«Суп! Суп!» — выкрикивает Надежда Красильникова, стоя на краю лесистого горного склона в окрестностях Новороссийска, недалеко от ее фермы. И тут из зарослей, казавшихся необитаемыми, к ней с треском начинают пробираться козочки (именно так, «козочками», а не «козами», зовет их Надежда Алексеевна). Пастбище для них — лучшее питание, но хозяйка каждый день варит им на обед еще и вкусное пойло из пшеницы и овощей. В прежние годы, когда счет стаду шел на десятки и даже сотни голов, приходилось возить в лес по два огромных чана с этим «супом». Это была трудная, но желанная работа для Надежды Алексеевны и ее мужа — козоводов с двадцатилетним стажем. Однако в этом году им пришлось покончить с трудностями, а заодно и с радостями. Они распродали большую часть стада, оставив лишь несколько животных для своей семьи. Драма Красильниковых даже не в том, что они закрыли хороший бизнес: каждая дойная козочка приносит от 50 тыс. до 150 тыс. рублей в год дохода. Тяжело расставаться с идеей, которой служили много лет. Будучи убеждены, что козье молоко обладает необычайной пищевой ценностью и даже целебной силой, супруги верили, что приносят пользу обществу, строя большую козью ферму. Но не встретили взаимности.
Эта простая история интересна тем, что она типична. Сворачивание в последнее время и без того малочисленных козьих ферм похоже на тенденцию. Причем речь идет о фермах с опытными хозяевами. «Что рассказывать? Закрываемся! Двадцать шесть лет коту под хвост!» — услышала я в трубку раздраженный голос Александра Бодрова, патриарха российского молочного козоводства: он и его жена еще в 1991 году уехали из Москвы и основали в Тверской области ферму «Надежда». Из этого хозяйства, по сути, выросла вся отрасль — в первую очередь благодаря проводившейся там систематической племенной работе. То есть козлов — улучшителей породы российские козоводы покупали или задорого в Европе, или подешевле у Бодровых. «Вакханалия чиновничья — импортозамещение так называемое! А вы думали, что малому бизнесу у нас действительно помогают?» — закончил фермер свой короткий монолог риторическим вопросом.
С Ларисой Сухановой, козоводом из Московской области, я связалась по рекомендации другого подмосковного фермера. Смысл рекомендации был такой: мол, эта женщина среди нас единственный оптимист. Однако настроение у Ларисы Ивановны было совсем не оптимистичным. «Передайте правительству и лично Дмитрию Анатольевичу, что фермер Суханова шлет им привет, пламенный! За их бездеятельность — так и напишите!» — начала было она с сарказмом. Но чем дальше, тем больше ее тон походил на плач: «Всё мы прожили, но хуже, чем сейчас, никогда не было, потому что каждый день как последний. Зима на носу, а я ферму не могу достроить: стены вывели, а на крышу денег нет — нужно два миллиона. Я ночами не сплю. Что мне делать, посоветуйте! Куда девать животных? Они в сеннике у меня стоят, двести тридцать голов, впритык. Вот начнется зима, и все они перемерзнут! Я уже не знаю, Путину, что ли, письмо написать?»
В ситуации угрозы, нависшей над бизнесом козоводов, накал страстей подогревается осознанием своей социальной миссии, которое, оказывается, присуще всей «корпорации», а не только супругам Красильниковым. Вот и Лариса Суханова на мой совет закрыть ферму тяжело замолчала. «Хотелось выйти на рынок, чтобы подкормить детей в городах: нельзя их кормить тем, что дают на молочных кухнях. У моего знакомого двое маленьких детей, и у обоих зубы черные — они выросли на молочной кухне», — после паузы объяснила она свое упорство. Но вот что неожиданно. Источником этого миссионерского духа является, как правило, личный опыт фермеров: отвечая на вопрос, почему они пришли в этот бизнес, большинство из них рассказывали историю своей болезни и исцеления с помощью козьего молока. Та же Лариса Ивановна, которая в свои шестьдесят четыре года на здоровье не жалуется, еще четырнадцать лет назад была хроническим аллергиком, кожа да кости, и лежала с обострением в одной из московских клиник, где ее месяц откачивали, а при выписке напутствовали: «Ваше спасение — в свежем козьем молоке». После этого она купила свою первую козу.
Надежда Красильникова — тоже цветущего вида пенсионерка — утверждает, что козье молоко дважды спасало ей жизнь: при рождении, когда она, недоношенная, весила 1800 граммов и за первый год перенесла несколько воспалений легких, и в зрелом возрасте, когда ее настиг рак желудка. Лариса Коннова, хозяйка козоводческой компании «Золотой альянс», работала в Саратове финансовым консультантом и аудитором до тех пор, пока не заметила, что большую часть заработанных немалых денег тратит на лекарства: болела она, ее дети, потом появились внуки, и у них начались проблемы со здоровьем. В 2008 году Лариса Александровна сделала резкий поворот в карьере — купила и взяла в лизинг- оборудование для переработки козьего молока. «Когда мы стали его пить, я поняла, что это панацея», — заключает она. Юрий Панченко в 2012 году вышел из строительного бизнеса в Ростове-на-Дону и раздумывал, куда податься. Вопрос решился сам собой, потому что требовалось детское питание для его родившихся детей, а качественных смесей в городе не продавалось. «Мы знали, что можно кормить козьим молоком, но в магазинах не было молока с коротким сроком хранения», — поясняет он. В октябре 2013 года Юрий зарегистрировал свое КФХ, а в мае 2014 года уже поставлял свежее козье молоко и сыр в ростовские магазины. Совладелец крупнейшего в России козьего холдинга «Лукоз» двадцатисемилетний Тарас Кожанов рассказывает, что в детстве страдал непереносимостью коровьего молока и его поили козьим, которое приходилось доставать с большим трудом. Тогда его отец, предприниматель, в 2003 году приобрел около трехсот коз и заброшенный сырзавод, создав свою ферму.
И можно было бы еще усомниться в адекватности этих людей, если бы целебные свойства козьего молока не имели научного обоснования (ссылки на литературу можно найти в Сети). Кстати, первые статьи на эту тему, вышедшие в России более века назад, в 1890-е, сразу выявили главную социальную ценность козьего молока: они описывали удачные опыты кормления козьим молоком детей, указывали на его сходство с женским молоком и критиковали смеси на основе коровьего молока. Сегодня, по данным НИИ детского питания, у каждого десятого ребенка проблемы с переносимостью коровьего молока, а в Москве — у каждого третьего. Поэтому самые дотошные из молодых матерей, прибегающих к искусственному вскармливанию, выбирают импортные смеси, изготовленные из козьего молока, благо в Москве их можно купить. А в ассортименте отечественной козьей продукции хотя и нет подобных высокотехнологичных позиций, но детская линейка: молоко, творог и другая кисломолочная продукция — занимает важное место.
Таким образом, уже по одному этому критерию — насыщения рынка качественным детским питанием — и сами козоводы, и их продукция достойны внимания и сочувствия. Так и просится внести козье молоко в список стратегически важного продовольствия и объявить государственную программу развития молочного козоводства. У нас же эта отрасль то ли стагнирует, то ли сокращается. По скудным данным Росстата, который начал учитывать производство козьего молока лишь в 2015 году, за 2016-й оно сократилось на 3%, или на 500 центнеров, и составило 16909 центнеров. Доля козьего молока в общем объеме произведенного молока (фактически коровьего) составила 0,016%. Если же считать не вообще козье молоко, а то, которое продается в магазинах, то эта доля становится практически неразличимой — 0,005%, по оценке Тараса Кожанова. Для сравнения: в Европе аналогичный показатель составляет 1%, а в США — 0,3%. То есть нам неплохо было бы увеличить производство козьего молока хотя бы раз в двадцать, а главное, сделать так, чтобы оно попадало на прилавок.,
Козья индустрия
На первый взгляд для этой цели достаточно перевести козоводство на современные индустриальные технологии, по примеру Европы. Там последние десять-пятнадцать лет стали появляться гигантские промышленные козьи фермы, с автоматическим кормлением, дойкой и прочим — наподобие коровьих. «Если в начале 2000-х размер ферм в Голландии не превышал восьмисот голов, то в 2014 году ферм размером меньше двух тысяч голов уже не было. Среди новых проектов встречаются трех-, четырех-, пятитысячники», — рассказывает Тарас Кожанов, изучавший опыт этой страны на месте. Цель интенсификации очевидна: снижение издержек, повышение производительности (например, удойность коз в Европе за десять лет выросла в полтора раза) и в результате — компенсация упущенной выгоды молочников, связанной с квотированием производства коровьего молока. Важное условие взрывного роста козьей индустрии — гарантированный сбыт молока: под боком у той же Голландии, которая лидирует по темпам индустриализации козоводства, рынок Франции — крупнейшего в мире производителя козьих сыров.
России индустриальный путь в козоводстве тоже не заказан, и, по данным НИИ овцеводства и козоводства, есть уже пять таких проектов. Однако, побеседовав с акционерами двух из них — «Лукоза» и «Красной горки», я пришла к выводу, что их бизнес не сильно схож с бизнесом их европейских коллег — он намного сложнее.
Главное отличие в том, что российская индустриальная козья ферма должна иметь вертикально интегрированную структуру и диверсифицированный продуктовый портфель, со всеми вытекающими финансовыми и организационными рисками. Хотя в Европе и США фермы тоже стремятся иметь свою переработку и даже розницу, отличие все-таки есть: там при развитой инфраструктуре экономики владеть смежными активами можно в разной форме. По словам Тараса Кожанова, один его знакомый козовод в Голландии держит небольшой пакет акций перерабатывающего завода, которому он продает молоко. Другая популярная в Европе форма участия фермеров в переработке и сбыте продукции — кооперация. Но в России для крупного козовода или переработчика есть только один путь развития — стать агрохолдингом, а, возможно, еще и ритейлером.
Последнее стало в свое время неожиданностью для акционеров «Красной горки» отца и сына Игошиных. Они задумывали свой проект исключительно как производство премиального козьего сыра. В Европе этот бизнес выглядит очень красиво. «Вы там редко встретите сырников, которые делают все — и корма для коз, и молоко, и сыр, у них все поделено: даже после того, как сыродел сделал сыр, он его отдает другому сыроделу на вызревку», — рассказывает Кирилл Игошин (сын), коммерческий директор фермы. Но в России такое невозможно — здесь нет сыропригодного молока, поэтому для начала в 2013 году из Франции завезли стадо коз альпийской породы. У компании образовалось четыре бизнеса: производство кормов, козоводство, переработка молока и продажа. Только на то, чтобы подобрать кадры для всех направлений, ушло больше трех лет. «Профессионалов вменяемых по козоводству в стране нет. Пришлось всех обучать — зоотехников, ветврачей, не говоря уж о сыроделах, нанимать французов и платить огромные деньги, самим с головой уходить в это дело», — поясняет он. Кстати, что касается продуктового портфеля, если во Франции масса сыроделов не просто специализируются на одном продукте — сыре, а выпускают один единственный вид этого продукта, то «Красная горка» помимо множества сыров сейчас выпускает и молоко, и творог.
Итого ферма на тысячу голов дойных коз обошлась в 200 млн рублей, честно заработанных Игошиным-отцом в IT-бизнесе, при том что половина этой суммы была инвестирована до девальвации. Для сыроделия как такового потребовалось бы денег в три раза меньше. Но это еще не все. На нынешнюю осень акционеры наметили модернизацию фермы с целью удвоения мощностей: в прошлом году продажи выросли в три с половиной раза (объем выручки в компании не раскрывают), поэтому надо спешить занимать рынок. Кроме того, поскольку сеть супермаркетов «Азбука вкуса», где продается продукция «Красной горки», ограничена территориально регионами Москвы и Петербурга, компания начала создавать свою розницу — сырные лавки в городах-миллионниках, чтобы «пощупать спрос». Неудивительно, что о рентабельности бизнеса, которая, в теории, должна быть хорошей, Кирилл Игошин высказался так: «Вертикальная интеграция дает свои плоды, когда все очень здорово сделано. Первые пару лет мы бились на грани нуля, потому что все время возникали сбои по цепочке: то в кормлении, то в молоке, то в конечном продукте, то в сбыте». Из чего можно понять, что сегодня проект в операционном плюсе, но не слишком большом. О сроках окупаемости акционеры предпочитают вообще не говорить, как и не собираются брать кредитов. Видимо, деньги еще есть.
В отличие от «Красной горки», для «Лукоза», созданного в 2003 году как козоводческая ферма, модель агрохолдинга — с кормами и переработкой — с самого начала была более органичной. Сегодня в состав компании входят уже две фермы, всего на 6500 голов («Лукоз» в Марий Эл и «Лукоз Саба» в Татарстане), и Сернурский завод. При этом все четырнадцать лет своего существования холдинг балансирует между нехваткой козьего молока на рынке переработки и высокой ценой на него, повышающей рентабельность производителя. «Объективно в России козье молоко очень дорогое. Средняя цена закупки его Сернурским заводом — порядка 1,1–1,2 евро за литр, а средняя цена закупки молока в Голландии — порядка 60–70 евроцентов, — говорит Тарас Кожанов. По его словам, операционная рентабельность козьих продуктов тоже гораздо выше обычных молочных, и хотя в выручке холдинга они составляют не более 20%, в прибыли их доля достигает половины. При этом много козьего молока купить и переработать нельзя, потому что его нет.
Впрочем, для проинвестированного и хотя бы частично окупленного бизнеса, без высокой кредитной нагрузки, с налаженным сбытом, каковым является «Лукоз», это вполне комфортное состояние. Все козье молоко, которое он производит сам и закупает на стороне, составляет не более 15% переработки Сернурского завода. Завод догружает мощности коровьим молоком, и это позволяет ему иметь среднюю рентабельность 3–3,5%. Учитывая, что в покупку и модернизацию предприятия инвестировано примерно 200 млн рублей собственных средств начиная с 2003 года и что выручка у него относительно небольшая (только в 2016 году она резко — на 48% — выросла, в основном благодаря росту цен на коровье молоко, и достигла 1,1 млрд рублей), руководство холдинга приняло мудрое решение окупаемость этого проекта просто не считать.
Рентабельность ферм гораздо выше — около 40%. Например, ферма «Лукоз Саба» в прошлом году заработала 54 млн рублей выручки и 20 млн прибыли. С точки зрения окупаемости картина тоже невеселая: инвестиции в ее строительство в 2011–2014 годах составили 320 млн рублей, и деньги были заемные. Но заем этот особый — длинные и недорогие деньги, предоставленные правительством Татарстана под амбициозный проект, осуществленный по личной инициативе президента Рустама Минниханова. Если бы не эта поддержка, компания пошла бы по более привычному пути — купила бы старую ферму и отремонтировала ее, наподобие своей первой фермы, в два раза дешевле.
Между тем в этом году «Лукоз» вновь ощутил на себе заботу властей. Татарстанская ферма, судя по всему, послужила моделью работы с бизнесом для сменившейся недавно администрации Марий Эл, и та предложила козьему холдингу свою помощь в осуществлении новых инвестиций. Проект гигантской фермы на 10 тыс. голов и нового завода, общей стоимостью 600 млн рублей, который удвоит нынешние мощности холдинга, рассчитан на восемь лет и должен получить федерального квоту на льготное кредитование под 2,5%. Так административный ресурс нежданно-негаданно стал заменять «Лукозу» отсутствие нормального кредита. Впрочем, если Москва по какой-либо причине не даст квоту Марий Эл, все пойдет обычным чередом и проект растянется не на восемь, а на восемнадцать лет.
Козьи мытарства
По оценке Тараса Кожанова, сделанной на основе норматива потребления молока, сейчас «Лукоз» кормит молочной продукцией — и козьей, и коровьей — 200 тыс. человек. Умножаем 200 тысяч на пять — количество индустриальных козьих проектов — и получаем миллион человек. Это максимальное число потребителей продукции промышленных козоводов. Даже с учетом быстрого роста сегмента (по оценкам ритейлеров и производителей, около 30% в год) и возможного появления в ближайшем будущем еще нескольких ферм, нетрудно представить, сколько лет пройдет до того счастливого момента, когда козье молоко станет действительно общедоступным продуктом.
Между тем сами по себе козы размножаются быстро, и стоит коза в несколько раз дешевле коровы. Поэтому козы так популярны среди владельцев личных подсобных хозяйств и небольших ферм: в любой момент можно развернуть производство или, наоборот, свернуть. При правильной политике в благоприятной среде хотя бы часть этих хозяйств обязательно превратится в полноценных поставщиков козьей продукции на прилавки магазинов. Нечто подобное можно видеть в США, где крупных козьих ферм мало, зато много небольших ранчо — до 300 голов, со своей переработкой и даже с собственной маленькой розницей, состоящей из двух-трех магазинчиков в ближайших городах. И, по сути дела, эта модель уже реализована некоторыми российскими козоводами. Среди моих респондентов такими оказались КФХ Юрия Панченко и «Золотой альянс» Ларисы Конновой (Саратов), к этому стремится КФХ Сухановой, и в этой же нише находилась ферма «Надежда». С той разницей, что своя розница есть лишь у «Золотого альянса».
Проблема в том, что бизнес-среда для фермерства у нас и в целом-то неважная, а с учетом специфики козьего рынка ее влияние зачастую бывает фатальным. Причем проблемы начинаются как раз в тот момент, когда ферма достигает размеров 200–400 голов и становится заметным игроком рынка, вступает в отношения с небольшими розничными сетями. Здесь ее подстерегают разные инфраструктурные нестыковки.
На первом месте для козьих ферм стоит земля. Это о ней взывала по телефону Лариса Суханова, задыхающаяся от безземелья. При норме пастбища 1 га на козу КФХ Сухановой со стадом более 200 голов арендует всего 25 га. Поэтому ферма вынуждена закупать на рынке большую часть кормов, а отсюда — рост себестоимости молока и падение рентабельности бизнеса. При этом попытки Сухановой получить в аренду дополнительный участок отвергаются районным начальством под предлогом необходимости урегулирования земельного вопроса: в Подмосковье, дескать, полно частновладельческой или бесхозной земли, заросшей колючками, и вот, наводится порядок. Непонятно только, почему это должно противоречить оформлению аренды конкретного участка, у которого, как утверждает Суханова, нет хозяев. И вообще, козоводов интересуют ведь не пахотные земли, а неудобья.
Но земельный вопрос остро стоит не только в Подмосковье, где это еще как-то объяснимо. По словам Ларисы Конновой, арендующей в Саратовской области 14 га при размере фермы 400 голов, у них в области распространена практика, когда пастбища раздают людям, не имеющим скота, зато для реальных скотоводов «земли нет». Неоднократные обращения лично к губернатору ничего не дают, так и приходится закупать корма целиком — от зерна до сена.
Об отсутствии доступного кредита для фермеров не стоит и говорить. По этому поводу опытный финансист Лариса Коннова усмехается: «Когда я прихожу в банк за кредитом, они требуют, чтобы у меня на счету в качестве гарантии была сумма, равная сумме займа. Я что-то не пойму: если у меня есть эта сумма, зачем мне тогда идти в банк?» В сообщениях с мест часто встречаются новости о том, что фермерам выдают гранты на развитие бизнеса. Юрий Панченко только что получил такой грант — 9 млн рублей на расширение фермы с нынешних 150 до 400 голов при условии, что он вложит еще свои 4 млн рублей. Он доволен. А Ларисе Сухановой не повезло. Грант — 10 млн рублей — ей дали еще в 2010 году, на цех по переработке молока. Однако этих денег хватило только на коробку, а потом случилась девальвация, и, чтобы поставить оборудование, теперь надо еще как минимум столько же. Но грантов больше не дают.
Как ни странно, однако и без земли, и без кредита фермеры продолжали работать. Но что заставило решительно уйти с рынка нескольких его старожилов, так это грядущее нововведение в области «контроля качества» фермерской продукции. С 1 января 2018 года все производители должны будут оформлять в электронном виде ветеринарные сертификаты. Казалось бы, что такого? А вот что. Столько раз, сколько фермер отпустит партию товара продавцу, он должен будет ему предоставить бумажку на каждую товарную позицию. В ней будет написано, что продукт произведен в благополучной по инфекционным заболеваниям местности. Система называется «Меркурий». Она подкосила супругов Красильниковых и, возможно, стала последней каплей для такого непотопляемого монстра, как ферма «Надежда».
«Эта система меня убивает, — возмущается и Лариса Коннова. — И разработчики еще вводят в заблуждение президента Путина, что это якобы не отразится на себестоимости продукции. Как же не отразится? Одно свидетельство стоит 67 рублей. У меня широкий ассортимент продукции. У меня восемь покупателей, они берут продукцию часто и мелкими партиями, причем ночью, чтобы утром была свежая молочка в магазине. Я что, должна буду ночью ветеринара вызывать? Нанимать человека выписывать эти свидетельства? Ставить ему компьютер, интернет?» При этом, по ее словам, ветеринарный сертификат на сырое молоко, которого, по логике, достаточно и который фермеры и так уже получают, технический регламент на выпуск продукции, результаты лабораторных испытаний уже никого не интересуют. Просто появилась новая игрушка для администрации.
Козий рай
Существует еще одна модель козьей фермы, которая здесь не была описана, но которая сочетает устойчивость с хорошей рентабельностью и традиционные технологии — с современными. С хозяйкой фермы я познакомилась через интернет, заодно заказав у нее продукцию на пробу. Галина Васнева — так зовут фермера — сообщила, что они с мужем, бывшие москвичи, в 2009 году продали свой малый бизнес и отправились семьей искать место в России, «в лесном краю», где «пахнет русским духом». И набрели на деревню Илешево где-то на границе Костромской и Вологодской областей, в 700 километрах от Москвы. Там они поселились. А в километре оттуда, на холме, в заброшенной деревне из шести домов, которую они купили целиком, разместили ферму. Электричества на ферме нет, из оборудования — два налобных фонаря и два «станка» для доения. Стадо состоит из 22 дойных коз и 11 молодых козочек. Доят коз Галина с мужем вручную. Парное молоко, пока оно сохраняет все полезные качества, замораживают в бутылочках по 300 мл и раз в две недели отвозят в Москву, где два их сына-студента развозят его клиентам по квартирам. Заказы принимаются по телефону и интернету. Сайт фермы ведет их старшая дочь, которая живет в Англии.
Проблем с землей, как легко догадаться, у фермы не существует, впрочем, 9 га оформлены в собственность. Козы пасутся круглый год и поэтому ничем не болеют. Себестоимость молока низкая, а цена — розничная, московская. Поэтому в планах у фермы — расти. Правда, пока не вширь, поскольку более тридцати дойных коз Галине с мужем вдвоем не обслужить, а нанимать работников они не готовы. Расти — вглубь, то есть в переработке. Часть молока Галина и сейчас пускает на изготовление сыров, но, по ее словам, сырный ассортимент можно «увеличивать до бесконечности».
Единственный «пункт программы» фермы, вызывающий сомнения, — это то, что Галина называет их мечтой: чтобы семейная ферма выросла в главное предприятие района, на котором могли бы трудиться десятки человек и не уезжать из родных мест в поисках заработка. Предприятие будет выпускать артизанские сыры, конечно, из козьего молока. Местные власти ей нравятся, и она рассчитывает получить грант. То есть, судя по всему, на этой ферме не слышали про систему «Меркурий».
