С января 2019 года вступит в силу закон о новой системе нормирования выбросов, основанной на наилучших доступных технологиях (НДТ). Реализация закона должна сократить количество городов с максимальным уровнем загрязнения более чем в два раза. Однако, по мнению экспертов, непроработанность отдельных элементов новых норм может помешать реализации добрых начинаний, а также нанести удар целой отрасли российской энергетики. Чтобы нововведения стали эффективными и достигли заданной цели, нужно больше времени и более детальная их проработка.
— Нуждается ли российская угольная отрасль в модернизации?
— Если говорить о модернизации, которая снизит экологический вред, то значительным рывком вперед был бы переход на более современную технологию сжигания угля. Для этого используются так называемые малотоксичные горелки, которые приводят к уменьшению образования оксидов азота. В воздухе, которым мы дышим, 78 процентов — это азот, N2. Попадая в горелку вместе с воздухом, он начинает окисляться при высокой температуре, и чем больше мы подаем воздуха, тем больше попадает в эту же трубку и азота. С топливными оксидами, с топливным азотом ничего не сделать, он там есть — это данность. Наиболее эффективные меры, которые могут быть применены при реконструкции «старых» котлов, — это внедрение малотоксичных горелок, способствующих более эффективному использованию воздуха, забираемого из атмосферы для процесса сжигания. При этом не только повышается КПД угольной электростанции, но и уменьшается количество образующихся оксидов азота.
— Насколько предприятия угольной отрасли России оборудованы малотоксичными горелками?
— Могу дать только экспертную оценку: не более 10–20 процентов всей отрасли, потому что они, во-первых, дороги, а во-вторых, есть технические сложности при их монтаже. Не везде можно их поставить, иногда просто технически невозможно поместить эту горелку в топку. Тогда надо просто все демонтировать и делать заново.
Но есть еще и другая проблема — оксиды серы, которые также образуются при сжигании, а уголь из разных месторождений содержит в разном количестве серу. При этом технологии подавления образования оксида серы слишком дорогие. Можно рассматривать их внедрение, но только в исключительных случаях, когда невозможно заменить топливо либо строить новую станцию будет дороже, чем поставить сероочистку. Однако проблема очистки от оксидов серы не стоит так остро. Отрасль особенно не нуждается в этом, потому что в большей части используемого угольного топлива показатели содержания серы невысокие. Только порядка десяти процентов всех угольных электростанций используют топливо со значительными примесями серы.
Однако самая большая проблема отрасли — выброс твердых частиц. Это касается большинства электростанций на территории Российской Федерации, так как большинство систем очистки морально устарели. Здесь мы видим те же самые болячки, которые были с оксидами азота. Либо невозможно поставить и просто нет места в рамках старых сооружений, либо очень дорого, потому что рядом нужно пристраивать огромное отдельное сооружение, размером с трехэтажный дом. Большая эффективность очистных сооружений однозначно требует большого размера. Кроме того, такой фильтр довольно дорог, порядка 300 миллионов рублей. Стоимость не запредельная, такие деньги можно вложить, но вопрос упирается в то, как будет окупаться такая инвестиция. Без повышения тарифов — это десять лет, что для частного бизнеса очень долго.
— А как, с вашей точки зрения, надо решать эту проблему?
— Среди оптимальных способов в первую очередь налоговые льготы. Однако в России эта мера не приживается. Есть еще освобождение от взимания платы за негативное воздействие. Интересная мера, но она недостаточна, она должна быть в сочетании с чем-то. Есть различные меры субсидирования. Например, регион, у которого есть угольные электростанции, может подключиться к софинансированию установки этих очистных приборов, а также к более существенной реконструкции.
— Чтобы было частичное финансирование за счет государства?
— Да, это может быть региональный бюджет или федеральный, не важно. Если сравнивать нас с европейскими странами, то там на участие государства в реконструкции сложных объектов, в том числе объектов энергетики, тратится порядка двух–пяти процентов ВВП. У нас на природоохранные мероприятия в части софинансирования или региональных программ тратится от силы от одной десятой до половины процента ВВП. Естественно, этих денег недостаточно.
Если мы хотим каких-то ощутимых сдвигов, поддержка государства совершенно необходима.
— А вы можете дать оценку тем шагам, которые сегодня предпринимает государство? Что из этого хорошо и правильно, а что проблематично и почему?
— Сами требования государства по сокращению выбросов, которые предъявляются промышленным и энергетическим предприятиям, правильные. Однако важно понимать, что усовершенствование работающих сегодня мощностей имеет свои пределы. Есть определенный технический уровень, когда уже невозможно старое оборудование поднять до новых экологических нормативов. Кроме того, методы, которыми государство хочет этого добиться, совершенно недостаточны. Ведь все упирается в административные барьеры. Никто не понимает, каким образом и как будет формироваться запрос к промышленности, потому что пока непонятно, как будут выдавать разрешения, кто будет выдавать эти разрешения, как будет проходить сам процесс.
Кроме того, никто не думает о том, а где вообще мы возьмем такое огромное количество этих фильтров и прочих технических усовершенствований. Вот мы завтра объявим: «Наступает светлое экологическое будущее», — а само производство, которое должно предоставить эти промышленные блоки, совершенно новые устройства по сжиганию, просто не готово физически.
— На этот счет есть распространенное мнение, что такого рода производства образуются из потребности. Когда есть на них запрос, они создаются. Когда запроса нет, их тоже нет. Как быть с этим?
— На самом деле запрос звучит уже не один год. Периодически приходится встречать такие тезисы, в том числе на уровне правительства, что «ребята, вы отслеживаете, куда ветер дует. Вы же слышали, уже говорили, что должно быть это, почему не подготовили?» Но наша промышленность так быстро не умеет. Да, у нас есть много маленьких частных компаний, они могут предоставить самые совершенные устройства, но они могут сделать от одного до трех таких заказов. А нам, например, надо сто пятьдесят в год, потому что у нас триста котлов. И таких небольших компаний на рынке у нас штук десять, в сумме они в год могут двадцать 20 электрофильтров. И тут возникает большая проблема.
— И кто, на ваш взгляд, должен этим заниматься? Это должна быть частная инициатива или государство должно профинансировать это и своим волеизъявлением сказать, что «мы начинаем делать это оборудование»?
— Все мечтают, чтобы государство сказало, что у нас есть специальный заказ, как в Минобороны.
— Но государство мечтает как раз об обратном, оно все время хочет частной инициативы.
— Да, государство понимает, что ему не обойтись без помощи бизнеса, и всячески пытается его привлечь, чтобы промышленность диктовала условия, при этом государство со своей стороны будет диктовать верхнюю планку, чтобы бизнес мог опираться на что-то. К сожалению, на практике такого не происходит. Если мы говорим о формировании политики, требований к сложным техническим устройствам, к котлам, электрофильтрам и так далее, то полное соответствие должен формировать Минпромторг совместно с Минэнерго, потому что у Минэнерго есть понимание, сколько гигаватт электрической мощности и сколько гигакалорий тепловой мощности не хватает, где, в каких районах. Должно быть понимание, что в Центральную Сибирь газ не пойдет, потому что там его нерентабельно использовать. Будущее за углем, поэтому нужно развивать это направление, создавать какие-то стандарты, требования к оборудованию, которое будет применяться. Нельзя просто бросать бизнес на произвол судьбы, чтобы он сам там что-то придумывал.
Кроме того, разработанные государством законы дают слишком мало времени на разработку всего этого. Вместо семи лет надо четырнадцать, потому что за это время надо сформировать, по сути, научно-производственный кластер, который бы этим занимался, и вырастить поколение соответствующих специалистов, которые с таким размахом будут на конкретных предприятиях внедрять эти технологии и ставить это оборудование.
— Какие еще проблемы скрыты в новом экологическом законодательстве, принятом российским правительством?
— Еще один серьезный минус — недоработанная система подсчета вредных выбросов и соответствующей оценки и градации различных предприятий по степени вредности. Дело в том, что сегодня считается исключительно количество выбрасываемых предприятием веществ и исходя из объемов устанавливается его категория опасности. Эта система совершенно не принимает во внимание тот факт, что вещества эти могут принципиально отличаться по степени токсичности и по тому, насколько окружающая среда способна сама их утилизировать. Но оксиды азота, диоксид серы и зола, которые выбрасывает угольная электростанция, не так опасны, как, например, такие канцерогенные вещества, как бенз(а)пирен и формальдегиды, которые выбрасывают некоторые промышленные предприятия. Но золы количественно больше, чем формальдегида, поэтому наша угольная электростанция считается экологически более опасной, хотя на практике это совершенно не так.
— А почему так важна правильная градация?
— Потому что, чем выше у тебя эта оценка, тем более строгие штрафные меры к тебе применяются. И получается, что менее вредное производство жестко стимулируется к установке очистного оборудования, а настоящий страшный загрязнитель отделывается мелкими штрафами. Это же неправильно. Кроме того, существуют совершенно дискриминационная оценка вредности угольных котельных в сравнении с угольными ТЭС. У котельной всего лишь третья степень опасности, в то время как у ТЭС первая, хотя в реальности котельные значительно более экологически опасны.
— Это почему?
— Как правило у котельных практически допотопное оборудование без каких-либо систем очистки вообще; кроме того, у них более низкие КПД полезного действия при сжигании угля, и это приводит к тому, что происходит недожог топлива и они начинают выбрасывать более опасные вещества, например, бенз(а)пирен. ТЭС его тоже выбрасывает, но при своей мощности — всего один килограмм в год, в то время как котельная выбрасывает такое же количество, но тепла вырабатывает в разы меньше, а электричества не вырабатывает совсем. Еще один важный фактор — высота трубы. То, что у нас высокие трубы, позволяет нам более равномерным слоем рассеивать в атмосфере загрязняющие вещества, что способствует более простому вовлечению их в круговорот веществ. Мы на разных площадках пытались объяснить, почему котельные вреднее ТЭС и значительно больше нуждаются в модернизации, но нас так никто и не услышал. Чиновники говорят: «Все эти рассуждения про вещества, высоту труб, недожог — это сложно. В абсолютных цифрах котельная ведь меньше выбрасывает? Значит, она и менее опасна».
