— Смотрите, вот свежак, — показываю я Алексею Самбуевичу фотографии нелегальных порубок леса, отснятые сегодня. — А вот пепелища. В Турунтаево, пока к свалке едешь, все в таком апокалиптическом виде. И никто ничего не делает.
— Вот начал делать, и зашумели.
— Зачем полиция так бесцеремонно разогнала народ на митинге против вырубки леса?
— У нас были выборы в Народный хурал. Осознанно разогнали народ. Жесткость была осознанная. Это была проба пера тех, кто использовал тему защиты лесов исключительно в своих политических целях. Поэтому надо было сразу жестко это пресечь, чтобы не создавать прецедентов. У нас 21 район, 33 округа. В каждом районе есть свалка. Все пойдут на площадь. Причем с самим районом — не с теми, кто на площадь вышел, а с самим районом — устроили совещание, объяснили, что к чему. Они говорят: хорошо, мы все поняли. Люди, которых подняли ложной информацией, успокоились.
Теперь про лес. У нас плановая годовая лесосека — десять миллионов кубов. Мы реально добываем три. Больше не добываем, потому что основная порода — лиственница, она никому не нужна. В Бурятии 1400 предприятий, у которых в видах деятельности указана «добыча леса». Реально работает 800. Но если взять количество работающих людей и разделить на количество предприятий, то получается один человек в одном предприятии. На одного оформляют, все остальные работают вчерную, без зарплаты, понятно, что никаких налогов, они ничем не защищены. Покалечился — бревном придавило, пилой поломало — все, он дома, никто за него не отвечает. Полный бардак.
Цена леса. Среднегодовая, по отчетам налоговой: Забайкальский край — 128 долларов за кубометр, Иркутск — 132 доллара, у нас — 63 доллара. У нас есть два крупных легальных заготовителя, у которых средняя цена за 200 долларов, покупатели — Китай и Япония. Если их убрать, то средняя цена вообще 37 долларов за куб. Сплошной черный нал. 1800 рублей официально проходит по документам, все остальное — кеш. Лес уходит в Китай. Какие последствия? То, что у предприятия легальная выручка на 1800, а минимальная себестоимость куба 5500 рублей. Китайский бизнес в плюсе, а мы… Надо наводить прядок в этой сфере.
И еще. У нас 90 процентов предприятий порубочные остатки не убирают. Мы сейчас своих лесников увольняем, сажаем их за взятки. Еще проблема то, как выдают деляны по заявкам. У нас есть прецеденты — по два года выдают. А в принципе за неделю можно получить. Сейчас мы все поменяем. Ппорубочные остатки не вывозят, опилки не сжигают. В одном Баргузине 60 тысяч кубов опилок было. В одном поселке!
— Как только жара, это все вспыхивает.
— Да, мы и горим. Первая проблема — пожароопасность, а второе — они мешают восстановлению леса. Есть естественное лесовосстановление. Спилили, убрали, оно само потом вырастает. Это работает. У нас хорошо растет. Пахотные земли, если три года никто не заходит, там вот такие сосенки уже. Но для этого должен быть участок расчищен. Еще есть проблема в пересортице. Прежде всего растут березы и другие подобные. Если мы хотим сосновый лес, нужно подсадку делать. А поскольку у этих товарищей 1800 выручка, а за посадку надо платить, они этого не делают. И перегруз. Они перегружают машины и убивают дороги. Новую дорогу убивают за год. Мы сейчас активно ставим пункты весового контроля, когда я пришел в республику, их почему-то практически вообще не было.
Один из вариантов — это приоритетные инвестиционные проекты, ПИП. Инвестор заявляет: я делаю глубокую переработку, у меня будет такой-то объем инвестиций. Считается объем инвестиций и какой объем леса он просит под него. Ему предоставляется лес с пятидесятипроцентной скидкой. В среднем стоимость у нас 500 рублей за кубометр сосны. По ПИП в два раза дешевле. Он должен произвести инвестиции и только потом получает лес. Раньше было как: он заявил ПИП, инвестиции не произвел, а лес уже вырубил. Ему предъявляют штрафные санкции в виде полной оплаты леса. Говорит: а денег нет, я банкрот. Теперь — сначала инвестиции, а потом лес. При этом в договоре на аренду леса очень много жестких обязательств. Это договор типовой, утвержден приказом Минприроды России. Там прописана вся ответственность — лесовосстановительные мероприятия, восстановление почвенного покрова, ручьев, берега, очистка порубочных остатков. И если что-то не выполнено, договор подлежит расторжению.
— И инвестиции не возвращают?
— Никто ничего не возвращает. И у него есть чем рисковать. Те, кто у нас сейчас в лесу, ничем не рискуют. Мы сейчас согласовали пять ПИПов, один из них китайский. Отправили в Минпромторг на согласование. Согласовали два — китайский и Селенгинский ЦКК. Но у них убытки. У любой компании на инвестиционной стадии убытки. А в постановлении правительства было прописано отсутствие долгов и убытков. Я лично разговаривал по этому поводу с замминпрома Виктором Евтуховым. Требование по убыткам убрали. Сейчас мы еще троих нашли. Пойдет в лесу порядок.
— Глубокая переработка — это же добавленная стоимость.
— Я про это и говорю. Тем более в эти ПИПы лиственница идет, она никому не нужна у нас. При этом она при переработке — рейка, половая доска — как ламинат. У нас есть один завод в Закаменске, «Ит Алмак» — на Европу поставляет, даже не в Китай.
Дальше по лесу. Мы сейчас приняли закон о том, что каждый переработчик должен иметь полигон под отходы. К нему отдельные требования — гидроизоляция. По поводу переработки. Японцы приезжали, мы их провели по свалкам, они за голову хватались, сколько сырья пропадает. Мы с японцами будем запускать пеллетное производство. Дальше. Мы привозили сюда компании, которые делают чипирование леса. В Иркутске это все уже работает. У нас это никто не хочет делать, потому что это сразу вскрытие всего. Карта лесов неактуальная. Ресурсная оценка леса не делалась тридцать лет. И, покупая лес, мы понимаем, что покупаем кота в мешке. Мы продали человеку десять тысяч кубов, он приезжает, а там полторы тысячи, или пять. Он не заморачивается, продает документы. Сейчас у нас цена за документы — 700 рублей за куб. Чтобы отправить на экспорт лес, он должен быть в ЕГАИСе, а чтобы туда попасть, нужно иметь документы на рубку, который Республиканское агентство лесного хозяйства выдает. Так вот под эти документы везут нелегальный лес. Черные рубки или перерубки, когда захватывают больше своего участка. И так его обеляют и вывозят. Сейчас мы начинаем делать космические снимки для контроля за лесопользованием.
— А беспилотники?
— Беспилотники тоже. Буквально неделю назад в Москве встречался с компанией, которая готова предложить свой проект системы. Мы сейчас уже ввели требование сдачи участка только с фотографией. Вы скажете ненадежно — снимки могут сделать не там, попробуй идентифицируй местность. Сейчас я задачу поставил делать снимки с привязкой к координате. Продаем участок с координатами, прилетел беспилотник, сфотографировал, что мы продали, и сразу с оценкой лесного запаса. Потом, когда участок сдается, беспилотник по этой же координате снял и получил результат рубки — что там осталось. Сейчас мы оцениваем, сколько это будет стоить.
Многие люди хотят честно работать, но им не дают. Потому что сами лесники без денег лес не дают. Чтобы получить лесной отвод, ходишь годами. Я сейчас дал команду, чтобы наши разработали структуру, через которую будут подаваться заявки по интернету. Человек будет подавать заявку не в лесное агентство, а в эту единую систему. Координатор этой системы уже дает заявку леснику. Понятно, что в любой земле любой мужик не хочет с лесником ссориться. Заявка подается в систему, при этом в ней есть контроль срока подачи, срока ответа по регламенту. И не дай бог вовремя не ответишь.
Когда мы будем сами работать честно, у нас будет больше моральных оснований с людей спрашивать. Поэтому сейчас максимально сделаем информационные обезличенные ресурсы. Чтобы механизм не позволял с кем-то напрямую договариваться. Понятно, что на сто процентов проблему не решить, но хотя бы масштаб сократить.
