Если предположить, что крупнейшие выставочные площадки столицы — Музей имени А. С. Пушкина и Третьяковская галерея — конкурируют друг с другом, то выставку Лейденской коллекции можно расценить как ответный удар на выставочный блокбастер Третьяковки — персональную выставку Василия Верещагина. Оба проекта сразу стали важными событиями в мире изобразительного искусства. Но если выставка Верещагина — это результат коллективного творчества, в котором нет первого лица, то у Лейденской коллекции такое лицо есть, и это сам коллекционер — Томас Каплан: он собирает свою коллекцию с начала 2000-х, и он главный герой выставки. Только потому, что, решив стать коллекционером, совершил один из самых парадоксальных выборов: решил собирать старых мастеров, а это, как считают специалисты, всегда дорого и опасно — вероятность купить подделку очень велика.
Но Томаса Каплана такая опасность не остановила. Он решил сразу сделать ставку на общепризнанные шедевры. Его можно упрекнуть в чем угодно, но только не в непоследовательности. Подделок он не боится, в силу того что искусство этого периода хорошо изучено. Еще один способ избежать подделок — сделать коллекцию максимально публичной, что и совершил Томас Каплан. Она регулярно выставляется, и сейчас все желающие могут ее увидеть в стенах Музея имени А. С. Пушкина и лично убедиться в подлинности полотен или, наоборот, усомниться в ней.
Пушкинский музей лишь одна из остановок выставочного турне Лейденской коллекции, которая уже была представлена в Лувре, Пекине и Шанхае. Следующие намечены в Санкт-Петербурге и Абу-Даби. Но это еще не всё: полотна коллекции доступны в Сети — благородный жест коллекционера, который таким образом подает пример всем остальным, ведь чем реже на картину смотрят зрители, тем меньше она ценится. Стоит ей исчезнуть из общедоступных выставочных залов, как она неотвратимо забывается.
Это еще один аспект деятельности миллиардера Каплана: он продвигает искусство художников, которые и в самом деле в этом нуждаются, поскольку сначала находились в тени великих голландцев XVII столетия: Рембрандта и Вермеера, — а затем и вовсе попали в число полузабытых живописцев. Томас Каплан своей страстью к голландской живописи, столь сильной, что она позволяет ему не считаться ни с какими затратами, напоминает нам: у Голландии тоже было Возрождение, там тоже были невероятно талантливые художники, поразившие человечество своим мастерством. Пусть их было меньше, чем в Италии, и появились они, скорее, в период исторического затишья, чем на грани тектонического сдвига, но это нисколько не преуменьшает их роль в мировом изобразительном искусстве.
Голландцы свидетельствуют прежде всего о времени, в котором жили. Мы всматриваемся в лица людей того времени на их картинах, в детали быта. Пусть с большим трудом получается ассоциировать себя с теми людьми — очень набожными и вместе с тем склонными к самолюбованию, но их лица оживляют для нас еще один фрагмент общечеловеческой истории. Вглядываясь в них, мы расцвечиваем свою глубинную память. Картины учеников Рембрандта и художников его ближайшего круга не так впечатляющи, как полотна самого мастера (на выставке представлены двенадцать его картин и один рисунок из четырехсот известных), но оттеняют их — помогают нам понять контекст, общий художественный уровень. Внимание зрителя, так или иначе, все равно притягивают Рембрандт и равный ему Вермеер. Все остальные погружают нас в эпоху золотого века голландской живописи, которая не случилась бы, если бы на одного гения не приходилось полтысячи ремесленников.
