Поставленная в угол кошечка в цветах каталонского флага оборачивает к зрителю голову и жалобно говорит: «Ну а что, даже спросить нельзя»? Это лишь один из многих демотиваторов и «фотожаб», циркулирующих по сети в связи с историей каталонского референдума. Историей жалкой самопровозглашенной республики с жалкими руководителями (прежде всего это глава каталонского правительства — Женералитета — Карлес Пучдемон), жалкой каталонской элиты и не менее жалкого планирования. Единственные, кого в этой истории жаль по-настоящему, — это сами каталонцы. Те, кто проливал кровь на улицах Барселоны в ходе трагического референдума 1 октября. Их кровь, их демонстрация гражданской ответственности, готовность не только проголосовать, но и защитить избирательные урны от согнанных со всей Испании полицейских — все это оказалось бессмысленным из-за предательства (по-другому и не скажешь) каталонской элиты.
Однако если посмотреть на ситуацию трезво, с политологической точки зрения и без эмоций, то все произошедшее вполне логично и правильно. Не в первый и даже не в сто первый раз в международных отношениях появляется дилемма между двумя закрепленными в Уставе ООН правами — правом на самоопределение народов и правом на суверенитет и территориальную целостность государства. И каждый раз эта дилемма решается очень просто — побеждает тот, на чьей стороне бо́льшая сила и решимость. В Крыму победило право на самоопределение, потому что люди вышли на улицы защищать свою землю от украинских нацистов. Заняли парламент, мерзли в охранении на административной границе с Украиной до тех пор, пока туда не пришли «зеленые человечки». В Каталонии же победило право на испанский суверенитет, ведь там элита не готова была умирать за независимость, а население — за такую элиту.
Дорогая наша независимость
В истории и политологии есть такое понятие, как «окно возможностей». Оно подразумевает уникальное кратковременное сочетание внешних и внутренних факторов, которое делает реальным ранее невозможное событие. Бисмарк сумел использовать такое окно («шириной» в несколько лет) для объединения Германии. Не упустила его и Россия в марте 2014 года, когда вернула Крым. Тогда ширина изменялась уже несколькими месяцами — возвращение Крыма не было возможно ни в январе, когда на Украине была легитимная власть, ни в мае 2014 года, когда путчисты укрепили свои позиции в стране. У каталонцев же окно возможностей появилось в октябре 2017-го.
Дело в том, что в обычных условиях отделение Каталонии было невозможно по целому ряду причин. Во-первых, по закону — конституция Испании не подразумевает возможности проведения референдума о независимости в отдельно взятом регионе. Если автономия хочет помахать ручкой Мадриду, то на всей территории Испании должен пройти референдум на предмет того, готовы ли испанцы помахать в ответ. И если не готовы, то автономия никуда не уходит. Понятно, что при всех внутренних противоречиях никто не будет махать ручкой региону, обеспечивающему около 20% ВВП страны. «У народа нет права на самоопределение, если он не был колонизирован, оккупирован или подвергнут геноциду», — писала El Pais.
Во-вторых, против сецессии выступал, по крайней мере официально, Евросоюз. А значит, в случае выхода из состава Испании каталонцы в довесок получали выход из ЕС и общеевропейского рынка, причем, весьма вероятно, по шоковому сценарию — то есть без заключения всяких переходных соглашений и перспектив снова туда войти. Любые такие соглашения возможны лишь при консенсусе всех стран-членов, и было очевидно, что как минимум одна страна — Испания (точнее, то, что от нее осталось бы) — проголосовала бы против.
В-третьих, все понимали, что в случае выхода из институтов ЕС завязанная на европейский рынок каталонская экономика обрушится, потянув за собой уровень жизни простых каталонцев. А это их категорически не устраивает, ведь сам по себе каталонский сепаратизм зиждился не столько на этнокультурных моментах, сколько на экономических — на лозунге «хватит кормить Испанию».
И, наконец, в-четвертых, население прекрасно понимало все вышеозначенные сложности, поэтому доля сторонников независимости в Каталонии колебалась в районе 50%. Да, такой процент симпатизантов позволил партиям, выступавшим за независимость (прежде всего блоку «Вместе за “да”») взять чуть больше половины мест в каталонском парламенте на выборах 2015 года и даже чего-то требовать от Мадрида, однако устраивать бунт при таких раскладах было бы очень сложно.
Ошибка Рахоя
Однако тут на помощь сепаратистам пришел испанский премьер-министр Мариано Рахой, совершивший целую серию ошибок. Сторонник правых взглядов, сначала он отказался от политики своего предшественника социалиста Хосе Луиса Родригеса Сапатеро по поиску компромисса с недовольными автономиями и отказался идти им на уступки. В том числе по вполне логичной просьбе каталонцев сделать более справедливым распределение доходов от налогов (абсолютное их большинство передается из регионов в центр, а потом центром распределяется) — богатая Каталония давала в бюджет гораздо больше, чем из него получала.
Затем, когда отчаявшиеся договориться каталонские власти объявили референдум о независимости, премьер-министр назвал их горсткой отщепенцев и запретил народное волеизъявление через суд. Как верно писала редакция крупнейшей испанской газеты El Pais, возникало впечатление, что Рахой и его команда годами жили вне информационного пространства, не читали ни каталонских, ни даже мадридских газет.
Следующей — и главной — ошибкой Рахоя было крайне неразумное поведение в день самого референдума. По идее (если Мадрид принципиально не хотел договариваться с Барселоной), Рахой должен был просто игнорировать референдум, а затем не признать его итоги. В крайнем случае назвать его «консультативным» и пообещать «учесть мнение людей». В этой ситуации любой бунт Пучдемона поставил бы его вне закона.
Однако премьер захотел показать всем (не только каталонцам, но и баскам), кто в Испании хозяин. По указанию правительства Испании в Каталонию были введены полицейские силы из других регионов страны, которые стали вламываться на избирательные участки, забирать урны для голосования и параллельно жестоко избивать людей. Пострадало более тысячи человек.
И вот тут для Рахоя начались проблемы. Силовое подавление вызвало не страх, а протестную мобилизацию. причем со стороны даже тех каталонцев, которые референдум не поддерживали. В итоге явка на референдуме составила почти 42% (2,2 млн человек из 5,3 млн избирателей), и 90% из пришедших проголосовали за независимость. И это только те голоса, которые удалось подсчитать. По словам представителя каталонского правительства Жорди Туруля, полиции удалось «закрыть» часть из 2315 избирательных участков и «украсть» почти 800 тыс. голосов.
Кроме того, изображения окровавленных каталонцев транслировались по всему миру. Вся Европа (отвыкшая от такого рода разгонов) сочувствовала пострадавшим. «Везде есть мирные люди, которые пытаются отдать свой голос, — и есть жестокое испанское государство, не дающее людям проголосовать», — сформулировал телевизионную картинку с полей референдума бывший глава Каталонии Артур Мас. Получалось, что пришедшие проголосовать каталонцы выиграли своего рода «борьбу за независимость. Выиграли, по словам самого Пучдемона, «нам право на создание государства».
Наконец, все вышеперечисленное привело к тому, что Рахой попал под жесткую критику испанских СМИ. По мнению El Pais, 1 октября был позорным днем, который каталонцы должны были прожить как по вине «антисистемных сил во главе с Пучдемоном, демонстрировавших ярую ксенофобию», так и из-за «абсолютной неспособности Мариано Рахоя справиться с проблемой». Некоторые вообще были склонны взвалить вину за все произошедшее на премьера.
Не открыл
Все это создавало для каталонцев то самое окно возможностей для провозглашения независимости. Очевидно было, что это окно просуществует лишь считаные дни, максимум неделю, то есть до тех пор, пока в памяти людей останется кровь на улицах Барселоны и пока Рахой не сможет консолидировать испанские политические элиты. От Пучдемона требовалось лишь использовать это окно и оперативно провозгласить независимость. Для этого всего лишь нужно было соблюсти закон о референдуме, принятый каталонским парламентом, по которому Пучдемон должен был лишь передать законодателям официальные результаты голосования, а парламент после этого — оперативно проголосовать за декларацию о независимости.
Однако ничего этого оперативно сделано не было. Карлес Пучдемон ждал более недели, и рассмотрение парламентом декларации о независимости произошло лишь 10 октября. Более того, в этот день благодаря главе Женералитета появилась новое крылатое выражение, символизирующее временность явления. К «халифу на час» и японскому варианту «сёгун на 13 дней» добавилось «независимость на восемь секунд». Именно столько времени прошло между заявлением Пучдемона о подписании декларации независимости Каталонии и уточнением о приостановке вступления в силу этой декларации.
Да, Пучдемона отчасти можно понять: он не торопился пересекать точку невозврата потому, что еще надеялся как-то о чем-то договориться с Мадридом. Ведь сам факт голосования и перспектива одностороннего выхода из Испании и ЕС уже привела к экономическим потерям — в течение нескольких недель после референдума почти две тысячи компаний переехали из Каталонии. Некоторые эксперты вообще говорят, что независимость Пучдемону изначально была не нужна и он хотел использовать результаты референдума исключительно для давления на испанское правительство, которое не хотело идти навстречу Барселоне по тому же самому налоговому вопросу. Однако проблема в том, что во имя потенциальных (по сути, иллюзорных) договоренностей Пучдемон не только не использовал окно возможностей, но и шел на сознательное ослабление своих позиций. В частности, он потерял сторонников на «улице» — весь мир обошли кадры с людьми, сначала радующимися завоеванной их кровью независимости, а потом растерянно переваривающими мысль о «приостановке». Население осознало, что с таким лиде ром каши не сваришь, а значит, выходить умирать за него на баррикадах смысла нет.
В свою очередь Мариано Рахой сполна использовал выданный ему временной аванс — естественно, не на переговоры с Пучдемоном, а на укрепление собственных позиций. Организовав многосоттысячные акции юнионистов (сторонников сохранения Каталонии в Испании) в Барселоне и других каталонских городах, а также заручившись поддержкой крупнейшей оппозиционной Социалистической рабочей партии, 21 октября правительство инициировало 155-ю статью Конституции. «Если автономное сообщество не выполняет обязательств, налагаемых на него Конституцией и другими законами или действует образом, который серьезно противоречит общим интересам Испании, то после предварительного требования к председателю автономного сообщества с согласия абсолютного большинства Сената в случае, когда это предварительное требование не будет удовлетворено, правительство может принять меры к тому, чтобы заставить такое сообщество выполнить указанные обязательства, либо принять меры, необходимые для защиты общегосударственных интересов», — гласит она. То есть Рахой отстранял от власти Пучдемона и компанию, вводя прямое управление Каталонией из Мадрида вплоть до следующих выборов (они должны были состояться через полгода). «Мы не позволим нескольким людям ликвидировать нашу конституцию, наши стандарты жизни и правила игры, которых мы придерживались сорок лет (со времен принятия Конституции в 1978 году. — “Эксперт”)», — заявил Мариано Рахой.
Брюссельский сиделец
У главы Женералитета было время до 27 октября (то есть до голосования в Сенате) понять и признать это решение. Пучдемон, понятно, решение не признал — ведь в этом случае ему грозил не только суд за сепаратизм, но и назначение виноватым за кровь, которая пролилась в Каталонии 1 октября. Однако окно возможностей было закрыто: почти неделю глава Женералитета пытался заручиться достаточной поддержкой элиты Каталонии и ее населения, от которых требовалось защищать независимость, и в итоге, по всей видимости, ее не получил. Поэтому и призвал лишь к «демократическому протесту». Да, 27 октября загнанный в угол Пучдемон провозгласил-таки независимость Каталонии, однако продлилась она всего несколько дней — вплоть до начала следующей рабочей недели, когда новоявленный президент новоявленной республики Карлес Пучдемон и несколько его подельников просто сбежали из Каталонии в Брюссель. Испанская El Mundo не отказала себе в удовольствии сделать на эту тему коллаж с тонущим «Титаником» и бегущими с него крысами.
Крысы не намерены возвращаться — в отличие от заместителя главы Женералитета Ориола Жункераса и спикера парламента Карме Форкадель, которые предпочли остаться со своим народом. Давать показания перед испанскими судебными структурами Пучдемон, называющий себя законным главой Каталонии, не хочет, поскольку уверен, что против него устраивают «политический суд», цель которого — «наказать за идеи». По словам адвоката Пучдемона Поля Бекара, самопровозглашенный президент Каталонской Республики «предпочитает наблюдать и ждать». «Я намерен как законный глава Каталонии говорить с Европой и миром о том, что происходит в Каталонии. Действия Мадрида мотивированы стремлением не к правосудию, а к мести», — заявил Пучдемон.
Вот только кому он теперь нужен? Разговаривать теперь будут с Рахоем. Как верно написало агентство Bloomberg, оказалось, что Пучдемон и Рахой играют в разных лигах. Нерешительность первого привела к тому, что второй вышел из убийственной с точки зрения имиджа ситуации победителем. «Наша задача — восстановить законность. Я призываю всех испанцев, всех каталонцев к спокойствию. Мы все сделаем эффективно — как и делали до сегодняшнего дня», — говорил Мариано Рахой 27 октября и, получается, исполнил свое слово. Более того, теперь от победителя Рахоя зависит будущее каталонской автономии. Пока что испанский премьер ведет себя достаточно мудро, перекладывая всю вину за сепаратизм на каталонскую элиту. «Мы приостанавливаем автономию не Каталонии, а тех людей, которые поставили ее под удар», — отметил он. Более того, Рахой демонстрирует готовность выслушать народ. «Мы считаем, что нужно срочно вернуть голос гражданам Каталонии. Поэтому… нужно как можно скорее провести свободные, прозрачные и законные выборы», — заявил Мариано Рахой. И если раньше речь шла о том, что выборы пройдут месяцев этак через шесть, то сейчас они назначены уже на 21 декабря.
Уроки демократии
Если же посмотреть на ситуацию не с точки зрения справедливости (как известно, в международных отношениях ее нет), а с точки зрения целесообразности, то провал каталонской инициативы, безусловно, оказался благой вестью как для Испании, так и для всей Европы.
Многие эксперты были уверены, что сецессия Каталонии станет концом не только для премьер-министра Рахоя, но и для Испании. Ведь королевство могло просто посыпаться (не случайно 1 октября в Каталонии наблюдали множество басков, приехавших перенимать опыт). В итоге целостность Испании была сохранена, но в то же время политической элите страны был преподнесен серьезнейший урок относительно того, как не надо себя вести. И вот уже испанские власти запускают процесс пересмотра конституции с перспективой выхода на пересмотр фискальной политики и даже, возможно, на федерализацию.
Спокойно выдохнули и другие европейские страны, на территории которых есть собственные сепаратистские движения. Ведь победа каталонцев могла вдохновить сепаратистов и поставить под вопрос территориальную целостность. Определенные брожения уже начались в Бельгии, где сама политическая стабильность и наличие правительства напрямую зависит от компромисса между либералами и фламандскими националистами. Компромисса, в рамках которого последние фактически заморозили свое требование о независимости Фландрии. Сейчас же они его размораживают — политики из Нового фламандского альянса (к нему относятся министр по делам беженцев и миграции Тео Франкен и министр внутренних дел Ян Ямбон) открыто поддержали Пучдемона, и именно по их приглашению он сейчас укрывается в Брюсселе. Премьер-министр Жан Мишель уже открыто попросил Франкена «не подбрасывать топливо в огонь».
Каталонский референдум аукнулся и в Италии, где 22 октября в Венето и Ломбардии (двух местных «Каталониях», на пару формирующих 30% итальянской экономики) прошли собственные референдумы о независимости. Абсолютное большинство пришедших (95% в Ломбардии и 98% в Венето) поддержали эту прекрасную идею, да и явка была весьма высокой — чуть менее 40% в Ломбардии и 57% в Венето. Однако никаких побоищ и провозглашения независимости не было: и северные регионы, и Рим повели себя более чем достойно. В Милане и Венеции изначально заявляли, что референдум носит исключительно консультативный характер и что по его итогам они лишь намерены передать итальянским властям свои предложения о децентрализации. В свою очередь Рим не только принял к сведению волеизъявление граждан — целый ряд правых партий страны («Вперед, Италия!» бывшего премьера Сильвио Берлускони, популисты из «Пяти звезд») поддержали референдум и назвали его своей победой, а также «уроком демократии для всей Европы». Повторение испанского кризиса никому из них не нужно.
