На прошлой неделе экспертный совет ВАК по истории рекомендовал лишить министра культуры Мединского ученой степени доктора исторических наук. К его диссертационной работе «Проблемы объективности в освещении российской истории второй половины XV–XVII вв.» высказано множество претензий, от сущностных до, если угодно, жанровых. Так, экспертный совет считает, что принцип, сформулированный в работе: «Взвешивание на весах национальных интересов России создает абсолютный стандарт истинности и достоверности исторического труда», — есть «ложное положение, входящее в непримиримое противоречие с принципами научности, объективности и историзма»; что «на почти четырёхстах страницах основного текста удаётся обнаружить всего 13 ссылок на архивные фонды, имеющие откровенно номинальный характер» — и так далее. Министр степени пока не лишён: рекомендацию экспертного совета должен ещё утвердить президиум ВАК; обычно там соглашаются с мнением экспертов, но по такому шумному случаю могут поступить и как-нибудь необычно. Впрочем, независимо от предстоящего вердикта президиума происшедшее уже есть заметное событие, и наводит оно на очень разные мысли.

Не о диссертации Мединского — я её не читал и судить о ней не могу. В новостях о работе возглавляемого г-ном Мединским Российского военно-исторического общества регулярно встречаются указания на допущенные под маркой РВИО грубые ошибки против отечественной истории (за последнее время — и в памятнике Калашникову, и в Аллее правителей), но из этого ни соответствие, ни несоответствие диссертационной работы министра требованиям ВАК ещё никак не следуют. Да и вообще, не в этой работе дело. Нынешний скандал, чем бы он ни кончился, ни на шаг не продвинет к разрешению вновь поставленную им в центр общественного внимания мрачную проблему — обветшание и деградацию оставшейся с советских времён системы оценки квалификации научно-педагогических кадров, прежде всего в гуманитарных науках. Хуже того, некоторые наблюдатели полагают, что делу он скорее повредит. Так, академика Чубарьяна беспокоит прецедент обсуждения научной работы вне установленных процедур: «Он может вызвать поток людей, которые, просто абсолютно не имея никакого отношения к этому делу, могут написать, что данная работа ненаучна…» Академика легко понять. Возможно, он имеет в виду профанов, которые кинутся обличать «ненаучность», не умея умножить два на два, но массовый поход на поиски недостойных докторов будет не менее опасным делом, если его предпримут и люди знающие.

В чём же опасность, спросите вы, доказательного разоблачения ненастоящих учёных степеней? Да в масштабе явления. В некоторых специальностях, говорят знающие люди, исключением из правила вот-вот придётся считать скорее толковую диссертацию, чем подделку под неё. И исторические науки тут даже и не впереди — порасспросите людей, по какой-либо надобности знакомящихся с диссертациями по экономике или политологии. А педагогика! В педнауках, по мнению иных уважаемых мною людей, настоящих работ и искать не стоит. Я тут имел случай читать докторскую большущего образовательного начальника — это мрак и ужас; мрак невежества и ужас чиновного апломба. Плохих — покупных, списанных, фальсифицированных и т. п. — работ очень много, и сколько-нибудь последовательное разоблачение их авторов (а равно научных руководителей, оппонентов, рецензентов…) сделает целые области академической и университетской науки похожими на Дрезден после бомбёжки. Уверенности в том, что уцелеют при этом как раз те, кто нужен науке, а в прах будут повержены только и исключительно ненужные, человеку старше шести лет взять негде.

Нельзя сказать, что с этой бедой не борются, — борются, и преусердно. В первую очередь тем, что последовательно сокращают число диссертационных советов. Минобр ужесточает требования к советам и их членам (количество публикаций, показатели цитирования); всё большее число советов — прежде всего, конечно же, региональных, — будучи не в состоянии обеспечивать нужные показатели, закрываются. Понятно, что таким образом просачивание в кандидаты и доктора «неправильных» соискателей усложняется, но усложняется не слишком. Даже если у тебя мало знакомств в научных кругах, ты в шесть секунд найдёшь в сети сайты, где тебе предложат диссертации под ключ: «Разработка диссертаций и их защита в дружественных Советах». Так что ведут ли действия властей к постепенной ликвидации торговли докторскими корочками или всего лишь к аккуратной её централизации с переводом в более дорогой сегмент, с уверенностью судить трудно. Многим всё это до такой уже степени надоело, что они предлагают взять, да и отменить к чёртовой матери все эти диссертации вместе со всей приставшей к ним нечистью.

Мысль, может, и неплохая, но при немедленной реализации тоже неприемлемо разрушительная. Нынешняя система оплаты труда в науке и образовании устроена так, что вузовскому преподавателю только диплом доктора наук даёт (и то далеко не везде) шанс получать зарплату больше, чем у продавщицы в супермаркете. А значит, отменять эти дипломы — или лишать их магической силы, прибавляющей зарплату, — нельзя, и начальство прекрасно это понимает. Вообще-то можно бы дать право каждому институту или вузу решать, сколько платить своим работникам и чем при этом руководствоваться. Но Минобр помешан на том, что считает объективностью, и такой вольности не потерпит: каждый рубль должен рассчитываться по его, Минобра, указаниям и формулам. Что же делать? Я бы предложил попробовать простейший ход: убрать посредника. Сегодня человек выполняет некие квалификационные процедуры, потом получает за это учёное звание, а потом всю жизнь — надбавки за это звание. Так пусть уберут среднее звено: пусть человек получает надбавки прямо за исполнение квалификационных процедур (те же самые публикации, цитирование — ну, вы знаете). Получает сразу — и до тех пор, пока их исполняет. Введение такой системы (для начала, конечно же, не вместо, а параллельно существующей!) сразу уронило бы спрос на «диссертации под ключ», а в идеале стало бы менее бюрократизированным и более привлекательным — прежде всего для молодёжи — социальным лифтом в науке.