В каталонском кризисе победителей нет. А проигравших, помимо Мадрида и Барселоны, будет становиться все больше. На ситуацию в Испании сегодня внимательно смотрят тысячи глаз со всей Европы. Особенно пристально, как кажется, из Северной Ирландии, фламандских регионов Бельгии и северных регионов Италии. Концепт единой Европы разве что на время притушил пламя, но фитилек тлеет, и от исхода каталонского кейса сегодня зависит сохранность послевоенных границ Старого Света. Ведь кто сказал, что новые государства могут появиться лишь на обломках советской империи? Если вы даете миру косовский прецедент, будьте любезны оправдываться в двойных стандартах.
Конечно, джина из каталонской бутылки выпустило испанское правительство, прислав в Барселону силовиков с мандатом на избиение стариков и женщин. Но проблема ведь куда шире. Распадается формула традиционного государства, которое массово передает свои функции как вниз, к локальным сообществам, так и вверх, к наднациональным структурам. Перезапускается Европейский Союз, который, кажется, готов сменить упрямую национальную бюрократию на мелкие нацпроекты. Резвится глобализированная транснациональная элита, для которой давно не существует никаких границ.
А европейцы, каталонцы или шотландцы, убеждены, что сами вершат свою судьбу, инициируют революционные события, переписывают историю, низвергают элиты и устанавливают власть народа. Это не так ни в Каталонии, ни на Украине. Согласно разным опросам, независимость от Мадрида поддерживали лишь около 40% жителей автономии, 49% выступали против. Националистический электорат Каталонии долгие годы не превышал 1,7 млн человек из 7 млн жителей. Так как же получилось, что Испания практически потеряла мятежный регион?
Игры с исторической памятью
Сборка испанского государства проходила несколько раз. В XV веке оно сложилось из нескольких королевств, одним из которых был величественный Арагон, когда-то раскинувшийся и на территорию современной Франции, но к сегодняшнему дню сократившийся до Каталонии. С Мадридом у богатой Барселоны натянутые отношения были всегда. Собственно, лозунг «хватит кормить» соседние бедные земли у каталонцев появился уже несколько веков назад.
Однако современная националистическая традиция сложилась во времена генерала Франко, с 1939 по 1975 год, когда жесткая политика централизации Мадрида ставила четкую задачу задавить местные языки и культуру. После франкизма центр пересобрал испанское государство в духе царивших тогда в Европе либеральных идей на основе широкой автономии регионов. Речь шла как о политических, так и о экономических дивидендах. Каталония получила официальный каталанский язык, собственные правительства и силовые структуры, расширенную финансовую самостоятельность. Сепаратистам всего этого было мало. Играя на народной памяти о франкистских репрессиях, они только усиливали процесс культурного размежевания с Мадридом. Образование в школах стали вести только на каталанском, а испанский изучают как иностранный несколько раз в неделю. Местных бизнесменов штрафовали за документооборот, вывески и меню на испанском. Часть местной полиции перевели на финансирование из регионального бюджета. При этом как в административных, так и в силовых органах власти постепенно концентрировались сторонники отделения. Все эти процессы Мадрид игнорировал, будучи в то время озабоченным баскским сепаратизмом и умиротворением террористов из ЭТА.
Одновременно проходили интересные экономические процессы. Да, сегодня каталонцы кивают на «несправедливые цифры»: мол, 16% населения Испании производят около 19% ВВП страны, при этом получают обратно меньше половины всех налогов, отправляемых в центр. Но есть тонкий исторический нюанс. Большая часть современной инфраструктуры и промышленности Каталонии была построена при Франко, а после его смерти земля еще долго получала госинвестиций больше соседей. С одной стороны, Мадрид каялся за преступления франкистов. С другой — именно на побережье наиболее благоприятный климат для ведения хозяйства. В других районах Испании можно работать только в несолнечное время суток.
Неудивительно, что за последние пару десятилетий нарастал поток внутренней миграции в Каталонию. Сегодня, по некоторым оценкам, демография региона выглядит так: 35% каталонцев и 45% испанцев. Огромное количество смешанных семей. Кроме того, на заработки сюда ездит каждый четвертый испанец (в среднем по стране безработица составляет 22%). Так в чем же профит некоренного населения Каталонии от отделения? В том-то и дело, что двигателями референдума и многочисленных акций протеста (после отвратительных действий федеральных силовиков) стало национальное радикальное меньшинство в связке с преуспевающими элитами. Это в том числе бунт «богатых» против «бедных» приезжих испанцев (и мигрантов), которые последнюю неделю тихо сидели по окраинам городов, пока буржуазия из центральных районов выражала свой протест. Впрочем, средний класс Каталонии тоже был обманут некомпетентной элитой.
Игры элит
Правящая коалиция Каталонии сразу обращает на себя внимание причудливым сочетанием политических взглядов. Мы наблюдаем удивительный союз умеренных правых, левых республиканцев и антисистемных марксистов. И если последние две силы давно и прочно выступают за радикальный сепаратизм (сегодня это уличное боевое крыло), то правые встали на путь отделения лет этак десять назад, когда страна ухнула в пучину кризиса, безработица и миграция в Каталонию выросла, а доходы и инвестиции элиты начали сокращаться. Здесь стоит напомнить не только о том, что разница между налогами в испанскую казну для каталонцев и испанцев составляет около 7%, но и о сверхжестком налоговом бремени, которым облагаются высокие доходы по всей стране. Правые встали на защиту своей бизнес-элиты. Но об отделении речи не шло. Планировалось шантажировать Мадрид постоянными референдумами и выторговать налоговую автономию. Для этих целей и сложили ситуативный союз с левыми. Но нити игры вскоре были потеряны. Многие считают, что точкой невозврата стало коррупционное дело правого националиста, бывшего председателя каталонского правительства Жорди Пужола, который обогатился на госзаказах и чудом не оказался в тюрьме благодаря заступничеству право-левой коалиции. Политические антагонисты оказались повязаны криминалом и встали на путь радикализма. Кстати, в 2019 году в Каталонии выборы, и сторонники независимости намерены остаться у власти, чем бы ни обернулось дело. Еще один довод в пользу конфликта с центром и беспроигрышная партия.
На беду Испании, в Мадриде сегодня заседает самое слабое правительство за последние десятилетия, которое возглавляет премьер Мариано Рахой, лидер правой партии. За глаза ее еще называют «наследницей франкизма», что по понятным причинам усиливает неприязнь каталонцев. У Рахоя тоже на носу выборы, а в рукаве одни провалы: экономика в кризисе, безработица растет, в парламенте скудная поддержка. Премьер, который мечтает о политическом будущем, не может показать слабость и пойти на компромисс с сепаратистами, например дать налоговые послабления, отсоединив от Испании экономический локомотив. Собственно, он уже показал глупую силу, выслав в Каталонию федеральных силовиков и дав санкцию на насилие.
Вину за случившиеся, впрочем, Рахой должен разделить и со своими предшественниками. Мадрид долго не замечал растущего радикализма каталонцев. И даже не думал выстраивать гибкую политику. Например, предоставить налоговые послабления, которые еще в далеком 2002 году получили Страна Басков и Наварра. Можно было поиграть и на политическом поприще, согласившись на референдум по своим правилам. Здесь на ум приходит британский кейс. Лондон пошел на референдум в Шотландии, хотя расклад голосов «за» и «против» был примерно равным (а в Каталонии, напомним, сторонники отделения были в меньшинстве). Англия провела отличную информационную кампанию, поддержала лоялистские силы и надолго прибила шотландский сепаратизм. Ранее Канада таким образом трижды выигрывала референдум в Квебеке. Мадрид же упустил момент и сам попал в демократическую ловушку. Сторонники унитаризма голосовать не пошли, а сепаратисты в итоге забрали большинство, получив легитимное обоснование для отделения. Кровавые побоища с полицией заставили игнорировать низкую явку.
Эмоции сегодня главный враг компромисса. Каталонцы обещают объявить независимость со дня на день. Мадрид не желает торговаться. А в Барселоне не думают о неизбежных потерях. Хотя местная бизнес-элита в шоке. Она мечтала о снижении налогов, а получит полноценный экономический кризис. Евросоюз и не подумает в ближайшее время признавать новое государство, а исключение из ЕС обозначит разрыв с единым рынком товаров, услуг, рабочей силы и капитала. Крупнейшие испанские банки уже пообещали покинуть Каталонию при таком сценарии. Региональный госдолг в 70 млрд евро может обернуться дефолтом. Кредитные рейтинги рухнут, инвесторы побегут прочь. Потоки туристов сократятся. Великая «Барселона» покинет испанскую «примеру». Впрочем, и Мадриду будет тяжко после потери пятой части экономики и, очевидно, нового долгового кризиса. К пятнице стороны все еще раздумывали о своем будущем.
Европа регионов
В Брюсселе поспешили четко обосновать свое отношение к каталонскому референдуму: он вне закона. Хотя дилемма между «правом наций на самоопределение» и «нерушимостью европейских границ» встала во всей красе, особенно после кейсов с Югославией, Косово, Крымом, Приднестровьем и так далее. Ситуация усугубляется новым идеологическим моментом: ведь каталонцы выступили не просто за независимость, а за суверенность в рамках Европейского Союза. Получается, Брюссель выступил этаким магнитом, который разорвал связь территории с историческим патроном и притянул к новому центру силы. В разрезе современных проблем единой Европы этот поворот интересно рассмотреть отдельно.
Евросоюз стоит на пороге новой трансформации. Тренд к переменам очевиден, но его векторы пока туманны. Закончился сорокалетний цикл либеральной социально-демократической волны, поднятой Хельсинкскими соглашениями 1975 года, которые в целом породили идеи и законы общеевропейского дома. Закончился и более короткий цикл расширения Евросоюза, попытки перестроиться на «Европу двух скоростей» с выходом на экономические кризисы юга ЕС, брекзит и финальное отмежевание немецкого локомотива. Наконец, демарш Соединенных Штатов привел к поиску нового патрона евроинтеграции, а военно-политический американский зонтик пытаются заменить на региональный. Гибель прежней евроинтеграционной модели очевидна уже для всех, а за рецепт новой активно сражаются и конкурируют сразу несколько игроков: наднациональная и национальные бюрократии, транснациональные компании и атлантические институты и, наконец, немецкие элиты.
Инициатив о реформировании Евросоюза в последнее время появилось довольно много, причем приписывать их авторство тем или иным игрокам будет неправильно. Европейские элиты генерируют различные подходы, а затем медленно и бюрократически монотонно будут вырабатывать единую стратегию. По крайней мере, таков «мирный» план.
К примеру, в последние годы набирает популярность концепция дифференцированной интеграции. В отличие от предыдущих форматов она предусматривает ставку на экономических лидеров, авангард евроинтеграции, который не желает зависеть от периферии, делиться профитами и связывать себя обязательствами поддержки слабых игроков. Это даже не «Европа двух скоростей», а гораздо более узкий формат. Так, некоторые эксперты видят отдельное развитое индустриальное, промышленное, интеллектуальное, культурное, технологическое региональное ядро Рейн—Альпы, которое включает в себя Голландию, Германию, Люксембург, северо-восток Франции, Швейцарию, Австрию, север Италии, Данию. То есть речь уже не идет исключительно о старых национальных государствах (а Швейцария даже не в Евросоюзе), а в том числе об отдельных развитых землях, которые также должны скинуть с себя нахлебников-соседей по старым границам. Это революционный вариант, который, тем не менее, вполне серьезно рассматривается некоторыми лидерами еврозоны.
Брюссельская бюрократия по вполне понятным причинам не готова так легко сдать свои полномочия. Тринадцатого сентября 2017 года председатель Европейской комиссии Жан-Клод Юнкер выступил в Страсбурге с традиционным ежегодным посланием европарламентариям, которое, по сути, имеет вид программного документа о будущем ЕС. Юнкер предлагает отказаться от дифференцированного подхода, усилив предыдущую интеграционную модель с помощью инструментов жесткого контроля за периферией и централизации полномочий. Он готов подтянуть Новую Европу в социально-экономическом плане и даже незамедлительно принять в Шенген Болгарию и Румынию. Но в ответ укрепить брюссельскую доминанту. Юнкер считает нужным создать европейский валютный фонд, агентство по кибербезопасности, построить прочный банковский союз, выстроить единую социальную политику, учредить пост министра экономики и финансов ЕС, а также слить посты председателя Еврокомиссии и председателя Европейского совета, то есть сконцентрировать в его руках исключительные полномочия.
Немногим ранее, 26 сентября, президент Франции Эммануэль Макрон представил свой план построения новой Европы с франко-германским ядром и ставкой на «отдельные регионы» при неизменной концентрации полномочий в центре. Ангела Меркель тут же отметила, что существует «высокая степень соответствия планов Германии и Франции касательно будущего Евросоюза». У Европы Макрона унифицированные налоги, общая социальная политика, парламент, который избирается по общеевропейским партийным спискам, но главное — единые оборонная стратегия, оборонный бюджет, экспедиционный корпус. Речь Макрона называлась «За суверенную, единую и демократическую Европу». Это его идеологические доминанты для соответствия критериям нового союза. А главными врагами Макрон называет национализм, протекционизм и идентаризм, а также эксплуатацию отдельными государствами страха народов. Поразительно, как эти определения сочетаются с каталонским кризисом, где Мадрид зажимает права народа на идентичность и угрожает лишить пока еще автономию связей с Евросоюзом. В то же время каталонцы идеально вписываются в критерии «суверенной, единой и демократической европейской» нации.
Таким образом, уже и Макрон, сознательно или по наитию, рисует контуры новой «Европы регионов», хотя Франция, как единое государство, первой испытает на себе процесс разукрупнения. Но глобалисту Макрону европейские ценности дороже французской идентичности. Так завещал его интеллектуальный патрон Жак Аттали.
Гибель государства
Как видно, практически все идеи переформатирования Европы базируются на централизации, на передаче тех или иных полномочий регионов в пользу единой бюрократии или бюрократии, аффилированной с авангардом «развитых стран». Идеологи будто не видят или игнорируют тренды последних лет: брекзит, рост евроскептицизма, дискуссии о национальной идентичности, усиление правых партий (из последних — популярность «Альтернативы для Германии»), антииммигрантские настроения, недовольство национальной и брюссельской бюрократией, транснациональными соглашениями и корпорациями. Но нет, в планах дальнейшее углубление интеграции на тех или иных условиях.
И здесь на помощь нашим размышлениям приходит пример маленькой гордой Каталонии, которая ведь вовсе не об исключительной независимости мечтает, а о суверенитете в рамках единого европейского дома, с общей экономикой, рынком и шенгеном. Не нужны каталонцам ни внешняя политика, ни военные операции, ни собственная валюта, ни лишняя прослойка голодных бюрократов в Мадриде. Они легко отдадут в Брюссель все серьезные полномочия, оставив себе маленькую уютную жизнь с локальными проблемами и функциями. И будут куда лояльней в решающих голосованиях о будущем Европы, нежели национальные государства той же Восточной Европы.
В последнее время такой сценарий обсуждается все чаще: если интеграция буксует, то, может быть, стоит расчленить континент по лекалам Священной римской империи и пересобрать заново? Возможно, для этого не придется искусственно сталкивать лбами государства и автономии. Процесс идет своим ходом. В начале XX века в мире насчитывалось около полусотни стран, в 1950 году — сотня, к 2000-му — 190, сегодня — 196–213. Ученые предсказывают более 300 стран на 2100 год. А некоторые футурологи — 500 городов через полвека, а вместо ООН — ОГМ, Объединенные города мира.
Гибель государств в их классическом варианте мы и так наблюдаем. Локальные полномочия все чаще опускаются вниз, на уровень муниципалитетов, а большие амбиции отправляются в наднациональные органы. Границы стираются, люди и товары беспрепятственно пересекают массу пограничных пунктов, глобализация рушит экономические и коммуникационные барьеры. Так к чему содержать государственный аппарат, который все чаще имеет лишь представительские функции?
С другой стороны, Саграда-Фамилия, знаменитый Искупительный храм Святого семейства в Барселоне, до сих пор в лесах. С 1882 года он строится исключительно на частные пожертвования. Великие проекты чаще всего по силам лишь большим государствам.
