Активный политический сезон только начинается. Несмотря на убедительнейшие результаты президентских выборов, есть признаки того, что нас минует политическое болото, которое обычно следует за тотальной победой фаворита.
Во-первых, настроение триумфаторов президентских выборов сразу же подпортили волнения в Волоколамске. Тут многое совпало: недавний день голосования, выброс газа из свалки, отравившиеся дети, давняя напряженная ситуация в районе по мусорной проблеме, неумение чиновников общаться с людьми. Говорят, имела место и провокация. Но в результате агрессия людей по отношению к главе района и подмосковному губернатору Андрею Воробьеву обернулась снежными боями и оторванным капюшоном, а ведь могла закончиться много плачевнее. Вот уже несколько лет как экология — федеральная забота. Выстраивается гигантская система в сфере обращения с отходами, готова нормативная база, регионам даны указания решить проблему. Однако драма в Волоколамске показывает, что реакция властей несколько запоздала. А ведь есть еще десяток насущных «народных» тем, где можно не успеть с «коррекцией». Ежегодно по стране проходят порядка тысячи народных митингов, забастовок, сходок, а если учесть «закрытую» территорию нашего Кавказа, то и много больше. Система работает, власть произносит правильные слова, Путин ругает чиновников, но никто не знает, где рванет очередная социальная мина.
Другие сигналы об активизации политического дискурса пришли сверху, от элит. Правительство в поисках источников финансирования «мощного рывка» не мудрствуя лукаво начало дискуссию о реформе налогов и начало сразу же с повышения НДФЛ с 13 до 15%, с введением необлагаемого минимума. «Это число — ставка 13 процентов — тоже не фетиш, оно ничем не отличается от 14 и 15 процентов, это просто одно из возможных чисел. Если будет понимание справедливости новых подходов по сравнению с нынешним, это будет консенсус в обществе, тогда это действительно имеет смысл, ничего страшного я в этом не вижу, — легко прокомментировал идею вице-премьер Аркадий Дворкович. — Мы жили с 13-процентным налогом достаточно долго, и если дополнительные два процентных пункта будут направляться, например, на здравоохранение, это точно будет в плюс».
Из этих сюжетов можно сделать вывод: элита не понимает или недооценивает всех рисков, накопленных в обществе. Ей кажется, что убедительная победа президента дает ей карт-бланш двигаться в целом с тем же темпом и управлять теми же методами. А мы позволим себе задаться радикальным вопросом: избавляет ли нас триумф Владимира Путина от возможности «русского майдана», то есть от глобального политического кризиса, в 2024 году? Увы, нет. И дело не в президенте, а в элите. Ей сейчас кажется, что есть шесть лет на то, чтобы подготовиться к спокойному транзиту власти за пределами путинской эпохи. Не напрягаясь исполнять указы и следовать заданным направлениям, а между тем готовить капитал и связи для победы в 2024 году. Это иллюзия. Если каждый месяц, каждый квартал, каждые полгода мы не будем чувствовать, что страна растет, внутренне развивается, накапливает силу, то каждый месяц, каждый квартал и каждые полгода мы будем все быстрее терять тот капитал консолидации, который приобрели 18 марта 2018 года. И растратим его много раньше 2024 года. Двух лет окажется достаточно.
Чистое поле политики
Результаты президентских выборов на 23 марта: на избирательные участки пришли 67,5% россиян — это 73,6 млн человек. Путин получил 76,66%, свыше 56 млн голосов — это самый успешный результат за всю историю России.
На высокую явку сработала агитационная кампания Центризбиркома — за выборами следили 95% граждан страны, говорит социология. Поддержали интерес к голосованию и наши западные партнеры. «Дело Скрипаля», санкции, допинговые скандалы привели избирателей не только на участки внутри страны, но и впервые вызвали ажиотаж среди экспатов. Голосовать пришла молодежь. Право на волеизъявление впервые получили семь миллионов граждан. Выборы стали модной темой, несмотря на все старания Алексея Навального, который призывал к бойкоту свой юный электорат. Огромное значение имело создание системы общественного наблюдения. Общественная палата собрала 146 тыс. независимых наблюдателей по всей стране, что обеспечило неоспариваемую легитимность выборов.
Очень высокие результаты Владимира Путина стали неожиданными даже для большинства экспертов. Здесь вновь приходится говорить о внешнем факторе: западное давление, агрессивная позиция британцев и мощная «оружейная» часть послания президента привели на участки сторонников Путина. Внешний фон заставил определиться сомневающихся, которые готовы были отдать свой голос за другого кандидата из протестных соображений или из желания указать Путину на невнимание к тем или иным вопросам. Выбор был сделан в пользу эффективного главнокомандующего.
Фундаментальную поддержку президентскому рейтингу оказали и его соперники, которые на семерых набрали всего 23%. Причина — крайне слабые избирательные кампании, настолько слабые, что дилемма «не смогли или не хотели» до сих пор остается открытой. Павел Грудинин (11,8%) своей размытой повесткой рассеял ядерный электорат коммунистов, настроив против себя региональные ячейки КПРФ, а скандалами с зарубежными счетами оттолкнул симпатизантов «крепкого хозяйственника». Ксения Собчак (1,67%) загнала себя в узкие идеологические рамки «Крым не наш», вместо того чтобы позиционировать себя в качестве антисистемного кандидата «против всех». Владимир Жириновский (5,66%) остался при своих, и, похоже, третий результат лидера ЛДПР после коммунистов — это надолго. В общем, все семеро кандидатов поделились с Путиным своим электоратом — и левым, и либеральным. Показательно, что впервые за долгое время за президента проголосовали крупные города страны — например, только в столице свыше 70%, что необычно для субъекта с широким средним классом.
Итак, два вывода. По итогам президентских выборов нация консолидировалась вокруг одного лидера, что не может не радовать в условиях холодной войны, которая становится все «горячее». Высокий результат — это одновременно и признание заслуг Владимира Путина за третий срок, и серьезный мандат на грядущие шесть лет, хотя важно понимать: мандат президенту, а не элитам.
Восемнадцатого марта 2018 года мы наблюдали обнуление большой политики в России — не с точки зрения идей и электоральных запросов, а с точки зрения институтов и лидеров общественного мнения. Политическое поле сегодня пусто как никогда, и бог знает, что на нем вырастет в ближайшие годы, хотя бы к парламентским выборам — 2021.
Ситуация напоминает первую половину 1980-х. Публично новых идей еще не было, как и публичной политики. Но они вызревали повсюду. И прорвались в виде развала СССР. Но с точки зрения энергетического тренда нации ситуация обратная. Восьмидесятые годы — закат эпохи коммунизма и послевоенного расцвета советской империи. 2018-й — прелюдия расцвета новой российской нации, которая, может быть, сумеет стать одновременно демократичной, суверенной и материально успешной. Но в это новое время нельзя прорваться, не разрешив все внутренние конфликты и противоречия между народом и элитой. Не добившись широкой, а не личной консолидации. Для этого подойдет такой формат, как новый общественный договор.
Договоры прежних времен
Классическое определение общественного договора (ОД) подразумевает, что люди частично отказываются от своих суверенных прав в пользу государства, чтобы обеспечивать свои интересы через его посредство. Мы предлагаем трактовать это понятие шире, как договор между элитой, которая управляет государством, и страной —обществом, народом. Причем договор, по сути, касается всего одной вещи: народ позволяет элите формироваться, накапливать капитал (а для нас, вышедших из СССР, это важно), и за это требует от нее, чтобы она учитывала его, народа, интересы. Когда он чувствует, что отдает элите капитал напрасно, его недовольство растет.
На протяжении постсоветского времени мы можем выявить два полноценных общественных договора и одну несостоявшуюся попытку.
В конце 1980-х советский средний класс, техническая и управленческая интеллигенция, потребовал свободы и слома политико-экономической системы любой ценой — как тогда казалось, не сильно высокой. Эти надежды предопределили суть первого общественного договора 1990-х: крах коммунизма в обмен на экономические жертвы населения. Мы выстроим успешную экономическую модель, в которой самые достойные получат преференции от свободного рынка и конкуренции компетенций, говорят элиты, а вы, народ, хороните надежды коммунистов на политический реванш.
В конце 1990-х народ потребовал порядка, безопасности, окончания войны, ограничения олигархических кланов, сохранения остатков советской социальной системы — бесплатных образования, медицины, стабильных зарплат и пенсий, роста доходов. Выполняя эти запросы, Владимир Путин установил новые рамки общественного договора. Люди получили стабильную систему госуправления и возможность растить доходы. Правящая команда, фактически вторая часть элиты, в свою очередь аккумулировала все рычаги управления государством. Вопросы к элитам первой волны по поводу перераспределения собственности и стремительного накопления капитала были закрыты. Политическая система развивалась под контролем государства.
Следующий общественный договор, который начал формироваться в начале 2010-х, оказался скомкан стартовавшей холодной войной. Элиты были поставлены перед серьезным, практически цивилизационным выбором, но не своим населением, а западными партнерами. В 2011 году городской средний класс потребовал новых правил игры: честных выборов, но как часть более широкого запроса на честность элиты в целом — снижения коррупции, справедливого распределения благ, большего политического выбора. Власть ответила, предложив прямые выборы губернаторов и облегченные условия для создания партий. Но эти полумеры не решили главной дилеммы: российская элита — она здесь, с Россией и народом, или там, на Западе, с семьями, Куршевелями и счетами? В итоге, когда нация оказалась на реперной точке с «крымской весной», народ сделал безапелляционный выбор в пользу патриотической консолидации вокруг Владимира Путина и национальных интересов, согласившись терпеть санкции за «русских людей в Крыму». А вот элиты свою часть договора так и не «подписали», не согласившись разорвать связи с Западом и демонстрируя выжидательную позицию: а вдруг санкции ненадолго?
Что предложит элита
Неудовлетворенность населения поведением элиты в рамках предыдущего политического цикла естественно перетекает в рамки следующего общественного договора. Нет никакой уверенности в том, что российские элиты справятся с вызовами холодной войны, с модернизационным экономическим рывком, обозначенным в послании президента, а также с транзитным периодом ближайшего путинского срока. Пожалуй, главным вопросом остается субъектность российской элиты в вопросе заключения нового ОД и его повестка. Проще говоря, что готова предложить элита населению в обмен на делегированные полномочия. Ведь по многим актуальным пунктам очевиден идейный тупик.
Старт холодной войны 2.0. Внешние события будут очень важными для внутренней политики страны в ближайшие шесть лет. Градус холодной войны повышается, высок риск прямых военных столкновений в Сирии и на Украине. Информационное давление будет усиливаться. В этих условиях необходима новая модель взаимодействия с обществом — в отношении принимаемых ценностей, в том, как строится информационная среда. Но что может предложить элита, которая по-прежнему живет с партнерами, которые «не понимают, что натворили» и в ответ на экономический спад предлагает «потерпеть»? Та элита, которая должна ежедневно доказывать, что способна вытащить страну в условиях перехода к более жестким условиям холодной войны (военный конфликт, изоляция, дипломатический бойкот)?
Второй тупик определенно обозначился в экономике. Либеральная экономическая модель неэффективна для интенсивного роста. Страна опускается по уровню развития все ниже. Ракеты обнуляют ядерную гонку, но мы-то хотим жить в мире «с Россией» и не доводить до сценария «зачем нам мир без России». Нужны неконсервативные экономические решения. Элита же пока не в состоянии сформулировать альтернативную модель развития.
Очевиден идеологический тупик: коллапс западничества в России как доминирующего ценностного ориентира. Курс на встраивание в Запад завершен. Прозападная псевдолиберальная идеология неприемлема для большинства населения. Но она по-прежнему исповедуется большей частью правящей элиты, которая вместе с тем встроена в западный мир финансово и физически, там родные, дети, капиталы, интересы, мечты и планы.
Еще один тупик кроется в неравенстве. Да, проблема неравенства — общемировой тренд, но мы-то будем решать ее с низкого старта, с позиции развивающейся страны с огромным количеством бедноты. Запрос на справедливость очевиден в народе. Но вот что удивительно: если на богатом Западе то один, то второй «олигарх» говорит о проекте обязательного дохода, просит увеличить налоги или отдает все деньги на благотворительность, то у нас это огромная редкость. Мы задались вопросом: почему? Ответ был такой: они там боятся революции. А наши, значит, не боятся? Нет, потому что их дети будут жить в другой стране.
Наконец, последние выборы показали, что выстроенная фактически государством политическая система неэффективна в предложении населению выбора из личностей или идеологий. Отчасти из-за того, что и политики, и капитал боятся выступить с реформаторскими предложениями. А может быть, и не хотят. См. пункт выше.
Предмет нового договора
Кажется, что из всех этих элитных тупиков нет выхода, особенно если учесть, что времени осталось немного. По счастью, в сложившейся модели власти есть фигура, которая способна стимулировать элиты к обновлению, — это президент, получивший от населения усиленный мандат на преобразования. По сути, нация признала Владимира Путина ответственным за заключение нового общественного договора.
Как могли бы выглядеть условия этого ОД? Элита получает право подготовить страну к транзитному периоду и возможность встроиться в новую систему власти, то есть шанс остаться элитой и после 2024 года. Народ, в свою очередь, желает получить: 1) справедливость — элиты должны солидаризироваться с обществом; 2) безопасность и защиту от внешних угроз; 3) уверенный рост доходов и возможностей реализации как минимум своего трудового потенциала вследствие развития экономики; 4) сохранение социальных гарантий и их защиту от бухгалтерских реформ; 5) поддержку развития реальной политической конкуренции.
Еще одним пунктом стоит приписать обязательства президента плотнее заниматься внутренней повесткой — этот запрос от сторонников Путина приходится слышать повсеместно. И, как кажется, в президентском послании такие гарантии даны. Помимо амбициозных социальных и экономических ориентиров там есть и новые идеи (пространственное, инфраструктурное, транспортное развитие), и новые варианты финансирования (инфраструктурные облигации), и новые механизмы госуправления (расширение полномочий министерств). Очевидно понимание Владимиром Путиным рисков технологического отставания и необходимость рывка, а также исчерпанности прежней модели экономического развития. Говорит президент и об ответственности элит за реализацию своих наказов, даже Центробанку — кажется, впервые — дано поручение работать над экономическим ростом.
То есть Владимир Путин прекрасно понимает запросы нового ОД. Фундаментальный вопрос — в каком режиме он будет работать над внутренними проблемами и сколько времени для этих задач оставит внешняя повестка. Не повторится ли ситуация 2012 года, когда президент очевидно решил сосредоточиться на внутреннем контуре, но был выбит из колеи западными «партнерами» и в результате делегировал системе исполнение своих поручений и «майских указов». Бюрократия с задачей не справилась.
Риски этого сценария в новом цикле есть. Кадровая ротация последнего года создает ощущение обновления бюрократии. Однако пока сама идеология работы бюрократической системы не меняется — общих четких проверяемых целей нет, согласованных действий, естественно, тоже. Зато есть явное намерение потратить очень много денег. И отсюда риск, что за несколько лет обильных достаточно централизованных инвестиций в экономику, в том числе в инфраструктуру, вместо эффективных государственных деятелей мы получим новую когорту весьма обеспеченных представителей элиты без навыков решения серьезных задач. Такая вероятность возникает на основе наблюдений. Последние пару лет мы наблюдали целую вереницу серьезных, прежде всего экономических, конфликтов между бюрократией и приближенным к ней капиталом и абсолютно частным сектором, и в 100% случаев бюрократия отстаивает только свои интересы, жертвуя интересами системы.
Вот примеры. Внедрение системы «Платон» больно ударило по частным грузовым перевозчикам. Конфликт был замят, «частники» ничего не отыграли. Выиграло ли от этого дорожное строительство, остается вопросом. Банкротство «Трансаэро». Отрасль осталась без активной конкуренции, что привело к росту цен на авиаперевозки и периодическим попыткам «Аэрофлота» ужесточить правило перевозок. Раньше такое было невозможно. Плюсы и минусы решения о «Трансаэро» публично не обсуждались. А ведь учитывая влияние отрасли на качество жизни в России, этот вопрос вполне мог быть предметом дискуссий в Государственной думе. Глобальная чистка банковской системы. Именно она привела к тому, что в глобальном рейтинге конкурентоспособности по уровню развития финансового рынка мы скатились до 108-го места. Никакие протесты ассоциации банков, ни очевидные минусы ликвидации системы региональных банков не послужили причиной масштабного обсуждения проблемы.
Более свежие примеры. Недавняя продажа Сергеем Галицким акций «Магнита». Конечно, это абсолютно частное дело. Но речь идет о втором по масштабу игроке продовольственного рынка страны, оказавшего огромное влияние на потребительские цены и доступность товаров по России. Бог с ней, с Думой, но федеральные СМИ, прежде всего телевидение, были обязаны коснуться этой темы, открыто задаться вопросом: что мы получим на месте «Магнита» от стратегии, которую собирается реализовать ВТБ вместе с «Почтой России»? А вот текущий конфликт — аукционы на рыбном рынке. Одни игроки, и их много, настаивают на необходимости сохранить исторический порядок квот, что обеспечивает им возможность вести бизнес и расти; другой крупный игрок считает, что исторические квоты сдерживают инвестиции в отрасль. Это тоже всероссийская тема — это и развитие бизнеса Дальнего Востока, и насыщение российского рынка рыбой. Показательны и споры о проекте инфраструктурных облигаций. Частники заинтересованы в возможности вкладывать деньги и требуют корректировать условия, например, использования пенсионных накоплений. И даже непонятно, почему бюрократия может этому противиться. Скорее всего лишь потому, что так она будет меньше контролировать процесс.
Очевидно, что новая политика может быть эффективной только в том случае, если она будет настроена на повышение эффективности всей системы, если в нее будут встроены механизмы купирования индивидуальных решений, сдерживающих развитие отраслей и секторов. Если ей будет свойственно бережное отношение к капиталу каждого — от владельца дома в Кузбассе или квартиры в Волоколамске до владельца крупной частной компании. Сделать так очень сложно. Для этого нужна открытость, диалог. Бюрократии же легче решать проблемы в кабинетах, якобы реализуя стратегию президента.
Повторимся, главный риск ближайшего периода в том, что на фоне активных масштабных инвестиций, осуществляемых через уже сложившуюся бюрократическую эгоцентричную систему, за годы попыток модернизации вырастет новый класс бюрократии, который будет чувствовать себя хозяином положения, но не сможет глубоко развить и тем более удержать страну в сложных ситуациях.
Что же делать? Добавить романтизма.
Детали общественного договора
Слово «романтизм» всплыло случайно, а оказалось, что это то, что нужно. Романтизм — идейное направление в европейской и американской культуре конца XVIII века. Утверждает ценность духовной и творческой жизни личности. Появление романтизма совпадает с началом промышленной революции. Романтизм противопоставляет интуицию и фантазию холодному разуму, абстрактному интеллекту. Как пишет Георгий Сколимовский, «признание логики сердца, признание интуиции и более глубокого смысла жизни является равносильным воскрешению человека, способного летать. Именно в защиту этих ценностей, против вторжения обывательского материализма, узкого прагматизма и механистического эмпиризма, восстал романтизм». Собственно, это мы и ищем сейчас: что мы можем противопоставить псевдорационализму бюрократии и бездумному прагматизму «эффективных менеджеров», упорно год из года доказывающих отсутствие предрасположенности к созиданию?
В 1999 году, еще до появления Владимира Путина на политической сцене, политологи провели опрос граждан — кого бы они хотели сейчас видеть лидером страны. Были разные широкоизвестные герои, и в их числе Штирлиц. Он и стал победителем. Тогда это трактовали так, что люди хотят видеть человека, способного защищать родину, умного, волевого, наделенного специальными навыками. И тут появился Путин. Кажется, если сейчас провести опрос, какого типа человека народ хочет видеть премьером, то самой подходящей фигурой окажется Сергей Королев — автор космического проекта, выдающийся организатор высокотехнологической промышленности. Более того, идейный наследник Константина Циолковского, который, в свою очередь, был последователем русского философа Николая Федорова, концепция которого предполагала переселение воскресших людей на другие планеты, создание бессмертного человечества. Такая глубокая русская линия, закончившаяся великой технологической победой. Это вам не следование правилам «вашингтонского консенсуса». Кажется, слишком романтично? Да! Но без этого нового философского стержня, без мечты, мы не сможем перейти в фазу рывка, о которой говорит Путин.
Вторая важнейшая тема — работа медиа. Невозможно больше терпеть такое положение вещей, когда в стране нет серьезного медийного, а значит, публичного, квалифицированного и профессионально нейтрального обсуждения проблем. Российская нация уже вышла из детсадовского возраста и способна понять, что в любом конфликте есть разные стороны и разные правды. Но эти правды кто-то должен раскапывать и представлять, чтобы люди могли сделать свои выводы. Перечень конфликтов очень велик. Те, что мы представили выше, обсуждались, но обсуждались только в «маленьких» СМИ, так как «большие» принадлежат государству. Поэтому на государственных СМИ лежит огромная ответственность изменения палитры публичных проблем. Или государство должно принципиально пересмотреть отношение к частным СМИ, создав прежде всего налоговые предпосылки для их быстрого развития.
Третья тема — госактивы. Госактивы не должны быть приватизированы в ближайшие годы, но их деятельность должна быть направлена не на зарабатывание денег для акционеров, а на благо всей экономики. Политики левого толка говорят о реприватизации, но они заблуждаются. В хозяйстве с доминированием госсектора главный источник несправедливости — использование госактивов в пользу их самих.
Четвертая тема — всевозможные институты развития. Так как модернизация — это развитие, то соблазн создавать институты развития огромен и возразить нечего — мы же ориентируемся на рывок. Но сколько их уже создано, этих институтов, не пришло ли время оценить результаты? «Роснано», РВК, «Сколково», АСИ, НТИ. Но вот свежий пример. На прошлой неделе компания «Транзас» — участник проекта «Маринет» НТИ — была продана финской компании с потрохами. «Транзас» возник в 1990-е на обломках советской науки, без помощи государства. Потом был куплен Сергеем Генераловым, потом вот влился в «Маринет» и был частью стратегических замыслов НТИ, а значит, и страны — и что? Никто даже не поперхнулся, что продана компания, владеющая 40% рынка картографии для судов. Исходя из этого сюжета мы бы предложили большую часть институтов развития «отключить» от бюджета. Заодно исчезнет риск сесть за неправильное использование бюджетных денег, конфликтующий с необходимость рисковать, если ты занимаешься развитием. Пусть подобного рода институты перейдут в частные руки. Либо они расцветут, либо исчезнут.
Пятая тема — политическая активность малого и среднего бизнеса. Средний бизнес выходит из стагнации, начинает инвестировать, старается держаться в стороне от политики, но политика его все время будет «догонять». Что мы знаем о проблемах среднего бизнеса благодаря его официальным представителям? Что он хочет вернуться из Лондона (а ведь многие и не уезжали вовсе), что кредиты все еще очень дороги, что силовики все еще очень давят. Но нет концепций развития отраслей и секторов, по крайней мере представленных публично. Есть только оборонительная позиция — власть предлагает, мы отбиваемся, объясняем, что нас погубит. Это положение вещей можно изменить только самим.
Политическая система
Можно предположить, что обязательно произойдет активизация политического пространства страны, хотя бы потому, что образовавшиеся лакуны будут естественным образом заполнены новыми смыслами, идеями, проектами. Активизация политической конкуренции — это не только положения нового общественного договора, это та реальность, с которой государству предстоит столкнуться в ближайшее время. Время искусственного партийного конструирования заканчивается. Разлитая в обществе проблематика, желание людей принимать решения на всех уровнях власти и развитие цифровых технологий способны разрыхлить политическое поле. Мы видим несколько векторов грядущих преобразований.
Во-первых, реорганизация системных старых партий. Шутка ли — в парламенте страны из четырех партий одна «партия власти», одна недееспособная и две с лидерами из далекого СССР. О грядущих внутрипартийных реформах говорят и в КПРФ, и в «Единой России». Но мы вполне можем стать свидетелями и новых крупных партийных проектов. Так, пошли слухи о создании очередного праволиберального движения. А Борис Кагарлицкий (интервью с ним читайте на стр. 52) предрекает глобальную реконфигурацию левого фланга и новый левопопулистский проект, который «будет происходить по линии не столько объединения отдельных организаций, сколько собирания людей и обломков организаций».
Но это всё традиционные варианты партийного строительства, связанные с конкретными лидерскими фигурами, которые в сложившейся системе могут родиться только внутри нее и с ее «разрешения». Лидеры со стороны опасаются проявлять себя. Они есть, они настроены на перемены, но ищут посредников, ретрансляторов мнений и общественных запросов. Но сегодня, возможно, «разрешения» системы и не понадобится. Россия становится принципиально невождистской страной, считает тот же Кагарлицкий: «Страна становится гораздо более сложной и требует динамического социального компромисса. Здесь уже эффективнее работает не вождизм, а демократическая социальная инженерия. Когда вы создаете механизмы, с помощью которых конкретные участники процесса могут себя реализовать и конструктивно построить общий проект».
О новых реалиях политической институционализации говорит и политолог Алексей Зудин: «Ключевую роль будут играть институты низового участия: референдумы, гражданские инициативы, и различные формы прямой и электронной демократии, в том числе те, которые предстоит еще изобрести. Но фундамент этого низовой, это гражданская активность, связанная с решением практических вопросов».
Мы пока говорим не о новых партиях, а о низовых общественных объединениях, которые зарождаются вокруг конкретных проблем и имеют перспективу роста в серьезные сетевые политические структуры без поддержки государства, а используя лишь современные средства цифровой коммуникации. Это еще вчера водители, недовольные «Платоном», обманутые дольщики или рассерженные свалкой горожане собирались, чтобы выместить свой гнев на маленьком чиновнике, и ожидали приезда депутатов или партийных функционеров для легитимации протеста. Завтра они поймут перспективу коллективной защиты своих интересов и вспомнят о чрезвычайно либеральном законе о партиях.
Для серьезной партийной заявки требуется капитал, но для малого организационного строительства достаточно энергичного опытного ядра. В стране наблюдается расцвет низовой активности — волонтерства, благотворительности, городского активизма. По самым скромным подсчетам, деятельных людей в стране порядка 10–15 миллионов (одних волонтеров официально около шести миллионов человек). В прошлые шесть лет они оставались аполитичными и были поддержаны государством и в финансовом, и в организационном плане. Но сегодня вполне возможен их выход в проекты, которые займутся изменением общественной среды, возможно и политической. Эти люди уже имеют опыт коммуникации и борьбы с властью. Они обладают технологиями объединения людей, сетями распространения информации и сбора сторонников. И они выбрали не революцию, а каждодневный труд, постепенную эволюцию системы.
