Действия российских ВКС в Сирии, где на момент написания настоящей статьи они находятся более двух с половиной лет, вызвали в нашей стране, почти распрощавшейся к тому времени с общественным интересом к этому региону, информационный взрыв. Благо анонсированный руководством «поворот на Восток» идет неторопливо, ситуация на Украине стагнирует, а отношения России с Западом свелись к набору санкций и взаимных упреков. На этом фоне эффективные действия российских военных и отечественной военной дипломатии (чего про дипломатию классическую сказать нельзя) прибавляют населению веры в будущее. Особенно в ситуации, когда триумфальные перевыборы действующего президента сменило шокировавшее даже оптимистов объявление состава правительства, которое можно называть хоть новым, хоть обновленным, но ждать от него экономического прорыва явно не стоит. Не то чтобы соотечественникам были чужды веры в чудеса, но не до такой степени.
Что до ближневосточных новостей, интерес к ним велик, но невежество публики и ньюсмейкеров зашкаливает. Реальность в СМИ часто подменяют устоявшиеся мифы. И от того, что в западных газетах и электронных СМИ их больше, чем в отечественных, не столь самоуверенных и более критически относящихся к информации, профессионалам не легче. Автор не претендует на знание абсолютной истины. Но в качестве президента Института Ближнего Востока вынужден работать с информацией «с мест» в ежедневном режиме — и в настоящей статье попытается описать происходящее на Ближнем и Среднем Востоке (БСВ) так, как оно выглядит с его точки зрения. Он заранее извиняется перед всеми, кого эта точка зрения раздражает, в том числе перед представителями ведомств и организаций, отечественных и зарубежных, кто делал, делает и намерен сделать карьеру на упомянутых мифах. Но не все коту масленица.
О союзах и конфликтах
Три главных тезиса медийного мифотворчества, касающихся БСВ, посвящены: глобальной роли «ближневосточного урегулирования», ставшего чудотворными мощами регионального умиротворения и всеобщей гармонии (в российской практике по наследству от советских времен); комплексу глупостей, связанных с исламистским терроризмом и теми движениями, которые составляют его военно-политическую основу, от «Аль-Каиды» и «Братьев-мусульман» до «Исламского государства» (все эти организации запрещены в России) и многочисленных шиитских проектов; а также Ирану с его ядерной программой. О них написаны тонны наукообразной и популярной литературы, закрытых отчетов, пояснительных записок и прочей макулатуры, главный недостаток которой — оторванность от действительности и нереалистичность рекомендаций. Что не смущает международных бюрократов, дипломатов, экспертов, журналистов и прочую кормящуюся на этих трех китах публику.
Не то чтобы автор был против всего того счастья, которое могут принести человечеству, согласно убежденным сторонникам президентов США Барака Обамы или Дональда Трампа, рахбара Ирана или его противников, Еврокомиссии или того или иного израильского премьер-министра (по умолчанию — Биньямина Нетаньяху, который по времени пребывания на этом посту умудрился перегнать Бен-Гуриона), планы, которые они продвигают, меняя их по мере того, как ранее принятые на вооружение сдаются в архив. Единственное, что смущает, — то, на какой зыбкой основе эти планы строятся. Строители знают, что возводить пирамиды на песке не стоит — расползутся. Политики и политологи как будто об этом не слышали. Впрочем, может быть, для всех них цель — ничто, движение — всё? Старая европейская максима. Но оставим в покое политиков и их иллюзии. Поговорим о «королях и капусте, моржах и плотниках» современного БСВ.
Основные региональные игроки — Иран, Турция и монархии Персидского залива — на территории БСВ и за его пределами ведут острую борьбу между собой. Некоторые из них объединяются в альянсы (наиболее устойчивые — блок Египта и Объединенных Арабских Эмиратов и конкурирующий с ним — Катара и Турции). По мере необходимости в ситуациях совпадения интересов возможны кратковременные или разовые (по принципу «дружба против…» комбинации, как правило неформальные. Примеры этого — объединение Израиля и аравийских монархий против Ирана, совместные действия Израиля и Египта против исламистов на Синае, присоединение Ирана к катарско-турецкому альянсу для снабжения Катара после объявления ему блокады «арабской четверкой» (Саудовская Аравия, Бахрейн, ОАЭ и АРЕ) или объединение Саудовской Аравии, Турции, Катара и ОАЭ в ходе «арабской весны» против светских авторитарных режимов (включая Йемен и Сирию).
Ситуативные союзы могут быть долгосрочными (как антииранский у Израиля и Саудовской Аравии, для которых Иран представляет стратегическую угрозу) или кратковременными (как у Эмиратов и Саудовской Аравии в Йемене, где ОАЭ вступили в конфронтацию с КСА, полагая для своих интересов нужным отделение Южного Йемена с его портовой логистикой, а не победу над занимающими Сану хоуситами). И могут легко разрушаться из-за личной неприязни первых лиц. Часто проблемы такого рода провоцируют саудовцы, в том числе наследный принц Мухаммад бен-Сальман, как было в отношениях Эр-Рияда с Каиром и Абу-Даби, союз которых возник из-за нарушения саудовцами обязательств по снабжению АРЕ нефтепродуктами и поддержке египетской валюты из-за раздражения по поводу голосования Каира за российскую резолюцию по Сирии в ООН (кризиса в Египте, на который надеялся Эр-Рияд, не произошло благодаря поддержке со стороны ОАЭ).
Внешние игроки (в первую очередь США) влияют на конфликтную ситуацию в регионе непродуманными (или, напротив, хорошо продуманными) действиями и словами. Так было, когда президент Обама (и вслед за ним лидеры ЕС) поддержал «арабскую весну», сыграв ключевую роль в свержении Муаммара Каддафи и разрушении Ливии, а затем «сдал» в Египте президента Хосни Мубарака, союзника США, поставив на «Братьев-мусульман». Или когда президент Трамп в ходе ближневосточного визита спровоцировал до сих пор не разрешенный кризис в Совете сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ), объявив «братьев-мусульман» террористами, что было воспринято всеми их региональными противниками как прямой намек на поддерживающий «братьев» Катар, который тут же был объявлен изгоем. Добившись же от Катара крупных контрактов на поставки авиатехники для ВВС эмирата, Трамп объявил его союзником в борьбе с международным терроризмом, обескуражив вступившую в конфликт с Дохой «четверку».
Возвращаясь к мотивации региональных центров силы, отметим, что долгосрочные цели геополитического характера в регионе преследуют два государства, еще недавно бывшие империями: Турция и Иран. Каждое из них имеет свои религиозные и территориальные амбиции. Иран — центр шиитского мира, Турция претендует на лидерство в мире суннитском. И у Турции, и у Ирана границы значительно урезаны по сравнению с эпохой их максимальной экспансии. Потерянная ими территория сегодня вошла в состав других держав или занята государствами, возникшими на базе их бывших провинций, на которые они пытаются влиять (не исключая, в случае Турции, передела в свою пользу северных границ Сирии и Ирака). Обе эти страны активно и успешно используют распространение своего влияния через религию и культуру («мягкая сила») в родственном им лингвистически, конфессионально или этнически населении других стран.
Так, в ориентированный на Иран «союз персоязычных государств» входит Афганистан и Таджикистан, а поддержка шиитских общин (в первую очередь Ливана, Сирии и Ирака) позволяют Тегерану опираться на арабские страны, ослабленные западной экспансией. При этом говорить об экспорте исламской революции, который Иран осуществлял начиная с 1979 года, сегодня не приходится. Речь сегодня идет об имперском национализме при сохранении религиозной риторики и примата религиозной власти над светской, принципа «велаятэ факих», во внутренней жизни страны. Опора Ирана в непосредственном территориальном окружении — шииты Ливана, Ирака, Сирии и Афганистана (при всех разногласиях с их собственными лидерами, особенно ярко проявляющемся в Ираке, на базе исторического противостояния персов и арабов и иракских корнях шиизма как религиозного направления в исламе, подогревающих антиперсидские настроения в этой стране).
В случае Турции амбиции президента Реджепа Эрдогана успешно реализуются на тюркоязычном пространстве (включая туркоманов арабских стран и тюркоязычное население Китая, республик бывшего СССР и Балкан). Что до исламского мира в целом, с ним за влияние там конкурирует Саудовская Аравия, король которой с его титулом «хранителя двух благородных святынь» с точки зрения исторической для турок — узурпатор религиозной власти, захвативший Мекку и Медину в период распада империи. До падения Оттоманской Порты в начале ХХ века титул Халифа принадлежал турецким султанам, и действующий президент Турции явно стремится вернуть ей положение лидера суннитской уммы на базе «турецкого ислама», в роли которого выступает местный вариант «Братьев-мусульман» (к семейству которых принадлежит его Партия справедливости и развития. При этом амбиции Турции не приветствуют такие крупнейшие страны исламского мира, как Египет и Пакистан.
При всей специфичности иранской системы государственного устройства и переходу к религиозно-националистическому устройству Турецкой Республики (светский авторитаризм военно-политической элиты кемалистского типа замещается институтами, выстроенными президентом Эрдоганом «под себя» в классических традициях бонапартизма — притом что о закреплении его личной власти можно будет говорить только после внеочередных выборов, назначенных на 24 июня текущего года), обе страны — демократические республики в той мере, в какой это вообще может быть на БСВ. Причем гораздо более демократические, (с их многопартийностью, свободой прессы и влиятельной парламентской оппозицией), чем в военно-авторитарных режимах арабского мира. Что до роли ислама, на БСВ религия и выборы неотделимы, что демонстрируют даже Израиль и «умеренные» Ливан и Тунис, а для Афганистана и большинства арабских стран не менее важен племенной фактор.
Африканская схватка
Особая тема — попытки присутствия на БСВ «новых» игроков исламского мира из числа государств его периферии, самые влиятельные из которых —Индонезия, Малайзия и Нигерия. Причем и «старые» игроки, среди которых выделяется активностью Саудовская Аравия, наращивают влияние в государствах «исламской периферии», распространяя там ислам салафитского толка, что помогает и проникновению на их территорию исламистских структур и движений негосударственного характера. Такие же процессы идут на Балканах и в Центральной Азии. Они встречают сопротивление в Китае и на постсоветском пространстве, где светские режимы видят в исламистах конкурентов в борьбе за власть и жестко пресекают их деятельность. При этом местные элиты сотрудничают с Турцией, Ираном и монархиями Персидского залива, Россией, США, ЕС, Израилем, Индией, Китаем, Японией, Южной Кореей и прочими внешними игроками, балансируя их присутствие.
Показательным полем конкуренции влиятельных игроков БСВ является Африка, где Иран, Турция и арабские монархии Залива сталкиваются между собой. Это касается в первую очередь трех самых мощных стран ССАГПЗ: Саудовской Аравии, ОАЭ и Катара. Члены ССАГПЗ имеют разные цели в Африке. Для альянсов ОАЭ—АРЕ и Катара—Турции — это закрепление там на основе создания военных баз на побережье Индийского океана и менее активное проникновение на запад континента. Их главная задача — установление контроля над основными путями морской логистики и портами. На западе Африки проникновение определяется инвестициями в телекоммуникации и инфраструктуру. Важным направлением конкуренции остается Магриб — прежде всего Ливия, откуда в настоящее время вытеснены саудовцы и борются между собой Катар и ОАЭ—АРЕ при поддержке конкурирующих между собой Италии и Франции, а также Великобритании и США.
Основа отношений ССАГПЗ с Африкой — торговля. По данным Дубайской торговой палаты, с 2007 по 2017 год его члены вложили в африканские компании около 30 млрд долларов. Только в ОАЭ насчитывается более 10 тыс. африканских компаний. Саудовская Аравия, Катар, Оман, Кувейт и Бахрейн также установили торговые связи с континентом. Африканские торговые фирмы в большинстве своем завязаны на портовую инфраструктуру в государствах ССАГПЗ. Саудовская Аравия заключила телекоммуникационные контракты со странами Африки к югу от Сахары, иногда в сотрудничестве с компаниями из КНР. Катар имеет в Африке телекоммуникационную компанию — это облегчает мобильный банкинг, а также реализует там проекты в культурной и туристической сфере. Оман использует исторические связи с Восточной Африкой для увеличения объемов инвестиций и торговли с Танзанией, надеясь использовать это для поддержки туризма и воздушных перевозок.
ОАЭ участвуют в проектах развития логистики и портовых мощностей в Руанде, Эритрее, Джибути и Сенегале. Монархии ССАГПЗ активны в сельском хозяйстве Африки, импортируя 80–90% продовольствия. С 2008 года члены ССАГПЗ заключили соглашения в этой сфере с Мавританией, Суданом, Марокко, Мали, Мозамбиком и Танзанией. Упор делается на приобретение пахотных земель. По мере расширения экономических связей с Африкой нарастает конкуренция КСА и ОАЭ с альянсом Турция-Катар. Анкара расширяет проекты в Африке, используя свой опыт в строительстве, финансировании развития и образовании и борясь за влияние на суннитское население Африки с Саудовской Аравией. Аналогичные усилия прикладывает Катар. Визиты катарского эмира в Сенегал, Гвинею, Кот-д’Ивуар и Гану в декабре прошлого года показали, что Доха наращивает прямые инвестиции в Африке, что во многом и стало причиной обострения ее отношений с прочими членами ССАГПЗ.
Существенная часть стратегии стран ССАГПЗ на континенте — заключение военных сделок. Переговоры между Африканским союзом и ССАГПЗ, начавшиеся в 2013 году, привели к подписанию соглашений об углублении сотрудничества в сфере безопасности. Развиваются и двусторонние связи в этой сфере. ОАЭ, Турция и АРЕ предложили поддержку федеральным войскам в Сомали. Катар планирует построить военную базу в Уганде. ОАЭ уже имеет такие базы в Сомалиленде и Эритрее. ОАЭ и КСА поддержали антитеррористическую операцию в зоне Сахеля странами «африканской пятерки», выделив на нее 130 млн долларов. При этом соперничество, сопровождающееся подкупом властей — местных и центральных, замораживает или замедляет даже самые масштабные проекты, наподобие базы Турции в суданском Суакине или ОАЭ в Сомалиленде — особенно когда увольняются или переизбираются чиновники, заключавшие исходные договоренности.
Отметим, что внутриафриканская ситуация оказывает влияние на граничащие с Черной Африкой страны БСВ не меньше, чем те на транссахарскую Африку. На Магриб, АРЕ, Судан и страны Африканского Рога напрямую влияют исламистские группировки Сахеля. Проблема строительства Эфиопией при поддержке КНР плотины «Возрождение» на Голубом Ниле для Египта, который она оставит без 30% воды на период заполнения шести ее каскадов и без 20% на все остальное время, жизненно важна, однако затрагивает и союзные ему ОАЭ, и Судан, Южный Судан, Уганду, Эритрею, Джибути и Сомали, не говоря о Саудовской Аравии и Катаре, соревнующихся за влияние на Аддис-Абебу. Политические интриги дополняют войну спецслужб, дипломатические шаги сменяет демонстрация военной силы и поддержка сепаратистов, выступления которых идут в районе строительства плотины. Все балансирует на грани большой региональной войны, и начаться она может совершенно неожиданно…
Ирану и Израилю война не нужна
Израиль, вопреки всему, что по его поводу говорится в арабских, турецких и иранских СМИ, демонстрирует наращивание контактов в арабском мире, хотя большая часть арабских стран не поддерживает с ним официальных дипломатических отношений. Помимо прочего, это связано с пониманием, что угрозы для них он не представляет и влиять на их внутриполитическую ситуацию не пытается (в отличие от Ирана, Турции и США), а связи с ним — единственная возможность в случае обострения конфликта с Ираном сбалансировать его военный потенциал (что в первую очередь важно для Саудовской Аравии, Бахрейна и ОАЭ). Значимость для исламского мира палестинской проблемы сильно преувеличена. Израиль же, понимая, что палестинское руководство государства не строило и строить не будет, но использует все имеющиеся у него рычаги для борьбы с еврейским государством, не намерен более идти Рамалле навстречу, ничего не получая взамен.
На фоне раздирающих БСВ конфликтов, каждый из который приводит к появлению миллионов беженцев, обустроенные лучше их всех вместе взятых при поддержке Израиля и ООН палестинцы вызывают чрезвычайное раздражение в арабском мире. Наработанная на протяжении десятилетий система «борьбы за их права» (как шутят они сами, «до последнего палестинца») превратилась в самоподдерживающуюся международную политическую силу, заинтересованную в увековечивании их противостоянии с Израилем и сохранении бюджетов, выделяемых им спонсорами. Ситуация при этом представляется абсолютно неразрешимой — в отличие от начала 1990-х, когда по ее поводу существовали иллюзии. Руководство ПНА вряд ли согласится на «статус Пуэрто-Рико» («государства, ассоциированного с Израилем», как Пуэрто-Рико с США), что на сегодня представляется единственным выходом из тупика. И не готово прекратить финансирование террористов, сидящих в тюрьмах Израиля.
Было бы странно ожидать, что Израиль продолжит соглашаться на уступки, притом что на палестинской стороне у него явно нет и в обозримом будущем не предвидится партнера, готового к компромиссу. Поскольку требования руководства ПНА (не говоря уже о ХАМАСе, чьей официальной целью остается уничтожение Израиля) ведут к ликвидации еврейского государства, палестино-израильский конфликт в текущей ситуации можно только заморозить (как карабахский и многие другие), стремясь к минимизации человеческих жертв. Это, с точки зрения израильских политиков, потребует восстановления практики ликвидаций руководства военизированных палестинских структур. Альтернатива — обстрелы Израиля ракетами и попытки прорыва на его территорию боевиков из Газы, чреватые куда более многочисленными жертвами. Давление «международного сообщества» в пользу палестинцев здесь уже не работает, тем более что произраильский президент США Трамп не вечен.
Иран по внутриполитическим причинам является единственным военным противником Израиля на БСВ (нагнетание антиизраильской истерии используется иранскими силовиками в борьбе с их конкурентами из команды президента Хасана Роухани в борьбе за доступ к ресурсам и властным полномочиям). Ситуация в противостоянии патовая. Тегеран обустроил для войны с Иерусалимом плацдармы в Газе и Южном Ливане, с которых может нанести по Израилю масштабные ракетные удары, способные привести к серьезным разрушениям и жертвам. По мере поступления туда новых типов ракет израильские ВВС наносят удары по укрепрайонам ХАМАСа в Газе и «Хезболлы» в Ливане, а также по иранским военным объектам в Сирии. При этом действующие в Сирии российские ВКС тесно координируют свои действия с Израилем. Впервые за десятилетия Москва в ходе военных действий на БСВ не угрожает Иерусалиму и не поддерживает его противников (хотя и не может остановить действия против него Ирана).
При всем сказанном в отношении «войн по доверенности» с Израилем руками ХАМАСа и «Хезболлы», координируемых руководством «Корпуса стражей исламской революции» (КСИР), ни Иран, ни Израиль не хотят большой двусторонней войны, хотя Тегеран непрерывно говорит о необходимости уничтожения «сионистского образования». Однако его ядерная программа идет своим чередом. «Ядерная сделка» с «международной шестеркой», остановив обогащение урана, позволила Ирану продолжить работы над совершенствованием ракет и боеголовок к ним — и в этой части требования президента Трампа к Ирану имеют конкретное наполнение, о котором его критики умалчивают, сосредоточившись на том, что выход США из «ядерного соглашения» делает бессмысленными любые переговоры с ними. Проблема в том, что здесь каждый прав по-своему. США, Израиль, монархии Залива и Иран имеют свои резоны, так же как Россия, Китай и ЕС. И найти приемлемый для всех вариант компромисса невозможно.
Мир постнераспространения
Заставить Иран (как и Северную Корею или Россию) под давлением изменить режим нельзя. Его ядерная программа возникла как ответ на попытки такого рода и в свое время приведет его в клуб ядерных держав, вслед за Пакистаном, Индией и тем же Израилем. Вопрос сегодня в том, удастся ли добиться его договоренностей с Израилем о взаимном неприменении друг против друга ядерных технологий — чем никто не занимается. Хотя получение взаимных гарантий в этой области сняло бы угрозу большой войны между ними. Однако на сегодня ситуация в тупике. Разоружить Иран можно только после оккупации этой страны, для чего нужна армия численностью от полумиллиона до миллиона человек. Сегодня ее нет ни у кого, и воевать с Ираном после иракского и афганского опыта США никто не будет. Уничтожить Иран с применением ядерного оружия можно, но на это, с учетом позиции России и Китая, США также не пойдут.
При этом именно получение Ираном ядерного оружия может похоронить остатки режима нераспространения (ничто не вечно в этом мире). Его роль на БСВ и амбиции (Тегеран выстроил подконтрольную себе сеть подпольных военизированных структур не только на БСВ, но и в Африке, Азии, Европе и странах Латинской Америке — в том числе на границе с США, в Мексике) заставляют следить за ним соседей и конкурентов, с тем чтобы немедленно после того, как это произойдет, самим обзаводиться ядерным оружием. Мало сомнений в том, что примерно из сорока стран, технологически способных создать ядерную бомбу, около тридцати тем или иным путем получат ее вслед за Ираном, что качественно изменит баланс сил в мире. Их ядерные силы будут невелики и мощность арсеналов крайне низка, но порог применения оружия массового поражения тоже снизится. Настоящая статья посвящена БСВ, а не постнераспространению, однако, говоря об Иране, иметь в виду картину такого рода полезно.
Понимает ли американская администрация весь комплекс проблем, связанных с ядерной программой Ирана? Вряд ли. Иначе Тегеран не обвиняли бы в поддержке «Аль-Каиды», всегда являвшейся инструментом внешней политики Саудовской Аравии (хотя на сегодня саудовское Управление общей разведки в связи с дефицитом бюджета централизованно финансирует ячейки «Аль-Каиды» только в Сирии и Йемене). При этом те же талибы в последнее время в части вооружения и подготовки в значительной мере переведены курирующим их Пакистаном на КСИР из-за… сокращения американской военной помощи Пакистану. И это не исключение: при всем значении религиозного фактора, необходимость противостояния с общим противником формирует и не такие альянсы. Это демонстрирует сотрудничество радикального иракского шиитского лидера Муктады ас-Садра с саудовским наследным принцем Мухаммедом бен-Сальманом на базе арабского антиперсидского национализма.
СМИ много говорят и пишут об угрозе «Исламского государства» и его «филиалов» за пределами Ирака и Сирии. На самом деле это чисто арабский суннитский проект Двуречья. Хотя если шиитские власти Ирака и алавитские — Сирии не поделятся с суннитами хозяйственными и властными полномочиями на занимаемых теми территориях, суннитские радикалы вновь активизируются. Благо возглавляемая США коалиция не столько воевала с ними, сколько демонстрировала это, пытаясь использовать их против Ирана и его союзников. Боевиков ИГ за пределами Ирака и Сирии использует эмират Катар, поддерживавший их с самого начала, точно так же, как вместе с Турцией он поддерживает «Братьев-мусульман» в Ливии, Сирии и на Синае. Но и Иран в Йемене поддерживает хоуситов в их борьбе против Саудовской Аравии, пытающейся поставить там «своего» президента, так же как она борется с Ираном, взяв под контроль Бахрейн и ведя подрывную деятельность против Тегерана в арабском по населению Ахвазе, а также в Белуджистане и Систане. Такова вкратце текущая ситуация на БСВ.
