Очередной момент истины наступил для российской партийной системы этой осенью. Недовольные реформами правительства и низким уровнем жизни избиратели в нескольких регионах опустили результаты «Единой России» и выбрали губернаторами не самых сильных представителей ЛДПР и КПРФ. Системная оппозиция таких подарков не ожидала и оказалась в противоречивой ситуации. С одной стороны, партии уже давно привыкли жить в комфортной слабоконкурентной среде, смысл которой определяют госфинансирование и политические размены должностей и влияния. С другой — избиратели буквально вынуждают парламентские движения модернизироваться и отвечать на запрос людей, ведь в противном случае они будут искать других выразителей народной воли. Насколько революционной может быть перезагрузка партийной системы? Об этом мы поговорили с Алексеем Зудиным, старшим преподавателем кафедры сравнительной политологии МГИМО МИД РФ, членом правления Российской ассоциации политической науки (РАПН).
— Алексей Юрьевич, казалось бы, оппозиционным партиям сейчас надо ковать железо пока горячо, пока люди недовольны властью. А КПРФ вдруг отказывается выдвигать Андрея Ищенко на выборах в Приморье. Не складываются коалиции у либерал-демократов и коммунистов — наоборот, в заксобраниях, где единороссы в меньшинстве, все равно избирают спикером представителя «Единой России». Есть ощущение, что оппонентам партии власти конкуренция особенно и не нужна.
— Думаю, что последнее замечание можно отнести к каждому отдельно взятому участнику партийной политики. Что касается оппонентов партии власти, то их поведение объясняется изменившимся положением. Сейчас это нишевые партии: они остались частью системы, располагают ограниченными возможностями, упрочивают свое положение, отдают себе в этом отчет и дорожат своим местом. Но изменились они потому, что изменилась система. Нишевые партии — естественный результат консолидации политической системы, они ведут себя осторожно и рационально: стараются избегать заведомо проигрышных ситуаций (как в Приморье после появления сильного врио в лице Олега Кожемяко), а когда конкурентная борьба чревата благоприятными возможностями — стремятся не упустить своего. Так на выборах 2018 года появились сразу три губернатора от думской оппозиции: Владимир Сипягин и Сергей Фургал от ЛДПР и Валентин Коновалов от КПРФ. Но их история во власти только начинается.
— Чего тогда ждать от наших партий в ближайшие годы?
— Партийная система России начинает переходить в новое состояние, это ситуация с открытым финалом. Этот большой переход был подготовлен тихой революцией в развитии политических институтов в России за последние примерно полтора десятка лет и новыми задачами, которые встают перед партиями и другими политическими институтами в связи с необходимостью поиска модели прорывного развития.
С одной стороны, налицо постепенное размывание линий дифференциации, которые заложили основы постсоветской партийной системы, — эти линии слабеют и постепенно исчезают. С другой стороны, очевидна безальтернативность партий для современной политической системы, по крайней мере в части их функций. Речь идет о структурировании элит, агрегировании предпочтений избирателей, организации выборов и законодательного процесса, а также политического контроля над правительством.
— И это несмотря на общемировой кризис партий как института?
— Нынешние и ближайшие будущие партии в России, и не только в России, — это партии с ослабленными социальными корнями. Сложившиеся линии дифференциации в обществе слабеют, и в жизни обычных граждан партии сейчас играют гораздо меньшую роль, чем в прошлом. Это общемировой тренд. Партии перестают быть агентами массовой социализации, эту роль берут на себя общенациональные непартийные институты, системы образования и СМИ. И это, кстати, неплохо. Из истории нам известно, что соперничество чрезмерно сильных и самодостаточных партий способно парализовать и даже разорвать государство.
— Но вы все-таки говорите о развитии российской партийной системы?
— В развитии политических институтов страны произошла незаметная революция. Речь идет о долговременном и институциональном укреплении партий, которое имеет несколько измерений. Во-первых, реформа 2012–2014 годов закрепила конкурентное начало в политической системе, а также разделение участников российской политики по двум линиям: думские — недумские партии и системные — несистемные партии. Во-вторых, партии стали более открытыми для общества. Этот тренд связан с праймериз «Единой России». По существу, был создан новый политический институт, а не только новый партийный образец, к которому новоиспеченные партии будут вынуждены адаптироваться. К незаметной революции в развитии политических институтов также можно отнести повышение политического веса Государственной думы, Совета Федерации и изменение фактического статуса федерального правительства. Составная часть тихой революции — новые институты представительства интересов, прямая демократия и электронная демократия.
— Как в этих новых условиях будут чувствовать себя партии?
— Им придется развиваться в среде, где активно представлены конкурирующие институты, претендующие на часть тех функций, которые традиционно выполняют партии. В перспективе мы будем иметь новый политический ландшафт, где часть функций партий будут разделены и поглощены структурами гражданского общества.
— Например?
— Конкурент политических партий — механизмы прямого участия и структуры гражданского общества, которые берут на себя часть функций конструктивной оппозиции, а несистемную оппозицию лишают возможности расширения. Для того чтобы критиковать власть, выявлять недостатки проводимого политического курса в различных областях, совершенно необязательно создавать оппозиционные политические партии, достаточно воспользоваться механизмами прямой демократии и совещательной демократии, механизмами электронной демократии, которые, кстати, гораздо удобнее для рядовых граждан, гораздо ближе к ним, чем действия через оппозиционную политическую партию.
Треть россиян без партии
— Один из важных вопросов, который мы задаем партийной системе (см. «Пять вопросов к партийной системе России», «Эксперт» № 45 за этот год), заключается в том, готовы ли сами партии к обновлению. Вот сейчас в новом кризисе оказалась «Единая Россия»…
— Я бы не торопился говорить о «новом кризисе» «Единой России». Есть заметное снижение рейтинговых показателей, результат «горькой», но необходимой пенсионной реформы. Есть бунт рассерженных избирателей в регионах в 2018 году и поражение партии на губернаторских выборах во Владимирской области, Хабаровском крае и Хакасии. Я бы добавил сюда и Приморский край (результаты второго тура отменены из-за многочисленных нарушений). Можно вспомнить и поражение губернатора-единоросса в Иркутской области в 2015 году. Это серьезные вызовы. Чтобы их оценить, давайте вспомним, что с настоящим кризисом «Единая Россия» столкнулась на выборах 2011 года. Как она из него вышла? Через большую реформу политической системы, в которой сама активно участвовала, и через внутрипартийную реформу, суть которой была в переориентации на модель электоральной партии. Это подтверждается повышением показателей профессионализации и снижением «внешних» влияний со стороны непартийных элит, а также запуском механизма праймериз по открытой модели.
«Единая Россия» успешно адаптировалась к конкурентной ситуации, которую закрепила большая реформа в партийно-политической системе, о которой я уже говорил, и укрепилась как политическая сила в ходе парламентских выборов 2016 года. Не будем забывать, что эти выборы прошли по новым правилам, по новой электоральной формуле, когда выборы в Государственную думу были свободны от эффекта будущих президентских выборов. Пройдя через все это, восстановив статус партии конституционного большинства на выборах и перейдя к выстраиванию отношений с правительством на программно-политической основе, «Единая Россия» сделала важный шаг на пути превращения в правящую партию. В принципе, разумным выглядит и недавно заявленный новый вектор развития партии, а именно превращение в сетевую партию. Расшифровки, насколько я знаю, никакой содержательной не было, но, в общем, вектор движения ясен: еще большее сближение с обществом, — и этот вектор выглядит разумным. Оценивая способность «Единой России» к обновлению, необходимо помнить, что инициатором создания и моральным лидером партии является Владимир Путин. Действующий президент не принимает непосредственного участия в межпартийной конкуренции, в своем отношении к партиям руководствуется «системной» логикой: это позволяет сочетать консолидирующее начало и трансформационное лидерство.
— А партии думской оппозиции?
— Они развиваются в русле более противоречивых трендов. С одной стороны, они активно осваивают положение нишевых партий: участие в «коалиционных сценариях» выборов, появление губернаторов от партий думской оппозиции (не всегда удачно), не так давно представитель «Справедливой России» занял пост уполномоченного по правам человека. При этом очевиден глубокий кризис оппозиции, как системной, так и несистемной. Размываются линии идейно-политической дифференциации. Все труднее определять, кто либерал, кто консерватор, кто правый, кто левый. Этот процесс еще больше был усилен складыванием патриотического консенсуса после 2014 года, когда абсолютное большинство в обществе и среди политических сил перешло на патриотическую платформу. Кризисное состояние не отменяет политической ценности нишевых партий: принципиально важно, что думская оппозиции была востребована избирателями на региональных выборах 2018-го. Отдельный фактор кризиса оппозиции, прежде всего системной, — старение руководства.
Для несистемной оппозиции все выглядит гораздо более драматичным, поскольку основа ее политической позиции — это не столько либеральная идеология, сколько альтернативная идентичность, западники. В ситуации долговременного конфликта с Западом они последовательно солидаризируются с геополитическими соперниками России и тем самым побуждают воспринимать себя уже не как один из отрядов российской оппозиции, а в качестве инструментов иностранных государств, действующих на российской территории. Результат — заметная часть оппозиционной ниши оказывается устойчиво незаполненной.
— Удивительно, опросы показывают, что запрос на оппозицию есть, но сама оппозиция, и системная, и несистемная, не способна этот запрос удовлетворить.
— В результате равновесие в партийной системе серьезно нарушено. Итоги президентских выборов 2018 года говорят о глубоком кризисе политической оппозиции на обоих флангах — и правом, и левом. На правом фланге наблюдается упадок старых либералов: это и микроскопические итоги Явлинского, и проблематичные поиски новой политической ниши, если мы вспомним о проекте Ксении Собчак, и провальные результаты либеральной оппозиции на выборах мэра Москвы, когда либералы оказались не в состоянии выдвинуть своего кандидата. На левом фланге итог выборов 2018 года — это противоречивые результаты Грудинина как кандидата КПРФ (мы знаем, что в результате произошел раскол между Грудининым и КПРФ), и не впечатляющий бенефис «Коммунистов России», альтернативной коммунистической партии. Наконец, это и поражение Владимира Жириновского в борьбе за лидерство в оппозиционной нише. Он соперничал с кандидатом от КПРФ, и это поражение, возможно, предвещает закат еще одного политического долгожителя.
Необходимость обновления партий политической оппозиции становится все более настоятельной, и дело вряд ли обойдется простой заменой лидеров-ветеранов и партийных брендов, поскольку в основе кризиса оппозиции, напоминаю еще раз, глубинные сдвиги. Это далеко зашедшее обесцвечивание старого политического спектра, исчерпание основных линий идейно-политического размежевания, сложившегося в начале девяностых годов. При этом, что немаловажно, возможности нового закона о политических партиях пока остаются невостребованными, и каких-либо серьезных признаков перестройки в партийно-политической системе сейчас не наблюдается.
— Значит, в ближайшее время ожидать перемен не стоит?
— Мы имеем дело с долговременным трендом накопления предпосылок для переформатирования всей партийно-политической системы. Налицо серьезный контраст между состоянием российских политических партий и запросом на резкое повышение чувствительности политической системы, запросом на способность слушать, улавливать и продуктивно использовать сигналы из общества, запросом на расширение связей в обществе и структурированность первичных звеньев политической системы. Давайте не забывать, что треть российских граждан, не пришедших на выборы в этом году, также должна получить возможность быть услышанной.
Конечно, отдельный вопрос, как нишевые партии могут реагировать на этот кризис. И здесь возможны различные опции. Одна из очевидных — обновление руководства. Но все ли партии системной оппозиции, думской оппозиции, выдержат это обновление, смену руководства? В отношении КПРФ вроде бы сомнений нет, но в отношении ЛДПР и «Справедливой России» такие сомнения присутствуют, и очень существенные.
Есть и другая опция — слияние и поглощение. Известно, что по этому поводу уже делались различные предложения. В частности, Сергей Миронов выступал с предложением об объединении с коммунистами. Эта опция — потенциальная возможность выхода из кризиса, но не стоит забывать, что политические партии — это все-таки не бизнес.
Две модели оппозиции
— Есть ощущение, что в российском обществе в целом преобладает скептическое отношение к партиям.
— Известно, что по опросам где-то половина или около того российских граждан в субъективном смысле находятся в непартийной среде. Они не имеют партийной идентификации, то есть партии, которую они могли бы воспринимать как выразителя своих интересов и мнений. Среди российских граждан в целом доминирует прохладное отношение к политическим партиям — их скорее терпят, чем активно поддерживают, по принципу «вроде как без них нельзя», но никакого особого энтузиазма и активного отношения политические партии в нашей стране не вызывают. Они выступают атрибутом политического устройства, с которым у граждан остается устойчивая внутренняя дистанция.
— При этом размывание идеологий затрудняет контакт партий с людьми.
— Готовых идеологем и идеологических рецептов, которыми могли бы воспользоваться партии, остается все меньше. Чем дальше, тем больше мы уходим от сложившихся идеологий, уходим в пространство ценностей, которому еще предстоит структурироваться на новых основах.
— И что это за ценности?
— Если коротко, то есть основания говорить о двух больших ценностных кластерах, которые в настоящее время организуют массовое сознание. Это ценности, связанные с развитием, с одной стороны, и ценности, связанные со справедливостью, — с другой. Это первое. Второе: есть ряд ценностных установок, которые связывают оба этих основных кластера и являются общими — это стремление быть услышанным, установка на участие. Они общие и для кластера, связанного с развитием, и для кластера, связанного со справедливостью.
— Есть ли на базе этих двух ценностных кластеров место для новой парламентской партии?
— В начале большой политической реформы 2012–2014 годов был проведен естественный эксперимент по выявлению реального запроса на новые партии. Этот эксперимент дал отрицательный результат. И данные опросов общественного мнения, и электоральные результаты свидетельствуют, что абсолютное большинство российских граждан и на уровне мнений, и на уровне поведения не поддерживают создание новых политических партий. По крайней мере, одну из возможных причин этого можно обозначить следующим образом: в российском обществе очень высокие требования к участию во власти. Социологические исследования, которые были проведены на эту тему, показывают, что для абсолютного большинства российских граждан право участвовать во власти должно принадлежать только тем фигурам и силам, которые отвечают достаточно высоким и строгим требованиям. И когда эти требования проецируются на существующие партии и на партийные стартапы, то граждане дают им негативные оценки либо относятся к ним весьма скептически.
— Но ведь мы с вами фиксировали, что есть люди, выброшенные из партийно-политической жизни. Есть люди, которые хотят деятельную оппозицию, при этом нынешняя их не устраивает…
— Российское общество полагает, что институт политической оппозиции должен существовать, что он необходим. Но дальше возникают существенные расхождения в отношении роли и задач оппозиции. Конкурируют и противоречиво существуют две противоположные установки. Одна — традиционная: оппозиция должна последовательно оспаривать политику властей и бороться за то, чтобы самой взять власть. И вторая установка, скорее специфическая для нашей страны: оппозиция должна ограничиваться критикой действующей власти, выявлять ее недостатки, но не претендовать на всю полноту власти и там, где это необходимо, сотрудничать с властью.
В связи с этим разумно предположить, что отношение к политической оппозиции, динамика этого отношения, будет определяться субъективным восприятием успехов действующей власти. При позитивных оценках запрос на оппозицию как альтернативу будет снижаться или, по крайней мере, не будет расти, а будет расширяться запрос на оппозицию-критика, способную, в принципе, к сотрудничеству с властью. И наоборот.
Можно также предположить, что успешное закрепление российского государства на траектории суверенного развития будет способствовать закреплению в обществе запроса на модель конструктивной оппозиции и затухание запроса на модель оппозиции-альтернативы. В этом вопросе многое будет зависеть и от того, как будет развиваться ситуация в элитах. Если нынешний тренд на формирование консолидированной элиты завершится успешно (а мы знаем, что в литературе существует модель, которая описывает такую консолидированную по принципиальным позициям элиту), то в этом случае закрепится и станет преобладающей модель оппозиции-критика. Если же консолидацию элит завершить не удастся и в элитах останется размежевание по принципиальным вопросам и основаниям, тогда обострение противоречий в элитах будет стимулировать активизацию в обществе запроса на оппозицию-альтернативу.
Будущее системы
— Если следовать предыдущему размышлению о сущности оппозиции в России, то получается, что партийная система будет саморегулироваться и дополнительных стимулов ей не требуется.
— В отношении любых отдельно взятых политических институтов главное не быть доктринером и не попадать под гипноз очевидных решений. Ни один из наших политических институтов — в их нынешнем состоянии — не самоценен. Самоценным следует считать только способность всей политической системы сочетать устойчивость и развитие.
Главное, правильно оценить, какую полезную работу в политической системе способны произвести существующие здесь и сейчас партии и в каком направлении они должны развиваться, чтобы увеличивать свои полезные свойства. Мы помним, что в начале 2000-х годов на определенное время стал актуальным лозунг о необходимости партизации власти и правительства. Движение к правительству парламентского большинства, объявленное Владимиром Путиным в качестве возможной цели в 2003 году, в 2006-м им же было остановлено. И дальнейшее развитие тренда партизации власти было как бы поставлено на паузу. Ретроспективно причины, по которым это перестало быть ближайшей задачей, становятся более понятными, потому что при слабых партиях и незрелых переходных элитах партизация принесет во власть не новую дисциплину и ответственность, а раскол и паралич, не повышение политического качества государства, а его снижение.
За последние полтора десятилетия было много сделано для институционального укрепления политических партий, для функциональной специализации элит и их консолидации на патриотической основе. Много сделано для налаживания конструктивного взаимодействия многопартийной Государственной думы с правительством. Наконец, партии стали открываться для общества и превращаться в один из социальных лифтов. Правда, ситуация в регионах меняется не так быстро, как в федеральном центре. И тем не менее именно сейчас, в 2018 году, мы можем сказать, что дистанция между партиями думского большинства и правительством существенно сократилась. «Единая Россия» достаточно близко подошла к фактическому статусу правящей партии. И в качестве актуального нового рубежа политического развития партизация правительства становится актуальной. Главное, чтобы партийное правительство стало естественным шагом в политическом развитии, а не резким движением и тем более не революционным экспериментом.
— Требуются ли какие-то дополнительные изменения в законодательстве?
— Важно, что ключевые изменения уже были сделаны, и сделаны давно — речь идет о двух поправках к Конституции 2008 года. Эти поправки привели к изменению электоральной формулы и введению обязательного отчета правительства перед Государственной думой. Плюс аналогичная процедура была создана в регионах, я имею в виду отчет губернаторов перед заксобраниями. Удивительно, что эти фундаментальные перемены практически не обсуждались в научном и экспертном сообществе.
Думаю, что в ближайшей, в крайнем случае в среднесрочной перспективе, партийное правительство может стать реальным. Речь идет о кабинете, формируемом ведущей партией через консультации с президентом. Этот партийный кабинет необязательно будет полностью однородным, можно предположить и возможное участие в нем отдельных партий думской оппозиции, и, по ситуации, отдельных беспартийных специалистов. Подводим итог: ротация во власти правительственных кабинетов, сформированных ведущей партией или коалицией партий, представляется возможным сценарием.
— А будет ли меняться партийный ландшафт в Госдуме?
— При сохранении нынешних тенденций можно говорить о векторе постепенного движения от сценария полуторапартийности, в который укладывается нынешняя формула «доминирующая партия плюс нишевые партии», к сценарию двухпартийности. Но это долгий путь, и скорость будет зависеть от кристаллизации базовых идеологических кластеров, о которых я уже говорил: ценностного полюса развития и ценностного полюса справедливости. Разумеется, в обоих случаях речь идет о дифференциации в рамках и на основе единой патриотической платформы.
— И каким будет дрейф к двухпартийности? С помощью слияния и поглощения нишевых партий?
— Слияние и поглощение — это возможный вариант, тем более что какие-то движения в этом направлении, по крайней мере на уровне слов, уже делались, хотя не все так просто. По крайней мере, эта опция представляется более вероятной, чем возникновение с нуля новой мощной силы. Но возможен и наиболее негативный сценарий: выход на двухпартийность через разделение гегемона, через разделение доминирующей партии. Дело вполне может закончиться тем, что вся существующая ныне думская оппозиция в конечном счете самоликвидируется. Партии окажутся не в состоянии найти общий язык и объединиться. Они предпочтут саморазрушение. В таком случае разделение доминирующей партии на две части будет естественным выходом из сложившейся ситуации.
Тем не менее нужно помнить одну очень важную вещь: это разделение будет продуктивным только в том случае, если у нас возникнет консенсусно-объединенная элита, когда консолидация элит на патриотической платформе будет завершена. Потому что, если это разделение гегемона произойдет в условиях все еще неконсолидированной элиты, мы создадим себе очень большую проблему на радость нашим геополитическим партнерам.
