С момента начала своей активной деятельности в 2000 году группа компаний ВИС реализовала 66 масштабных проектов в сфере строительства промышленных, социальных и дорожно-транспортных объектов. Часть из них была реализована по схемам государственно-частного партнерства (ГЧП). Сейчас группа сформировала по этим схемам портфель заказов более чем на 400 млрд рублей. На прошлой неделе был дан старт реализации крупного проекта — строительства автодороги в обход Хабаровска.
Основной акционер группы ВИС — ее генеральный директор Игорь Снегуров. Миноритарные доли принадлежат Дмитрию Рябову и Евгению Скрябину. Дмитрий Рябов — генеральный директор инжиниринговой компании «ТЭК Мосэнерго» (владелец — Игорь Ротенберг), основное направление деятельности которой — проектирование и строительство объектов электроэнергетики. Евгений Скрябин — топ-менеджер в одной из компаний группы ВИС, в 2010–2015 годах занимал должность главы Пуровского района Ямало-Ненецкого автономного округа.
О том, как группа ВИС действует на рынке и что намерена делать дальше, Игорь Снегуров рассказал в интервью «Эксперту».
— Одна из главных претензий общества к концессионным проектам и проектам ГЧП состоит в том, что они дорогие и деньги там если и не разворовываются, то, по крайней мере, расходуются неэффективно. И потому объекты, возводимые по таким проектам, получаются дороже, чем могли бы быть.
— Это рассуждения из сферы пиара и политических спекуляций, а не экономики. Допустим, региону нужно построить условную больницу за определенный срок и определенные деньги. Есть несколько способов сделать это.
Первый — выделить деньги из бюджета. Скажем, стоимость строительства больницы составляет десять миллиардов рублей. Регион выделяет эти средства, нанимает подрядчика, который укладывается в сроки и в смету. Объект создан, люди получают медицинское обслуживание. Заметьте, здесь выполнены два важных условия: у региона были в бюджете деньги и выбран компетентный подрядчик. Однако это идеальные условия, и все мы знаем, что они редко соблюдаются. Хотя бы потому, что у субъектов федерации зачастую нет свободных средств на все проекты.
Второй способ — привлечь финансирование. Например, на десять лет. И найти подрядчика, который выполнит проект качественно, в срок и уложится в смету. Больница построена, но привлеченные средства регион должен отдавать. Если это кредит, то при существующих ставках через десять лет он выплатит тройную стоимость строительства. Если это облигации (добавьте условие наличия у региона профессиональной команды для использования этого инструмента), то процент будет чуть ниже, но все равно в итоге это довольно большая переплата.
Третий вариант — например, губернатор продвинутый и превращает строительство больницы в проект ГЧП. Как в этом случае изменится стоимость строительства больницы? Никак не изменится. Она составит все те же десять миллиардов. Потому что цену строительства объекта определяет и не регион, и не строитель.
— А кто?
— Главгосэкспертиза. Какие бы расчеты ни принес в проект ГЧП частный партнер, он будет обязан привести цифры в соответствие с нормативами, которыми руководствуются эксперты этого федерального учреждения.
И здесь мы возвращаемся к вопросу финальной стоимости всего проекта создания условной больницы. В каком из трех случаев он будет выгоднее для региона? Если в бюджете есть десять миллиардов на больницу, здесь не нужно думать — нужно просто строить, однако есть риск привлечь некомпетентного подрядчика. А если денег нет? Что привлекательнее — кредит, облигации или проект ГЧП? Ответ очевиден.
Ведь во втором случае регион получает частного партнера, который выполнит проект «под ключ»: от привлечения финансирования до строительства и даже эксплуатации больницы. Финансирование может быть из разных источников — собственных средств, кредитных.
Мы как компания привлечем кредит дешевле, чем большинство регионов, — у нашей команды есть опыт работы с банками, своя экспертиза, сложившаяся репутация заемщика. Я сам, будучи профессиональным банкиром, знаю, как работать в этой области. К тому же группа ВИС в проектах выступает генеральным подрядчиком. Это уменьшает риски, которые учитываются при выдаче кредита.
Таким образом, в ГЧП не бывает случаев, когда были бы выделены деньги на создание объекта, но строительство не состоялось, а подрядчик исчез. Ведь частный партнер вкладывает либо собственные средства, либо те, за которые отвечает перед банком. Было бы странно в этом случае исчезать со стройки, согласитесь…
Группа ВИС строит социальные объекты на условиях ГЧП. И довольно часто рядом долгострои — социальные объекты, которые строятся на государственные средства. Из выполненных работ чаще всего это яма да фундамент. Государство взяло на себя финансирование и с ним риск. Подрядчик оказался непорядочным. Ни денег, ни объекта.
По данным Счетной палаты РФ, в 2017 году число таких объектов незавершенного строительства в стране выросло до 12 тысяч.
И вот что интересно: на той яме, где пропали государственные деньги, что-то не видно проверяющих. В отличие от наших объектов. Специфика России: там, где есть деньги, проверяющие очень любят интересоваться, подключаться, помогать.
— Где берете деньги?
— Это такая же работа, как и многие другие, — привлекать инвестиции и управлять ими. Используем и банковское финансирование. Но прохождение банковских процедур может занимать много времени, поэтому иногда мы используем собственные ресурсы. Так, один из наших первых проектов ГЧП — социальные объекты в ЯНАО стоимостью около 200 миллионов долларов (на момент подготовки проекта) — был полностью реализован на средства группы.
Мы зашли в проект в партнерстве с банком, выиграли конкурс. Стоимость, проект, экспертиза — все определено, можно начинать строить. Но какова парадигма банка? Для выделения средств ему бы понадобилось дополнительное обеспечение по проекту. После этого он будет готов предоставить средства — скажем, через пару месяцев, когда пройдут все внутренние процедуры. Ведь у банка кредитный комитет, который может потребовать уточнений, проведения экспертиз. Это все занимает время.
А у нас по проекту уже есть обязательства перед регионом и жесткие сроки их выполнения. Мы отвечаем за результат. И ждать, пока банковские средства будут выделены, не всегда возможно.
Поэтому мы начали возводить объекты на свои деньги и в итоге построили все самостоятельно.
А недавно для рефинансирования этого проекта выпустили облигации на 1,7 миллиарда рублей. Это был, кстати, первый выпуск ценных бумаг в рамках неконцессионного проекта ГЧП в России. Он успешно состоялся, и до февраля 2018 года мы планируем осуществить второй — на 2,3 миллиарда рублей.
Для банковского сообщества эта история послужила хорошим сигналом. И следующий проект мы делали 50 на 50 с банком. Последние проекты финансируем уже в основном банковскими деньгами, потому что возникла конкуренция между банками и мы смогли привлекать средства на хороших условиях.
— Как я понимаю, сегодня на этом рынке у вас хорошие позиции: портфель проектов в сфере ГЧП — более 400 миллиардов рублей. Как будете финансировать?
— Посмотрим. Мы ведем переговоры с китайскими, арабскими фондами, с российскими инвестиционными структурами. К тому же сейчас в группе наблюдается определенный избыток свободных средств.
— Своих собственных?
— Избыток ресурса. Это деньги, которые, по сути, находятся у нас под управлением.
— И которые вы можете привлечь?
— Да.
— Сколько стоят эти деньги?
— Они имеют разную стоимость. В финансовом мире стоимость денег определяется риском. Допустим, есть венчурные деньги: риск высокий, но и стоимость очень высокая. Или деньги, которые вкладывают под госгарантии: риск меньше, но и стоимость будет низкая.
Если проект ГЧП уже сложился и структурирован, то стоимость денег, привлекаемых под него, например в банке, будет находиться у нижней границы кредитного рынка. В текущей ситуации, если мы говорим о банковском финансировании, это в среднем 12 процентов годовых.
— Это довольно много, мне думается, при инфляции три-четыре процента.
— Я бы сравнивал не с инфляцией. Сравнивать стоит со средней кредитной ставкой. Она сейчас около 12 процентов. Я не могу тут диктовать условия — есть рынок. Да, это много, если сравнивать со стоимостью денег на Западе.
— С такими ставками, кто бы ни строил, заплатить придется две-три цены.
— Да, это так. Вопрос в том, что надо сделать, чтобы исправить ситуацию. Поработать с законодательством. Дать возможность финансировать инфраструктурные проекты из пенсионных денег, из остатков на счетах банков. Вы знаете, насколько популярны короткие минфиновские бумаги? Банки их скупают очень быстро, хотя доходность маленькая. Однако это практически единственные госбумаги, которые у нас есть.
Инфраструктура создает прекрасную возможность для создания интересного, ликвидного и безопасного рынка госбумаг. Рынок созрел для целого ряда новых государственных долговых финансовых инструментов. Когда они появятся, стоимость проектов уменьшится.
— А как с привлечением иностранных денег? Вот вы начали говорить про китайские и арабские фонды. Насколько охотно эти инвесторы идут в наши ГЧП-проекты?
— Работа с Ближним Востоком начиналась не как бизнес, но, к нашему удивлению, сейчас переходит к достаточно серьезным бизнес-проектам. Я думаю, что в этом году нам будет что рассказать уже более конкретно.
А вот Китай — именно бизнес-история. Мы заняты на рынке инфраструктуры, активно участвуем в конференциях. Начиная с прошлого года к нам стали подходить коллеги из Китая, задавать вопросы, интересоваться совместной работой. Это и государственные структуры, и частные компании. Их очень интересует рынок инфраструктуры, российский в частности.
Летом этого года мы подписали первый протокол о намерениях с одной из китайских госкомпаний — по договоренности с китайскими партнерами пока не могу раскрыть ее название. Сейчас переговоры в завершающей стадии. Компания строит железные дороги, специализируется в области концессий. Вместе мы создали «дорожную карту» сотрудничества. Они готовы создавать с нами совместные компании, инвестировать в Россию. Это их инициатива.
А в начале августа наша делегация ездила в Гонконг по приглашению одной из международных инвестиционных групп. И они тоже очень заинтересованы в сотрудничестве: с нами встречались собственники компании. Их инвестиционный ресурс — больше ста миллиардов долларов.
— Они видят себя инвесторами или теми, кто будет участвовать в строительстве или поставке материалов?
— Есть разные группы, но в основном их интересует вся линейка. Кто-то выступает больше в качестве инвесторов, а кто-то хочет участвовать и в подрядах. Мы не против, это даже хорошо. Потому что это привлечение дополнительной экспертизы, инноваций. Почему бы и нет? У Китая многому можно поучиться.
— Вы строите объекты в самых разных сферах — у вас и нефтегазопереработка, и генерация электроэнергии, и социальные объекты, и железная дорога, и автомобильная дорога. У вас есть компетенции во всех этих отраслях?
— А как вы думаете, в чем тут главная компетенция?
— Я думаю, самая главная компетенция здесь — уметь добиться получения заказа.
— На наш взгляд, главная компетенция в строительном бизнесе — это управление и логистика строительного процесса. И управление, и логистика, строим мы завод или дорогу, если честно, не сильно отличаются. Отличаются некие специальные знания. Например, нужны профессионалы, владеющие определенными технологиями. Но управление стройкой в любой сфере одинаковое. Как есть общие принципы управления финансами, так и принципы управления строительством. Если они приняты в компании, то сильно облегчают жизнь.
— Что касается компетенции «добиться заказа». Если посмотреть, то основная масса заказов некоторое время назад у вас была от «Газпрома». Вы довольно тесно связаны с этой компанией…
— Не совсем. Например, первый заказ у нас был в Ханты-Мансийске в 2003 году, строили завод «ЛВЛ-Югра», производство клееного бруса. В 2004 году произошла трагедия на одном из объектов «Газпрома» — на заводе в Оренбурге (пожар на Оренбургском гелиевом заводе случился в августе 2004 года. — «Эксперт»). Нужно было в кратчайшие сроки его восстановить. Нас привлекли к этой работе. Мы за это взялись и сделали в срок. Хорошо зарекомендовали себя и, действительно, позже выполняли еще ряд проектов для предприятий «Газпрома».
Все объекты мы успешно построили, ни разу не подвели. Если вы посмотрите на эти фотографии (показывает на стену напротив), то там первые лица, это все сдача наших проектов. Например, группа ВИС выполнила модернизацию Киришской ГРЭС и в итоге ввела в эксплуатацию самую мощную парогазовую установку в России. Владимир Владимирович Путин приезжал на церемонию запуска, лично вводил объект в эксплуатацию.
Интересно, что строители сегодня не получают наград за то, что построили. А в Советской России, кстати, за одну электростанцию давали звезду Героя Социалистического труда.
— С кем работать комфортнее — с государством или с частным заказчиком? Ну, если «Газпром» считать частным заказчиком.
— Приятнее работать с умными и профессиональными людьми. Желательно еще и порядочными.
— Это понятно. И все-таки ваш крен в сторону работы по схемам ГЧП с чем связан?
— Новый и перспективный рынок. Он нам интересен, и мы хотим на нем закрепиться.
У нас есть, например, свой банк (Севзапинвестпромбанк. — «Эксперт»), он был создан в 1998 году после кризиса, когда наши деньги пропали в банке «Империал». Мы его создали, чтобы застраховаться от подобного в будущем. Но мы не развиваем этот бизнес, он остался на том же уровне. То есть в 2000-е у компании ВИС была годовая выручка, условно, 30 миллионов рублей. А у банка капитал был в десятки раз больше.
Сегодня ситуация поменялась ровно на противоположную, потому что мы развиваем холдинг, развиваем инфраструктурное строительство. Здесь у нас есть ноу-хау по созданию концессий и ГЧП. Мы специально готовим команду, тренируем и обучаем людей.
— Как можно охарактеризовать рынок ГЧП? В каком он сейчас состоянии?
— В младенчестве. Крупных игроков можно пересчитать по пальцам. Это ВТБ, Газпромбанк, ВЭБ, Сбербанк. Мы. Еще «Лидер» и «Благосостояние».
— Это все компании из сферы финансов.
— Естественно, пока нет развитого рынка, основные игроки будут из финансового сектора.
— И каков объем этого рынка в деньгах? Если только у вас проектов более чем на четыреста миллиардов…
— Я думаю, что на нашу долю приходится процентов десять рынка. При этом прошу обратить внимание, что очень многие проекты мы делаем в партнерстве с этими игроками. По отдельным проектам, например в Хабаровске или Новосибирске (проект объездной дороги в Хабаровске, мост через Обь в Новосибирске. — «Эксперт»), кто был нашими конкурентами? ВТБ и «Лидер». Однако мы же ведем с ними переговоры, целый ряд концессий хотим сделать совместно. Я бы сказал, что сейчас конкуренции на рынке нет. Должно появиться игроков сто, вот тогда будет конкуренция.
— В чем конкуренция, если стоимость объекта определяет Главгосэкспертиза?
— Конкуренция не здесь. И очень разумно, что запрещено конкурировать по стоимости объекта. Потому что демпинг в строительстве вреден.
Конкурируют обычно по платежам, которые можно получить в процессе эксплуатации построенного объекта, — минимальный гарантированный доход и прочее.
— Но мы знаем пример с платной дорогой на Санкт-Петербург. Компания, которая ее построила, установила определенную цену за проезд. А потом автомобилисты пожаловались Путину. И он согласился, что цена высокая и надо бы ее понизить. И ее понизили. Политический риск присутствует при строительстве и эксплуатации такого рода объектов?
— Есть такое понятие — минимальный гарантированный доход. Его обеспечивает государство. Это прописано в договоре концессии. В том числе по петербургской дороге. Так что тут нет риска.
Да, плату понизили. Но частному партнеру государство это компенсирует. Просто на автомобилистов нагрузка стала меньше. Вот и все, все честно. То есть вы спрашиваете, есть ли риск, что частный партнер вложит деньги, а государство не выполнит своих обязательств. Такого риска, конечно, нет. Наше государство — вполне надежный, адекватный партнер.
— Тогда я не понимаю, почему участников рынка ГЧП там можно пересчитать по пальцам двух рук — при таких условиях работы.
— У каждой монеты две стороны. Опять же пример из рыночной практики. В Башкирии был объявлен конкурс на дорогу. Одна подготовка к концессионному конкурсу может стоить миллион долларов. Это пакет документов, в который входят заключения специализированных компаний, консультантов, финансовых институтов, предоставление гарантий, командировки, зарплаты. То есть порог входа в этот бизнес довольно высокий. И вот этот миллион потрачен, а конкурс отменили.
Наш пример: группа ВИС выиграла конкурс по Хабаровску. Но если бы в итоге мы не заключили соглашение, то наша компания потеряла бы 250 миллионов рублей.
— А почему бы вы его не заключили? Не нашли бы финансирования?
— Не нашли бы консенсуса по концессионному соглашению. Такое возможно. Это очень сложный продукт, он состоит из очень многих элементов и условий. Это всегда вопрос серьезных переговоров, где бывают и трудные моменты.
— Подождите. Вы сначала выигрываете конкурс, а потом обсуждаете соглашение?
— Да. В конкурсе заложены основные параметры проекта. Они не меняются, но, как говорится, дьявол в деталях. Все детали проекта закрепляются уже после конкурса в концессионном соглашении, его подготовка может длиться несколько месяцев. И есть принципиальные моменты.
— Например?
— Например, по концессионному соглашению мы берем на себя обязательства создать объект в определенные сроки. Если мы их не выдержим, то на компанию наложат штраф. Но начать строительство невозможно, пока, к примеру, под это не выделена земля.
Частный партнер не занимается землей, этим занимается публичный партнер — регион, город. При этом он может занять позицию, когда земля была выделена с опозданием, сроки строительства из-за этого сдвинулись, а частный партнер все равно обязан выплатить штраф.
Такое встречается. И приходится тратить много энергии и сил, чтобы убедить, что это не входит в зону ответственности частной стороны, а значит, не может повлечь за собой санкций. Такое нужно закреплять в соглашении. Если бы мы не проявили определенную твердость в определенное время, были бы уже банкротами.
— Как вы можете прокомментировать ситуацию с двумя новосибирскими концессиями — по строительству моста и по мусоропереработке?
— Пока соглашения действуют. По строительству моста уже приблизились к взаимопониманию. По мусоропереработке к нам обратились с предложением помочь компетенциями и инвестициями. Но выяснилось, что публичный партнер не имеет четких намерений. В этой ситуации мы просто ждем, когда они появятся. Со своей стороны мы готовы инвестировать более ста миллионов долларов, внедрить современные «зеленые» технологии переработки мусора.
Как я уже сказал, в группе есть избыток финансовых ресурсов, и потому нас интересует концессия ЦКАД-4. Она уже отыграна, ее выиграл «Лидер». Но «Лидер» не стал подписывать концессионное соглашение — не договорились по условиям. Сейчас идут переговоры с турками и с нами.
— Можно сделать проект, например построить железную дорогу на Ямале и получать деньги с тех, кто будет возить по ней грузы, или получать деньги с автомобилистов, которые будут ездить по построенной в объезд Хабаровска дороге. А можно и продать право собирать эти деньги сторонней компании и полученное вложить в новые проекты. Для вас какой вариант предпочтительнее?
— Что касается железной дороги, то мы так и собираемся сделать. Мы ведем переговоры с единственной частной железной дорогой, которая принадлежит «Газпрому», и с РЖД. Это просто более отдаленная перспектива. Естественно, мы не собираемся создавать компетенцию по управлению железной дорогой и ее эксплуатации.
А по автомобильным дорогам мы бы хотели стать одним из ведущих игроков в этой сфере. И значит, помимо управления строительством и финансами нам нужна компетенция управления платными дорогами. И если мы ее наработаем, а у нас есть к этому предпосылки, формируется команда, изучается рынок, то у нас будут дополнительные конкурентные преимущества. Конечно, тактически выгоднее сделать так, как вы сказали, — продать проект. Но если смотреть стратегически, то лучше потерять условную выгоду от продажи сейчас ради будущих компетенций. Это как в шахматах — жертва пешки.
