Мир полнится страшилками для народа. Инструментарий манипуляций массовым сознанием очень богат, но спусковым крючком практически всегда становится желтая пресса, по команде «фас» тиражирующая искаженные факты. Чаще всего она либо замалчивает «жирные» детали, которые обесценивают всю суть поднятой бучи, либо просто раздувает масштаб проблемы до истерики, хотя на экспертном уровне проблема не стоит и выеденного яйца. В редких случаях информация оказывается близкой к реальности. Например, по стране ходит и будоражит умы такой ужасный миф, как «китайцы, вырубающие леса нашей Сибири». Якобы местные власти приграничных регионов России отдали за бесценок чуть ли не весь сибирский лесной фонд с Байкалом в придачу. И из-за нещадной вырубки леса и загрязнения озеро мелеет и исчезает буквально на глазах. Сеть кишит страшными заголовками вроде «Великое китайское разорение лесов Сибири» (цитата с Forestforum.ru). Мы решили разобраться в этой истории, основываясь не на жутких картинках и криках толпы, а на эмпирическом опыте и экспертном анализе.
Статистика и голые эмоции
Сразу хотелось бы отметить, что любой, кто хотя бы пару недель пожил в Бурятии и Забайкалье, поймет: буча, поднятая вокруг засилья китайцев в приграничных регионах России, — это чистый фейк, страшилка для обывателя. Нет их там. Вернее, есть, но лишь единицы, которые занимаются только скупкой леса. Сидят они на лесозаготовительных базах и контролируют погрузку продукции в вагоны. Кроме того, есть у китайцев несколько проектов в сельском хозяйстве (это тоже острая тема) и в добыче нефрита — камня, который в Китае считается священным и целебным, а у нас не особо ценится. Никаких бригад китайских лесорубов не существует, это просто невыгодно. Были несколько попыток завезти рабочую силу к нам, но после девальвации рубля это стало совсем бессмысленно.
Теперь о лесе. Для начала мы посмотрели статистику поставок российской древесины в Китай за последние полторы сотни лет и выяснили, что лес всегда был важной статьей экспорта Российской империи, СССР, РФ, но объем вывоза рос только при переходе на более эффективные транспортные технологии (сначала лес только сплавляли по рекам и возили на лошадях). С середины XX века объем существенно не менялся, сократившись в физическом выражении только в последнее десятилетие по причине перехода отрасли на собственную переработку (из кубометра кругляка получается только 50–60% пиломатериалов по объему). В 2008 году правительство ввело заградительные таможенные пошлины на вывоз круглого леса из Сибири, что и привело к резкому сокращению экспорта лесного сырья и развитию собственной переработки. При этом редкие и особо ценные для экосистемы лесные породы вырубать запретили и даже ввели за это уголовную ответственность. В Бурятии это в основном касается кедра.
После вступления России в ВТО в 2012 году пошлины пришлось снизить с 25 до 15%, но были введены жесткие квоты. С тех пор лес из нашей страны вывозится в основном в виде пиломатериалов — доски, бруса и т. д. В приграничных с Китаем регионах — Бурятии, Иркутской области, Забайкальском крае — появились тысячи пилорам и деревообрабатывающих производств, в основном финансируемых китайским капиталом. А чтобы не было махинаций, все это завели в систему ЕГАИС, как алкоголь. В итоге каждое дерево сейчас отслеживается на всем пути его коммерческой жизни — от места, где оно было срублено, до пересечения границы. Однако на этом в деле развития лесопромышленного комплекса в целях роста добавленной стоимости (а заодно и сохранения лесов) правительство не остановилось и теперь решило пойти дальше — стимулировать глубокую переработку древесины с использованием сложных биохимических технологий. Для этого создаются ОЭЗы, ТОРы, отраслевые кластеры, проекты государственно-частного партнерства и т. д.
Если проанализировать официальную статистику вырубки лесов и заготовки древесины в Бурятии, то шумиха вокруг этой темы вызывает лишь недоумение. Ежегодно специальная комиссия в составе ученых-экологов и экспертов по лесовосстановлению из научных институтов (более сорока человек из разных регионов) на основе точных спутниковых, лабораторных и оперативных данных по каждому району определяют расчетную лесосеку — допустимый к вырубке объем леса, при котором экологическому благополучию территории не будет нанесен ущерб. Для Бурятии это в среднем 10 млн кубометров (в 2017-м —10,5 млн). Однако вырубается каждый год не более 27% этого объема (в среднем за последние десять лет — 23%). Например, в прошлом году вырубили 2,6 млн кубометров. Если же взять прибайкальский бассейн (территория вокруг озера Байкал), то там и вовсе любая хозяйственная деятельность запрещена, не то что вырубка леса. Вокруг священного озера только заповедники и заказники. Но это то, что нам говорят официальные документы и статистика. Чтобы выяснить, что происходит на самом деле, мы отправились в Республику Бурятия и стали лазить по лесам в поисках злых китайцев. Ведь Бурятия — эпицентр поднятой шумихи.
Уже в самолете, следующем рейсом Москва — Улан-Удэ, я смог почувствовать, насколько сильно бурятское общество волнует проблема вырубки лесов. Разговоры на эту тему доносились из всех уголков салона. А как только я обозначил свою миссию, тетки-соседки начали рассказывать страшные истории о жадных китайцах, «косящих» лес роботами-монстрами, о продажных чиновниках, распродающих бесценные лесные богатства, исчезающем озере Байкал, священном для бурятов. Показали и видеоролики с бесконечными железнодорожными составами с лесом, уходящими в Китай, базами, заваленными бревнами и брусом, а также то, как чудовищная китайская машина выкашивает лес, как газонокосилка траву. «Смотрите, это прям “Война миров”, — говорит бурятка, показывая впечатляющий ролик. Думаю: да, хорошо же «разогрели» бедных бурят. Действительно, соблюдение методологии рубки леса не менее важно, чем объем этой рубки. Ведь если вырубать все «под чистое поле» (по правилам нужно не трогать молодняк) и при этом оставлять на деляне завал из порубочных остатков, то восстановления леса ждать придется очень долго (кроме того, эти остатки — щепа, ветки, опилки — впоследствии становятся пожароопасным материалом).
Я попытался поговорить с людьми, устраивающими громкие митинги в защиту лесов и Байкала, но на конструктивный диалог их вывести оказалось трудно. В ответ только концентрированные эмоции, в основном по поводу вырубки вокруг озера так называемого реликтового леса — мест древних стоянок кочевых монголов (этнически буряты — это монголы, были скотоводами у Чингисхана). Ребята хорошие, искренне беспокоящиеся о природе, но аналитически не подготовленные. Один из главных организаторов, председатель Межрегионального общественного движения содействия сохранению природного и культурного наследия озера Байкал «Священный Байкал» Владимир Забоев рассказал: «Ко мне обращаются: у нас рубят реликтовый лес. Это в Горячинске. Приехали мы туда, там действительно деревья завалены. Байкал — это вековая тишина, тайна, величие, девственность, священность…» Ну и дальше в таком же духе.
Главное — прикинуться шлангом
Эмоции — это, конечно, хорошо, но надо к вопросу подходить аналитически. Буряты народ доброжелательный и очень гостеприимный, поэтому я довольно быстро отыскал неравнодушного к проблемам республики бурята Лешу Жилина, который занимался лесом профессионально и знает систему изнутри. Он с порога начал жаловаться на несправедливость распределения лесных угодий и доступа к инфраструктуре. Что лесничие погрязли в коррупции и выделяют деляны больше, чем отведено в документах, из-за чего официальная статистика вырубки не отражает реального масштаба заготовки.
— Все лесничие отводят больше. Кто их там будет проверять? Прокуратура поедет за триста километров по буеракам на КамАЗах считать эти бревна, что ли? Никто не поедет, кроме лесника. А он скажет, что на одном гектаре растет сто кубов. А на самом деле там четыреста кубов. И всё. Он срубает эти четыреста кубов, а заплатит как за сто.
— Моя история показательна, — продолжает рассказ Леша. — Мы организовали небольшой завод по деревообработке, закупили оборудование, зарегистрировали на аукционе компанию, весь пакет документов, с электронной подписью, все как положено. Делянка — 1500 кубометров, цена — 500 рублей за кубометр. Если все условия рубки соблюдать, особо не разбогатеешь, но немного заработать можно — рентабельность около десяти процентов. Подъезжает абрек, весь такой холеный, говорит: вы чего лезете, это мой лес. Чиновникам говорю: покажите нам деляну, что за лес-то? Так за то, чтобы просто нас свозить туда, они запросили 750 рублей за кубометр, то есть миллион триста тысяч рублей, типа за консалтинговые услуги. Но в итоге наша попытка бизнеса закончилась на том, что я не смог во всем городе найти железнодорожного тупика — все оказалось занято китайцами. Все краны, вагоны — все в аренде у китайцев. При этом они покупают пиломатериалы даже без документов, а документы у нас продаются отдельно. Кстати, поедем, я этих китайцев покажу.
И правда, чего мелочиться. Надо сразу к этой лесной китайской мафии и идти, причем желательно так, чтобы они тебя приняли за своего. В итоге мы с Лешей решили провести целую спецоперацию — прикинуться продавцами леса и попытаться продать китайцам большую партию бруска без документов, а сами документы продать отдельно. Звучит это все, прямо скажем, фантастически, однако все подтвердилось.
Мы стали ездить на базы — железнодорожные тупики, где лес грузят в вагоны. Приезжаем на первую — лежат тысяч десять кубов пиловочника, это целая гора размером с пятиэтажный дом. Спрашиваем мужиков: а где ваш китаец? «Он тут по утрам на погрузке, Витя в шапочке, сразу узнаете», — ответили нам. На другой базе повезло больше — два важных китайца по имени Саша и Витя и китаянка-переводчица Света стояли около своей горы леса и пристально следили за погрузкой в вагоны.
Подходим к этой троице:
— Мы взяли три тысячи кубов в Прибайкальском районе, в Турунтаево, сейчас начали пилить, хотим продавать. Но мы хотим отдельно брусок, отдельно документы продать. В день кубов восемь-десять планируем, — говорит Леша.
— Какой лес? — сразу интересуются китайцы.
— Кедр. Вот партнер приехал, деньги вложил, надо сейчас как-то обратно. Вы какую цену нам за него дадите? — продолжает липовый Остап Бендер.
— Надо ехать смотреть, — говорят китайцы, совершенно не смущаясь того, что речь идет о краснокнижном кедре.
— А за документы сколько дадите? Говорят, цена — четыреста пятьдесят за кубометр, — интересуется Леша.
— Цена у всех одинаковая, — соглашается китаянка.
— А кому продать отдельно документы, не знаете? У меня сейчас есть на двести двадцать кубов на сосну, — задает Леша совсем криминальный вопрос.
— Ну, у меня есть телефон, можно будет, — отвечает Света. — Но по кедру вашему нам надо деньги по расчетке прогнать. Чтобы туда прогнали, сняли, отдали. Лес мы у вас возьмем после того, как проверим качество. Документы мы тоже у вас купим.
— Но вы за документы отдельно заплатите? Мне говорили, что здесь так делается, — уточняю я.
— Делается, да. Считать, конечно, будем отдельно.
Для обсуждения деталей нас связали с главным финансистом китайского лесного бизнеса в Улан-Удэ с «подпольным» именем Ваня, который сидит в офисе в центре города и координирует работу своих многочисленных баз в республике. Душевно улыбаясь, он радостно согласился покупать у нас документы на лес на постоянной основе, а сам лес готов покупать и кедровый, только чуть дешевле (видимо, издержек на проплату проверяющих по кедру больше, все-таки краснокнижная порода).
Когда мы уже ушли с китайской базы, я спросил своего смелого друга: «Как ты теперь отбояриваться будешь? Я-то уеду. А тебе после выхода публикации придется прятаться от китайской мафии. «Ну кто-то же должен это дерьмо разгрести здесь», — ответил он, улыбаясь.
Вот так эмпирическим путем в ходе «следственного эксперимента» подтвердилась информация о существовании двух отдельных рынков сбыта — самого леса и документов на него. При этом китайцы покупают и без документов. И ни драконовские меры по контролю за оборотом лесных ресурсов, ни введение жесткого порядка с ЕГАИС этому не помеха. То есть по сбыту ясно, что вырубается леса в Бурятии больше, чем проходит по отчетным бумагам. Вопрос в том, насколько больше, каковы масштабы незаконной рубки. Понятно, что в глухом лесу отследить эту ситуацию сложно, но вот при транспортировке по дорогам ГИБДД может легко это сделать, ведь с прошлого года вместе с ЕГАИС в Бурятии ввели обязательный набор сопроводительных документов на лес. Если раньше можно было обойтись путевым листом и накладной, то теперь у водителя должны быть и договор по лесопользованию от Республиканского агентства лесного хозяйства (РАЛХ), и выписка из ЕГАИС — где вырублен лес, по какому праву, куда он едет на переработку и т. д. И второй вопрос: как эта лесопродукция проходит через китайскую границу? Где наша таможня?
Пепелища, плантации пеньков и веселые лесники
Теперь по поводу дефицита древесины на внутреннем рынке вследствие экспансии китайского капитала (то, о чем говорил Леша: все железнодорожные тупики заняты китайцами). Местные власти утверждают, что дефицита нет, внутренний рынок насыщен. Мы решили сами съездить к основным лесопромышленным олигархам Бурятии и попытаться купить у них пиломатериал. Воротилы на своих базах подтвердили всю информацию о китайской монополии, документам и запрещенному к рубке кедру. Легенда была та же: я — инвестор-проходимец, решивший по-быстрому срубить денег на сибирском лесе. Один из крупных лесопромышленников Николай Баташов сам признал, что работает только по бруску китайского размера и оборудование перенастраивать под российские стандарты не будет: «Мы уже двадцать лет с китайцами работаем».
Теперь нам надо было проехать по лесам в разных районах и провести мониторинг лесного хозяйства республики на предмет незаконных рубок, или работы так называемых черных лесорубов (лесных браконьеров), и адекватность законных рубок — как соблюдается природоохранное законодательство «белыми» лесорубами. Бурятия большая и вся в лесах, поэтому за несколько дней пришлось намотать почти тысячу километров. Хотя черные лесорубы в основном воруют лес вблизи городов и деревень, чтобы не тратиться на транспортировку и не рисковать по пути. Бывает, даже просто вдоль шоссе целые просеки оставляют.
Один из бывших черных лесорубов (он исправился) Федор, давний Лешин знакомый, на условиях анонимности согласился показать вырубленные пустыни в его родном Заиграевском районе. И тут я в режиме нон-стоп испытывал настоящий культурологический шок. Проплешины в лесах были повсеместно, иногда вид был просто апокалиптический — огромное поле все в пеньках, завалено сухими ветками и щепками, оставленными после рубки. В какой-то момент мы просто сбились со счета этих пустырей. В одном месте, прямо у дороги, как в насмешку, на лесном поле оставили одно единственное дерево, торчащее прямо посередине бескрайней плантации пеньков. Кроме того, много было горелого леса после низовых пожаров — деревья стоят живые, но вся их нижняя половина черная, в саже. В итоге не все деревья выживают, многие лесные массивы потихоньку гибнут. Пожары часто провоцируются как раз порубочными остатками после черных лесорубов — летом при сухой и жаркой погоде фактически превращаются в пороховой материал.
— Тут постоянно лес горит. В сторону Тодокты вообще гарь одна. На базах принимают без документов. При этом у тех, кто лес ворует, у всех свои пилорамы, — объясняет лесоруб. — Это вот Виталия-прокурора пилорама.
— А на фиг ему такой херней заниматься? — спрашивает Леша.
— А он строился же, — спокойно отвечает Федор. — Недавно смотрю — дед с внуком на коне бревно везет: чок-чок-чок. Уехал. Сорок минут проходит — еще тащит три бревна. Китаец взял у него два куба — заплатил за полтора.
Однако самое впечатляющее зрелище открылось в Турунтаево, когда мы ехали на свалку. Ехать туда по грунтовке километров тридцать, но всю дорогу мы двигались прямо как на съемках голливудского фильма о конце света —всюду нас окружали сплошные пепелища, тлеющие и дымящиеся, и бесконечные горы мусора, жутко воняющие горелым пластиком и разложившейся органикой. Этот лесной апокалипсис расположен прямо у города, но никто даже и не думает принимать какие-либо меры.
Лешин партнер, владелец небольшой пилорамы Николай Горбунов отметил, что черные лесорубы — это еще цветочки, а ягодки — это далекие труднодоступные делянки, которые трудно проверить. Лес получен легально и экспортируется по правилам, но делянки обрабатываются с грубейшими нарушениями правил лесопользования — вырубается все подчистую, даже только проклюнувшийся молодняк (по правилам его нужно оставлять), деляна после рубки завалена порубочным хламом, который не дает расти новым деревьям, в итоге на этих местах лес не восстанавливается совсем, остается голая пустыня. И масштаб на этих легальных делянах совершенно другой — рубят не сотнями кубометров, а десятками тысяч. К сожалению, без специальной техники туда не проехать.
Настало время идти к административным хозяевам леса — в Республиканское агентство лесного хозяйства. Но сначала мы придем туда, прикинувшись шлангом, то есть опять используя проверенную легенду о питерском инвесторе-проходимце.
Мы пришли в отдел, контролирующий расчеты. Его начальница Лариса Шахова призналась: «Вообще, у них в Горячинске даже по документам максимальная ставка 630 рублей, не знаю, откуда взялась цена 750. Надо вам попасть на прием к руководителю. Там конкретный перегиб получается».
— Может, нам лучше съездить договориться? — намекаем мы на взаимовыгодную схему.
— Ну вот он с вами и договорился на 750 рублей, — посмеялась над системой Лариса.
— Ну все равно надо съездить, — говорим мы.
— Так теперь он скажет вам 850, ведь инфляция, — хохоча, предположила реакцию коллег госпожа Шахова.
Леша, не раздумывая, сразу пошел к начальнику РАЛХ Александру Мартынову, который, к нашему удивлению, принял жалобщика и на месте разобрался с ситуацией — принял жесткие кадровые решения и организовал специальную проверку того лесничества. При этом я еще оставался в тени, в образе инвестора. Но пришло время раскрыть карты и прийти к товарищу Мартынову с неудобными вопросами.
Не все так просто
— Проблема черных лесорубов, к сожалению, существует, — говорит Мартынов. — Воровство в России провоцируется экономическими причинами, безработицей, низкими зарплатами. А лес своровать как раз очень легко — никто не в состоянии эффективно контролировать десятки миллионов гектаров труднодоступной территории. Благо сбыт всегда есть — китайцы. И проблема нечестных сотрудников лесхозов тоже актуальна, как, впрочем, в любой отрасли. Мы их ловим, сажаем, сажаем… Недавно директора одного из лесхозов поймали за руку. В этом вопросе мы очень активно сотрудничаем с правоохранительными органами, прежде всего с ОБЭП. Однако так проблему не решить, всех не переловишь. Здесь главное — системно минимизировать человеческий фактор, для чего мы переводим взаимоотношения с лесопользователями на цифровую платформу, чтобы не было вообще контактов сотрудников лесхозов с заявителями. Кроме того, мы постепенно переходим на арендную систему лесопользования — на сорок, пятьдесят лет. Это мотивирует людей к бережному отношению к своему участку, они охраняют его, очищают, проводят лесовосстановительные мероприятия. А после введения ЕГАИС эффективность борьбы с лесным пиратством выросла на порядок, это понятно даже по количеству уголовных дел, заведенных по этой тематике, — ловить нарушителей стали массово. В итоге проблема пошла на спад. К сожалению, мгновенно такие запущенные проблемы решать не получается.
Однозначно могу сказать, что некорректно называть незаконные рубки леса основной причиной высыхания Байкала. Во-первых, объем этих рубок несопоставим с легальной заготовкой — скрыть миллионы кубометров леса просто невозможно. Сегодня это легко проверить через карты «Гугла», по спутниковым снимкам, — тут не скроешь. Но даже если предположить такую фантастическую версию, что реальный совокупный объем вырубки в два раза превышает официальные цифры, это все равно даже не половина расчетной лесосеки и нарушить экологический баланс в масштабах республики не может априори. Основной фактор меления Байкала — это смена климата в Бурятии. Осадков стало выпадать значительно, в разы, в десятки раз меньше, дожди практически исчезли, уровень воды упал. Поэтому у нас начались торфяные пожары, которых никогда не было. Я вспоминаю детство — грибы собирали, тоннами сдавали, а сегодня гриб найти в лесу просто невозможно. Это от дефицита влаги. Экологи и климатологи пока не могут определить причину такой резкой смены климата. Однако, я повторюсь, определенный вклад вырубка лесов в эту проблему вносит, потому что лес формирует в почве органический слой, который влагу задерживает.
Вообще, я уже давно, как только пришел в лесное хозяйство, продвигаю идею запрета на сплошные рубки леса, необходимо перейти на выборочную рубку, метод «прорежения», как это делается в Швеции, Норвегии. Сейчас мы вместе с технологическим лидером отрасли — Байкальской лесной компанией — провели эксперимент. Отдельный участок леса выделили, провели там выборочную рубку и получили рост показателей лесовосстановления в три раза — с 1,2 кубометра на гектар до 3,3 кубометра. То есть лес растет втрое быстрее. Любой ученый-лесопатолог в мире вам скажет, что рубка — это синоним лесовосстановления. Однако лес — это федеральный ресурс, и мы, к сожалению, не уполномочены решать такие вопросы.
Информация о количестве «лесных» уголовных дел подтвердилась статистикой местных структур Следственного комитета и МВД — как раз после полноценного введения ЕГАИС оно росло ежегодно на 30–50% (в итоге выросло с восьми дел до 97), а объем выявленной контрабанды в физическом выражении — на 645% за пять лет. Карты «Гугла», на которые ссылался Александр Мартынов (мы сравнивали снимки свежие и пятилетней давности), тоже подтверждают, что масштаб «черной» рубки никак не может составлять миллионы кубометров (любой может проверить). Климатические изменения также налицо, о тотальной засухе в Бурятии не говорит только ленивый. По официальным данным метеоцентров, годовое количество осадков сократилось на 36% — это самый высокий показатель в стране.
Самое раздражающее для населения, обеспокоенного опустошением лесов, и основная улика, на которую они ссылаются, — бесконечный поток товарных поездов с лесоматериалами, ежедневно следующих из Бурятии в Китай. Я тоже сначала, чтобы оценить реальный объем экспортируемого бурятского леса, хотел постоять денек у путей и посчитать количество вагонов, проходящих за сутки. Однако, посмотрев на карту пограничных железных дорог, я понял, что этот метод несостоятелен, поскольку через Бурятию идет лес со всей России (в основном сибирский) — через республику проходит главная железнодорожная артерия между двумя странами. В этом легко убедиться, посмотрев на такой же поток входящего в республику железнодорожного трафика с севера. В общем, проблема нелегально вырубаемого леса и его контрабанды в Китай в Бурятии существует, однако более или менее точно подсчитать его количество нам не удалось.
Если провести дифференциацию по районам республики, то можно заключить, что ближайшие к Улан-Удэ районы — Прибайкальский и Заиграевский — страдают значительно больше. При этом чем ближе, тем больше так называемых пеньковых плантаций, остающихся после черных лесорубов. В этих районах однозначно необходимо ужесточать контроль, в том числе с помощью современных технологий, — например, накрыть их беспилотниками, оснащенными хорошей оптикой и интеллектуальными системами слежения и распознавания рубок.
При этом дальние районы вообще остаются нетронутыми, в том числе нашумевший Закаменский район, который прогремел на всю страну. Это самый отдаленный район Бурятии, крайне труднодоступный по логистике, при этом с явным породным преобладанием лиственницы, которая вообще не пользуется спросом (тем более у китайцев), она никому не нужна. Поэтому Закаменск — одна из самых социально и экономически депрессивных территорий республики. РАЛХ более 50 раз пыталось выставить на аукцион закаменские лесные делянки, но ни разу никто не проявил интереса к этому активу. Тогда правительство решило заманить туда крупного инвестора для глубокой переработки леса, пообещав льготы и преференции. В итоге пришла китайская компания «Джинкей», с ней согласовали проект (инвестиции на 1,3 млрд рублей), ресурсная база по нему — всего 80 тысяч кубометров из 564 тысяч кубометров расчетной лесосеки района, то есть нарушить какой-либо экобаланс проект никак не мог. Однако затею сорвали митинги местного населения, поднятого по призыву кандидатов в депутаты и главы района, которые просто хотели оседлать популярную тему защиты бурятских лесов.
Главный враг леса
Самый же главный уничтожитель бурятского леса — пожары. Ежегодно в огне погибает в среднем около трех миллионов кубометров древесины, что больше совокупного объема вырубки (с учетом черных лесорубов), а в 2015 сгорело сразу десять миллионов кубометров — объем, вырубаемый за четыре года.
— У нас горят свалки, горят капитально, — признает Екатерина Иванчикова, помощник директора РАЛХ. — Правда, свалки не на территории лесного фонда. Они на землях сельских поселений, там сами администрации за это отвечают, МЧС. Но если даже будет свалка наша, на землях лесного фонда, и убирать ее должны мы, денег на это все равно нет. У нас даже нет такой статьи расходов, таких мероприятий по закону — уборка мусора на территории лесного фонда. И если мы где-то изыщем резервы и потратим на уборку, то это будет нецелевое расходование средств — здравствуй, прокуратура.
Бывший командир специального отряда противопожарной службы УМВД по Республике Бурятия, заслуженный пожарный России Николай Светликов отметил, что при сильном ветре бороться с верховым лесным пожаром практически бесполезно:
— Ты даже не сможешь убежать от него, если вдруг окажешься там, — скорость распространения может достигать двадцати километров в час. И никакие самолеты с тоннами воды тут не помогут. Можно окапываться и делать встречный пал на расстоянии от очага (встречать пожар), но шансов там все равно мало, а если скорость ветра больше десяти метров в секунду, то практически ноль. Единственный вариант — использовать климатическое оружие: специальными реагентами вызывать дождь над территорией очага. С прошлого года, кстати, наши пожарные начали использовать этот метод, и он показал свою эффективность. Площадь пожаров в Бурятии сократилась в два раза — с 580 тысяч до 320 тысяч гектаров, а количество пожаров, потушенных за первые сутки, выросло в два с половиной раза — до 82 процентов. Здесь также сыграли роль не менее важные системы воздушного патрулирования с применением беспилотников, ведь 90 процентов успеха в тушении — это раннее выявление очага. Кроме того, сработал жесткий запрет на пребывание в лесу, введенный в этом году республиканским правительством, потому что причиной более 80 процентов лесных пожаров является человек в лесу — окурки, костры. С другой стороны, я согласен, что сухие порубочные остатки — серьезный катализатор возгораний и распространения пламени. Если проанализировать данные по количеству неубранных делянок и площади пожаров, то приходишь к выводу, что они взаимозависимы, не зря Бурятия по обоим показателям в лидерах среди регионов.
Спасение — скандинавская модель
В целом можно сделать вывод о безответственном отношении наших граждан к лесам и природе в целом. Это и несоблюдение правил рубки, и элементарное воровство, и свинство. Те же пожары, уничтожающие лес сильнее всего, — результат наплевательского отношения к природе. Китайцы тут вообще ни при чем, они просто покупают то, что им продают, — это бизнес. Меры по ужесточению контроля за лесопользованием, введенные за последние три года, приносят плоды. Но, во-первых, где они были раньше, сколько леса погибло из-за несовершенства законодательства? А во-вторых, эффективность этих мер, как всегда в России, упирается в коррупцию среди чиновников. А кардинально проблему сохранности лесов нужно решать тотальным запретом на сплошную рубку (как это сделано во многих странах) и введением скандинавской модели лесопользования. В Бурятии на нее сейчас переходит самый крупный переработчик древесины в Сибири — Байкальская лесная компания (БЛК). Причем переработка у нее не в пример остальным участникам рынка, которые поставили примитивные станки для распила кругляка на бруски, а глубокая — производство готовой потребительской продукции высокой добавленной стоимости: декоративные фигурные пиломатериалы и погонажные изделия, модульные здания из дерева, коттеджи, мебель.
— Лес ведь как волосы — его тоже надо стричь. Волосы не будешь стричь — зарастешь, завшивеешь, — отмечает совладелец и председатель совета директоров БЛК Евгений Пруидзе. — Так и лес. Сосна очень светолюбивое растение, а молодые деревья растут очень густо, и каждому не хватает света, пищи. Если мы уберем старые, больные, кривые, косые деревья, то здоровым оставшимся расти будет легче. У нас прирост на гектар сегодня в целом по России — один кубометр в год, а в скандинавских странах, хотя они севернее, — пять кубов. Почему? А потому что вовремя проводятся разные рубки — просветление, прореживание, вовремя лишнее убирается, освобождается место. В прошлом году я заплатил 55 миллионов рублей — профинансировал в Санкт-Петербургском НИИ лесного хозяйства разработку нормативов интенсивного лесопользования для Байкальского горного лесного района. Это Иркутская область, восточная часть Бурятии и западная часть Забайкальского края. Мы сделали на одном гектаре экспериментальную рубку, и я остался очень доволен. Мы сняли 120 кубометров с гектара, из них 80 кубометров — баланс (верхняя часть дерева или кривые бревна, из которых невозможно получить качественную прямую доску. — «Эксперт»), а 40 кубометров — некрупный пиловочник, то есть из него можно доски пилить. В принципе, так ухаживать за лесом уже экономически целесообразно. При этом, когда мои машины проходят, пожарная опасность сразу падает, поскольку все эти фитили будут уронены, запущенность леса будет меньше, и вероятность выхода на верховой пожар будет гораздо ниже.
