Горький — МХАТ

Вячеслав Суриков
редактор отдела культура «Монокль»
2 апреля 2018, 00:00

В МХТ имени А. П. Чехова состоялась премьера документального спектакля «Солнце восходит» в честь 150-летия со дня рождения Максима Горького

ПРЕДОСТАВЛЕНО МХТ

Максим Горький относится к числу писателей, сполна познавших прижизненную славу, но не ставших от этого счастливее всех остальных. В одном из эпизодов спектакля «Солнце восходит» нам напоминают, что его тексты обладали гипнотической силой воздействия на театральную публику. Мы видим, какой фантастический триумф Горький пережил как автор пьесы «На дне». Она не сходила со сцены МХАТа на протяжении всей его жизни.

Еще в самом начале XX века он стал культовым персонажем, но высшей точки этот культ достиг уже в тридцатые годы — когда писателя официально возвели в статус главного пророка Октябрьской революции. Последние сцены спектакля посвящены игре, которую Горький ведет со Сталиным, то подыгрывая ему, то пытаясь удержать его от радикальных политических решений. Сталин ведет с писателем свою игру и делает это так, что не приходится сомневаться в том, кто в ней выйдет победителем. И все же, возможно (и эта мысль звучит в финале спектакля), именно Горький оставался последним барьером, сдерживающим каток репрессий, который покатился по стране уже после его смерти.

«Солнце восходит» — дань вербатим, жанру, заслужившему популярность еще в начале XXI века, но так и не ставшему мейнстримом. Он предполагает, что жизнь конкретного человека — лучшая пьеса и точнее реплик, сказанных или написанных в реальной, а не в рожденной воображением драматурга ситуации, быть не может. Автор текста Михаил Дурненков при создании пьесы пользовался исключительно документальными свидетельствами, как это и принято делать в таких случаях. Его задачей было так выстроить двухчасовое действо, чтобы зритель смог увидеть все стороны личности Горького и понять, какую роль тот сыграл в становлении русского театра в целом и, в частности, нынешнего МХТ, который ныне носит имя его конкурента — Чехова. Пьесы последнего сам Горький принимал скорее сдержанно, при этом нисколько не подвергая сомнению талант писателя, с которым, не исключено, до самых последних своих дней вел внутренний диалог.

В спектакле есть сцена: оба писателя заходят в гримерку к актрисе Марии Андреевой, и та фиксирует вслух важность момента — когда ей оказывают внимание сразу два великих русских писателя, причем в величии и того и другого она уже тогда не сомневалась. Горький становится ее избранником и единомышленником: Андреева одержима революционными идеями. Ее играет Ксения Раппопорт — актриса, которую мы привыкли видеть в спектаклях Льва Додина на сцене МДТ — Театра Европы. Она участница одного из ярчайших в истории русского театра актерских трио: Раппопорт—Боярская—Козловский, переходящего из одного додинского сценического хита в другой. Здесь у нее центральная женская роль, и она играет ее без всяких скидок на неизбежную эскизность постановки: актеры в костюмах только обозначают образы, лишь в некоторых случаях делая акцент на внешнее сходство, а иногда почти полностью его отрицая, как это получилось у Игоря Гордина: он занят в главной роли и единственный намек на ассоциирующуюся с образом Горького устойчивую деталь, который он использует, — это сапоги.

Михаил Дурненков с наслаждением погружается во времена, когда драматургия была едва ли не важнее прозы и поэзии. Горький для него титан, повелевающий умами людей, прежде всего через свои пьесы. Написав «На дне», тот возносится на вершину успеха, пожинает его плоды, но последующие его пьесы кажутся всем слабее признанного шедевра. Что бы он ни написал, Горький оказывается объектом для нападок. В дни революции он с ужасом видит, каким образом реализуется его мечта о новом обществе и новом человеке. Ленин с подчеркнутой нежностью высылает его за границу. Там Горький наслаждается пребыванием в бессмысленном раю в кругу близких ему людей. В какой-то момент он становится экспонатом, которого не хватает в сталинской коллекции советских писателей. Горький поддается силе внушения вождя и возвращается. Возможно, это стоило ему Нобелевской премии и последующей за ней всемирной посмертной славы. Но, возможно, он не так уж в ней и нуждался.