые ценности.
В двадцатом веке история шведской архитектуры была весьма насыщенной. Долгое время у власти были социал-демократы; в это время государство играло очень существенную роль в экономике, помогало людям со ссудами на жилищное строительство. Это влияние отразилось и на архитектуре. В 1930-х годах в Швеции достаточно активно и некритически копировался тогдашний европейский модернизм. В 1940–1950-е годы Швеция нашла свой путь, в архитектуре появилось нечто самобытное, чего нет в других странах. Отталкиваясь от неких модернистских начал, здания выстраивались с соблюдением шведских традиций. Например, крыши в большинстве случаев двухскатные, потому что часто идут дожди, а зимой много снега.
После войны наступил период, который я называю «эпоха архитектурной мглы». Государство реализовывало программу «Миллион жилищ»: массово строились типовые панельные здания, как и во многих странах Европы, включая СССР. После серьезного структурного кризиса 1990-х в Швеции начался очень серьезный возврат к традиционным материалам, к традиционным архитектурным ценностям. Важно, что, несмотря на многочисленные изменения в архитектуре двадцатого века, базовые ценности шведского жилья в планировках сохранились.
— О каких архитектурных трендах мы можем говорить применительно к текущему моменту?
— В 2000-е годы экономическая ситуация выправилась, была практически ликвидирована система государственных субвенций. Это освободило строительство и архитектуру от жесткой экономической зависимости. Обобщая, я бы выделил пару современных трендов. Первое: структурированность и минимализм архитектуры. Фасады обычно жестко повторяющиеся и очень строгие. Второе: вариативность архитектуры. Вариативность может проявляться во всем, начиная с ландшафтных решений до фасадов и входных групп.
— А что сегодня происходит с планировками квартир?
— Внутреннее пространство квартиры переосмыслено. Раньше центральным ядром была гостиная с телевизором. Вокруг нее выстраивалась вся планировка. Но это время уже прошло. Теперь телевизор можно смотреть в самых разных местах и в разное время: есть интерактивные программы, интернет-телевидение и так далее. Связки «телевизор — центр гостиной» уже нет.
Напротив, кухня становится местом сбора всей семьи, ее центром. И сейчас логика такова, что гостиная больше не является комнатой, которая используется для каких-то особых случаев, — люди живут во всем пространстве квартиры. Стандартная квартирография нового шведского жилья — это большие кухни-гостиные и относительно маленькие спальни. При этом традиционные шведские ценности планировки по-прежнему сохраняются.
Готовы ли россияне к европланировкам
— В России доля так называемых европланировок с объединенной кухней-гостиной в последние годы постепенно растет. Насколько российские покупатели готовы к открытым планировкам?
— Шесть лет назад, когда мы только начинали работать на российском рынке, один известный местный архитектор нам сказал: «Идея поженить европейскую архитектуру и российское массовое строительство в принципе нереализуема». Потом я несколько раз слышал, что открытые планировки не будут пользоваться спросом. Объяснялось это так: «Против генетики не попрешь. Бабушки и дедушки, мамы и папы сегодняшних покупателей жили в коммунальных квартирах. Общие пространства переживаются как пережиток прошлого, в которое не хочется возвращаться». На самом деле мы видим, что часть покупателей уже распробовала, скажем так, «шведские планировки», оценила их.
Для нас крайне важным был один из наших первых проектов в России, который был реализован в центре Санкт-Петербурга. Мы работали вместе со шведским девелопером NTC, нашей совместной мотивацией было создать в России именно шведский проект. Не скрою, некоторые сотрудники компании-застройщика переживали по поводу того, как отдельные революционные решения будут приняты рынком. В частности, в проекте есть небольшие квартиры, где, входя, оказываешься сразу в гостиной, затем налево идешь через кухню и попадаешь в спальню, оттуда выходишь в небольшой зальчик… В общем, это квартира, где можно двигаться по кругу. И как ни странно, все эти квартиры были проданы в первую очередь. После этого мы вздохнули с облегчением.
Мы считаем, что открытые планировки отвечают сегодняшним вызовам. Они очень рациональны и компактны, в них очень много подсобных помещений, они очень светлые. Убирая перегородки и делая общее пространство, мы увеличиваем полезную площадь квартиры. При этом сама квартира становится меньше, а значит, доступнее покупателю по цене.
— В России сегодня строится много маленьких квартир, иногда площадью 20–22 квадратного метра. Нет ли риска, что мы, строя такое жилье, усиливаем демографические проблемы, ведь для семейной жизни и рождения ребенка такие квартиры не приспособлены?
— В Швеции тоже есть тренд на маленькие квартиры. Подтекст у этого явления экономический: такое жилье дешевле. Для Швеции это очень актуально, потому что у нас самая высокая себестоимость строительства в Европе: три тысячи евро за квадратный метр. При такой себестоимости тренд на создание компактных квартир неизбежен.
Если говорить о новом жилье площадью 25 квадратных метров, то в Швеции такие квартиры вы найдете только в студенческих кампусах. У нас нижняя граница площади обычных квартир — 35 квадратных метров. Это жилье на одну, максимум две души. Но вы правы, с точки зрения демографии тренд на строительство маленьких квартир несет определенные риски.
— Вы говорили о тренде уменьшения спален. Маленькая спальная в Швеции — это сколько?
— Скажем так, жестких норм нет. Но вот ниже шести-семи квадратных метров эта граница не опускается.
— Как это?!
— Не пугайтесь! Стандартный размер спальни намного больше — обычно это 12–15 «квадратов». Но нужно понимать, что такая комната в традиционной шведской планировке смотрится совсем не так, как, например, в российской или любой другой. Мы проводили эксперимент: приводили знакомых в только что построенный дом, показывал спальню в 11 «квадратов» и спрашивали о ее площади. Никто не угадал — говорили «13–15 квадратных метров». Дело в том, что восприятие пространства зависит от массы параметров: например, комната с французским балконом, остеклением в пол выглядит не только намного светлее, но и просторнее.
Минимальные параметры жилья — дискуссионная тема. Я сейчас участвую в большом исследовательском проекте Королевского технологического университета в Стокгольме, где исследуется вопрос размеров жилой ячейки. Там исследуется масса параметров, влияющих на здоровье человека, в частности качество воздуха. Одна из тем исследования — «Что происходит с человеком, живущим на площади 22 квадратных метра». Другая тема: «Каковы минимальные размеры квартиры, в которой человек может полноценно жить». Я думаю, что где-то через год, когда появятся первые результаты исследования, я смогу лучше ответить на ваш вопрос.
Реновация, уплотнение и российские нормы
— В Москве сейчас запускается масштабная программа реновации пятиэтажных послевоенных домов. Как вопрос с застройкой такого рода решается в Швеции?
— В Швеции смешанное отношение к жилью, построенному по послевоенной программе «Миллион жилищ». Достаточно большое количество домов, построенных в рамках этой программы, уже снесено. Но параллельно существует и достаточно обширная программа реконструкции и приспособления зданий — мы рассчитываем, что реконструированные дома можно будет использовать еще пятьдесят лет. В районах, строящихся по программе «Миллион жилищ», ведется большая работа по уплотнению застройки. В них пытаются вдохнуть социальную устойчивость, создать там больше центров коммерциализации и так далее. Но тут все упирается в политические решения.
— В России общество достаточно болезненно относится к уплотнению застройки. Как с этим обстоит дело в Швеции? Каковы пределы уплотнения?
— Тенденция к значительному уплотнению городской застройки в Швеции существует. Насколько ее можно уплотнить? Мы это как раз пытаемся сейчас это понять. Сегодня для меня это одна из главных тем исследований, которые мы проводим в рамках наших проектов в Лунде и Гетеборге. В дискуссии об уплотнении есть два важных фактора. Первый фактор, связанный с целесообразностью таких проектов для застройщиков, очевиден. Но мне интереснее другой аспект, ведь только высокая плотность застройки и населения позволяет создавать условия для эффективного и успешного функционирования коммерции в жилых районах. Это создает более разнообразную и социально устойчивую среду. В Швеции вопрос уплотнения имеет свои нюансы: у нас много районов со слишком просторной застройкой, с низкой плотностью населения. При такой плотности коммерция в жилых районах не выживает.
В России с точки зрения мастер-планирования на плотность застройки очень сильно влияют нормы инсоляции. Если бы эти нормы были чуть более либеральными, то можно было бы с такой же плотностью строить более низкую застройку, возможно, даже с более низкими затратами на строительство. При этом экономические модели были бы более привлекательными для девелоперов. Тогда новая российская застройка была бы такой, какова она во многих городах мира. Но я далек от того, чтобы критиковать российские нормы.
— Вы строите не только в Швеции, но и в России. Если сравнивать шведские и российские строительные нормы, то какие из них жестче?
— Скажем так: в Швеции и России нормы жесткие по-разному. В частности, нормы инсоляции строже в России. В Швеции они гибче, и это позволяет применять более широкий спектр решений, достигать большего разнообразия. В целом нормы выполняют важную роль: они призваны защищать жителей от непродуманных, глупых решений. Но в отношении России я бы заметил, что технологическое развитие здесь идет существенно быстрее, чем меняются нормы. Нормы отстают и сдерживают развитие. Сегодняшние технологии дают возможность строить безопаснее, быстрее и намного проще, чем это позволяют российские нормы.
Но в одной области шведские нормы намного жестче, чем в России, — в сфере энергоэффективности. Сегодня шведский норматив в жилой застройке по затратам на отопление — 90–95 киловатт-часов на квадратный метр в год. Государственные нормы постоянно ужесточаются, а некоторые муниципалитеты уже сегодня вводят регламенты для застройщиков исходя из того, какие нормы будут актуальны через несколько лет. Передовые проекты ориентируются на 55 киловатт-часов на квадратный метр в год. Для сравнения: в России эта цифра составляет для самых хороших новых домов 200–250 киловатт-часов на квадратный метр в год. Для старого фонда — 400–500, то есть они тратят на отопление в десять раз больше, чем новые шведские дома.
В целом в Швеции здания строятся сегодня так, что они практически не требуют отопления. Их концепция в сочетании с высоким качеством строительства, материалов и инженерных систем такова, что теплопотерь нет. В Южной Швеции лишь в три холодные зимние недели требуется чуть-чуть увеличивать поток тепла, чтобы поддерживать нужную температуру в домах. Многие новые проекты формируются по концепции Plus Energy Building: в год они производят больше энергии, чем потребляют. Излишек они поставляют в энергосеть. Энергоэффективность сегодня священная корова для Швеции.
