Сентябрьские выборы в российских регионах принесли относительную новизну в российскую политику. Нельзя назвать все это сенсацией, но электоральные результаты оппозиции, прежде всего КПРФ, предсказуемо выросли. В четырех регионах страны выборы губернатора продолжились вторыми турами, чего не случалось уже давно (а может быть, даже никогда). В некоторых регионах коммунисты даже обошли по голосам «Единую Россию» по спискам, а в ряде случаев и по одномандатным округам. Во Владивостоке во втором туре кандидат от КПРФ сенсационно обгонял своего оппонента от власти вплоть до подсчета 95% избирательных протоколов, а произошедшее потом вряд ли имеет отношение к динамике настроений общества.
Избиратели реагируют на непопулярную пенсионную реформу, на инерционную кадровую политику Кремля, который поддерживает непопулярных и нехаризматичных губернаторов, на рост цен и общую атмосферу кризиса.
Секретарь ЦК КПРФ Сергей Обухов оптимистически оценил ситуацию: «В нашей стране после этих выборов сложилась новая политическая реальность». А первый зампред ЦК партии Иван Мельников расшифровал слова товарища: «Если раньше мы говорили, что КПРФ твердо занимает позицию второй политической силы, то сейчас мы можем сказать: эти выборы показали, что появился качественно новый уровень конкуренции с “Единой Россией”».
Впрочем, КПРФ ожидает перелома уже давно. В далеком 2009 году, когда кризис только начинался, Геннадий Зюганов говорил, что «ветер истории вновь дует в паруса левых сил». Но годы шли, паруса бессильно хлопали, а корабль парламентских коммунистов никуда особенно не плыл. Удастся ли российской компартии и другим левым силам наконец поймать этот исторический ветер хотя бы теперь, через десять лет?
Это зависит от нескольких факторов.
Припозднившийся ветер
Сама КПРФ, безусловно, чувствует, что перед ней открываются принципиально новые перспективы, но и осознает, что может столкнуться с огромными вызовами. Повышение пенсионного возраста стало символическим переломом в настроениях общества. Если в 2011–2012 годах ядром протестного движения были средние слои в крупных городах, в то время как большинство населения лишь пассивно наблюдало за борьбой власти и уличной оппозиции, то сейчас протестные настроения и мобилизация растут как раз в среде прежде «лояльного большинства».
В годы нефтяного благополучия негласный социальный контракт строился на гарантиях роста уровня жизни, пусть и непропорционального, в обмен на политическую лояльность и все меньший плюрализм элит. Теперь этот контракт нарушен: во имя сохранения политического режима и привилегий его бенефициаров власть ведет наступление на социальные права большинства общества — по крайней мере, так это воспринимается. Поэтому протест имеет именно социальную повестку и разрушает сложившуюся систему взаимоотношений между страной и ее политической системой. Такой сценарий развития событий ожидался давно, с начала мирового финансового кризиса в 2008–2009 годах. Именно этот ветер имел в виду Геннадий Зюганов десять лет назад. Но ждать пришлось долго: в 2013 году медленный рост социального недовольства оказался прерван патриотическим подъемом, последовавшим за «крымской весной». Но теперь потенциал этого подъема исчерпан, и динамика общественной борьбы вновь определяется внутрироссийской повесткой.
Для руководства КПРФ очевидно, что развитие этих протестных настроений может в несколько раз увеличить электоральную поддержку партии, реально подняв ее влияние и увеличив возможности. Но как этим воспользоваться?
Чтобы возглавить растущий протест и аккумулировать голоса людей, недовольных социально-экономическим развитием страны, партия должна по всему фронту выступить против сложившегося социально-политического режима. Формально она и пытается это делать. КПРФ выступила с инициативой проведения референдума по пенсионной реформе; стала главной силой в протестной кампании, проведя ряд массовых общероссийских акций; в Государственной думе и региональных законодательных собраниях именно депутаты-коммунисты возглавляют оппозицию правительственной реформе. Наконец, на прошедших региональных выборах протест против «антинародной политики» повышения пенсионного возраста стал основой предвыборной кампании коммунистов.
Но есть одна проблема. КПРФ за минувшие два десятилетия сама во многом стала частью действующего режима. В первом приближении это выглядит так.
За восемнадцать лет укрепления «вертикали власти» и строительства «управляемой демократии» сложилась ситуация, когда главные избиратели страны сидят на Старой площади. Это, конечно, схема, и жизнь всегда оставалась сложнее и разнообразнее, но в руководстве КПРФ эту схему принимают во внимание. Идти в лобовую атаку против Кремля, нарушать неформальные границы «консенсуса», жестко противопоставлять себя Владимиру Путину и т. д. считается опасным и почти безнадежным. Это значит вызвать на себя огонь из всех батарей.
Контуры КПРФ
Во втором приближении детали политического пейзажа приобретают еще большую ясность. Как выглядит региональное отделение КПРФ? Часто (но не всегда) это полуживая организация с несколькими оплачиваемыми и очень лояльными партийному руководству чиновниками и полным (или почти полным) отсутствием актива. Политический капитал такого отделения — партийный бренд и государственная регистрация КПРФ в качестве участника политического процесса. Такие региональные отделения часто сдавались в аренду бизнесу — региональному или пришлому — на условиях франшизы. «Инвестор» на определенных условиях получал возможность вписать свою фамилию в первую (или вторую) строчку предвыборного списка партии на региональных или национальных (это гораздо дороже) выборах. В ряде случаев подобные инвесторы стремились установить контроль за партийной организацией, посадив там на ставки своих людей и подчинив своей воле всю работу обкома или горкома.
В реальности далеко не все региональные организации КПРФ были такими франшизами. А в большинстве случаев картина была сложнее, потому что в процесс вмешивались grassroots (спонтанные низовые движения), низовой коммунистический актив и «идейная партократия». В отличие от других российских партий КПРФ никогда до конца не превращалась в пустую форму, лишенную политико-идеологического содержания. Но свою роль этот фактор в истории партии играл и до сих пор играет.
Мне приходилось близко наблюдать, как функционирует компартия в условиях наличия «стратегического инвестора». В 2011 году, например, я был выпускающим редактором газеты «Советский Кузбасс» и на протяжении двух месяцев был одним из руководителей штаба КПРФ в Кемеровской области. Нашим кандидатом тогда был Сергей Собко, которого СМИ иногда называли одним из главных спонсоров КПРФ.
Сергей Васильевич очень интересный человек, яркий представитель того слоя «красных директоров», от которого в реальности и зависит судьба российской компартии. Довольно крупный бизнесмен, он владел корпорацией, объединявшей одиннадцать предприятий с общим оборотом в несколько сотен миллионов рублей. Его заводы производили комплектующие для железнодорожного транспорта и сельхозтехники, продукты питания и пластиковую упаковку для пищевой промышленности; он был крупным поставщиком продуктов для учреждений ФСИН. При этом сам Собко вовсе не производил отталкивающего впечатления и не был беспринципным дельцом. Совсем наоборот: он, очевидно, человек с убеждениями.
В отличие от большинства его помощников с Собко можно было поговорить о русской революции или о проблемах мирового левого движения — Сергей Васильевич был зампредом фракции «Объединенные левые» в ПАСЕ. Однажды мы сидели в ресторане 7 ноября. Помощники Сергея Васильевича подшучивали над моими революционными симпатиями. Сам кандидат долго молчал. А потом неожиданно предложил выпить за юбилей Октября: «Только мы с тобой здесь понимаем, что это было за событие в истории человечества». Для инвестора он был вполне заинтересованным и идейно мотивированным человеком. Но все же он был инвестором.
Я помню, как я приносил кандидату статьи о том, как бездарно разворовывается промышленное наследие, созданное когда-то трудом комсомольцев-энтузиастов, или о том, как местная администрация организует и покрывает наглое разграбление бывшей «общенародной собственности». Сергей Васильевич читал тексты по нескольку раз, очень хвалил, один раз чуть не прослезился. И чаще всего запрещал их публиковать. Слишком резкий тон предвыборной газеты, боялся он, может спровоцировать конфликт с администрацией Амана Тулеева и разрушить те договоренности, которых ему удалось достичь с губернатором.
В другом регионе и с другим кандидатом (имя которого мне недосуг вспоминать, скажем так) мы провели яркую по местным меркам предвыборную кампанию. Было ощущение обратной связи, в партию пошла молодежь, телефоны штаба просто разрывались от звонков избирателей. Мы ждали сенсационных результатов. Но в день голосования все наши наблюдатели стали заваливать штаб сообщениями о массовых фальсификациях, вбросах, «каруселях», неправильном подсчете голосов. Ряд эпизодов удалось снять на видео. После того как областной избирком сообщил, что КПРФ получила свои привычные 12,5% голосов, кандидату позвонил губернатор. Мы как раз сидели у него в кабинете и обсуждали планы действий: судебные иски и уличные протесты с элементами «оккупации» городского пространства. Кандидат вышел в другое помещение, а когда вернулся, долго молчал, вертел в руках ручку, смотрел в одну точку перед собой. «Мы признаем итоги выборов», — подвел он черту под бессонной ночью. В областном центре у него было несколько заправок, кафе и две управляющие кампании в сфере ЖКХ.
«Красные директора», составлявшие плоть и кровь социального тела КПРФ, главную часть ее социальной базы, висели на крючке у исполнительной власти. Как «хозяйствующие субъекты» они просто не могли себе позволить не коллаборировать с действующей властью. Им это грозило бы отъемом собственности, возможно, уничтожением предприятий с десятками или сотнями сотрудников, а возможно, и уголовным преследованием. Прецеденты были. И этот поводок был самым коротким: партия не могла стать организатором уличного протеста (за разрешенными и согласованными рамками); партия не могла не признавать итогов сфальсифицированных выборов; партия боялась критиковать действующую власть.
Есть еще и третий контур, самый общий. По ряду вопросов, особенно в сфере внешней политики, военного строительства, ВПК, партийное руководство вообще не имеет претензий к администрации Владимира Путина. «Власть украла у нас нашу повестку» — со вздохом пожимают плечами в ЦК.
Кадровая партия
Ничто не меняется в одночасье. Даже революционные перемены подготавливаются долгими годами рутинных, порой едва заметных эволюций, изменения баланса, смены поколений. Долгое существование на политических задворках «управляемой демократии» тоже отразилось на коммунистической партии, хотя эти перемены и не бросаются в глаза внешнему наблюдателю.
Один из ключевых процессов стал результатом биологических причин. В партии начался процесс смены поколений. На протяжении двадцати лет двумя главными персонажами внутрипартийной жизни были «красные директора» и старая партийная номенклатура. Состав первой когорты так или иначе обновлялся. Хотя часть бывшей советской хозяйственной и ведомственной бюрократии со временем почти безболезненно отдрейфовала в партию власти, какие-то бизнесмены вокруг компартии были всегда. Уровень их идейной мотивации и политической подготовки, вероятно, снизился, а структура мотивации изменилась, но типаж промышленника, финансирующего компартию или даже принимающего участие в ее работе, не исчез. А вот поколение «обкомычей» — бывших партийных секретарей, инструкторов ЦК ВЛКСМ и прочих чисто политических и идеологических коммунистических функционеров — стало постепенно отходить от штурвала. Чаще всего посмертно или по медицинским показателям.
И здесь произошло нечто интересное. Места старых «обкомычей» чаще всего занимали сравнительно молодые выдвиженцы, часто бывшие комсомольцы, а вовсе не внешние спонсоры партии. Символом этого поколения партийных лидеров стал бывший лидер комсомола Юрий Афонин, отвечающий в руководстве КПРФ за кадровую и организационную политику. Занимая «сталинскую» функциональную нишу, этот сравнительно молодой аппаратчик медленно и постепенно провел в КПРФ довольно масштабное кадровое обновление, опираясь на завещанную вождем всех народов максиму «кадры решают все».
Я не хочу называть фамилий, чтобы не осложнить политическую биографию их обладателей, но среди региональных руководителей КПРФ есть немало людей, с которыми в начале 2000-х мы вместе распевали бунтарские комсомольские песни у костров в летних лагерях левого актива.
За свободу комсомола,
Не боясь, не оробев,
Уходили комсомольцы
На войну с КПРФ…
Прошли годы, большинство исполнителей научились носить костюмы, сидеть на пленумах и соблюдать партийный политес. Но вряд ли утратили при этом и прежние навыки, и большую часть собственных идеалов.
Чисто партийная карьера в оппозиционной партии в наши времена — далеко не самый желанный путь к успеху. Невысокая зарплата. Очень туманные политические перспективы: большинство комсомольцев начала 2000-х даже мечтать не могли о депутатских местах. Масса ограничений, необходимость участвовать в куче нудных ритуалов и неприятных компромиссов. Унизительная беспомощность перед московским руководством партии. Чтобы не бросить все на полпути, не спиться и не махнуть на это рукой, нужна глубокая идейная мотивация, вера в собственную миссию. И вот отдельные товарищи все-таки прорвались и теперь возглавляют районные, городские и даже региональные парторганизации. Теперь судьба партии и ее политическое лицо отчасти находятся в их руках.
Самого Юрия Афонина многие считали беспринципным карьеристом и аппаратчиком. Не знаю, насколько справедливы эти упреки и подозрения. Но в своих действиях он исходил из чисто политической логики. Потратив годы на медленную карьеру в КПРФ, он вряд ли хотел, чтобы эта партия ушла в небытие после того, как однажды на покой уйдет ее бессменный лидер. А такая перспектива просматривалась, тем более что в Кремле время от времени возвращались к идее вытеснить компартию за пределы официальной парламентской политики, заменив ее на лояльную и полностью подконтрольную «социал-демократическую» конструкцию. Единственным способом обезопасить себя от такой печальной перспективы в условиях России 2000–2010-х годов было усиление меритократического принципа. Поощрять продвижение по партийной линии тех функционеров и активистов, кто добивался лучших результатов в организации протестных мобилизаций, кто оказался способен создавать самые эффективные медиапроекты, а главное, получать максимальные результаты на выборах.
Эта политика растянулась на годы: Афонин вовсе не хотел вызвать в партии дополнительные расколы и скандалы, поэтому должности замещались медленно, по мере ухода от дел старых мастодонтов еще советских «годов выпуска». Более того, эта линия наталкивалась на серьезные противоречия. Часто наиболее сильные региональные парторганизации претендовали на излишнюю самостоятельность и бросали вызов стратегической линии партии на «мирное сосуществование с Кремлем». Последовал ряд партийных чисток, когда разгрому подверглись многие самые мощные региональные отделения КПРФ, включая Московский и Ленинградский горкомы, Красноярский крайком и многие другие. Но все-таки за годы политической стабильности КПРФ заметно продвинулась к формату кадровой партии, основанной на меритократическом принципе.
Важный аспект этой медленной эволюции заключается в том, что вступление в игру нового поколения лидеров, обязанных своим восхождением Юрию Афонину, постепенно снизило зависимость партии от спонсоров и вообще от «красных директоров». Они по-прежнему составляют главную опору партии и ее социальную базу. Именно их социальный интерес определяет собой идеологию партии и основу ее политической программы: протекционистская защита национального рынка, дешевый внутренний кредит, господдержка «отечественного производителя» и тому подобные кейнсианские меры «левопатриотического» характера. Но сами предприниматели все реже становятся руководителями партийных организаций или даже членами партии.
Перелом в этом отношении начался после «мокрого съезда» 2004 года, когда один из тогдашних спонсоров и лидеров партии Геннадий Семигин попытался перехватить у Геннадия Зюганова лидерство в КПРФ. Это вызвало в партии довольно глубокий раскол: во многих региональных организациях существовали «семигинские ставки», а сидевшие на них активисты выступили против старого руководства. Тогда лидерам КПРФ с большим трудом удалось удержать контроль над партией и сохранить партийную регистрацию в своих руках. Но власть Зюганова над партией после этого резко укрепилась. С тех пор партия постепенно, без резких движений, старалась отодвинуть бизнесменов от рычагов принятия решений. Спонсоры могли получить заветное место в предвыборном списке, но все реже — контроль над региональной парторганизацией. КПРФ получала автономию от собственной социальной базы, институализируясь как политическая машина.
В последние месяцы в действиях руководства КПРФ появилась еще одна важная новация. Партия стала экспериментировать с выдвижением ярких, харизматичных и потенциально сильных лидеров, далеко не всегда состоящих в ее рядах. Получалось, что яркие кандидаты приносят партии электоральные очки, но не получают при этом влияния на ее внутреннюю работу и всецело зависят от партии.
Главный пример здесь — Павел Грудинин, представлявший коммунистов на президентских выборах. Но есть и другие примеры. На губернаторских выборах во Владимирской области КПРФ выдвинула харизматичного и яркого политика, члена радикального «Левого фронта» Максима Шевченко. В Москве компартия последовательно сотрудничает с Сергеем Удальцовым, который фактически стал главным организатором кампании уличного протеста и организатором социальных коалиций (за лето в Москве прошло более десяти конференций социальных движений, входящих в коалицию «Моссовет»). Наконец, ярким примером успешного применения этой новой тактики стало выдвижение на пост губернатора Хакасии 31-летнего лидера местных коммунистов Валентина Коновалова, который известен в регионе как яркий «трибун» и активный организатор массовых протестов.
Эта плеяда новых лидеров выражает стремление КПРФ превратиться в главного субъекта российского левого «популизма», то есть встать в один ряд с лейбористами Джереми Корбина, сторонниками Берни Сандерса или Пабло Иглесиаса из испанской «Подемос». Все эти новые выдвиженцы не просто результат политики обновления партии. Они призваны расширить ее социальную базу, создать вокруг нее принципиально новую социальную коалицию, противостоящую не просто партии власти, но всей выстроенной за годы социально-политической машине правящего класса.
Красные флажки: границы допустимого радикализма
Но сможет ли компартия оставаться на высоте задач, которые она перед собой ставит, не вполне ясно. Если власть будет ужесточать контроль за внутренней политикой, чем ответят коммунисты?
Арест Сергея Удальцова, которого в профилактическом порядке отправили на тридцатидневный административный арест, чтобы изолировать от протестных мобилизаций и работы в рамках предвыборной кампании в Москве; недопуск к выборам во Владимирской области выдвиженца коммунистов Максима Шевченко и масштабное применение муниципального фильтра против «опасных» кандидатов от левой оппозиции; наконец, чудесные результаты ночного подсчета голосов после второго тура губернаторских выборов во Владивостоке — таков первый барьер, с которым столкнется «популистская» стратегия КПРФ. Не нарушая существующих писаных и неписаных правил игры, победить практически невозможно. Решится ли партия выйти за эти красные флажки?
Ответ на этот вопрос лежит преимущественно за пределами КПРФ. Он зависит от того, как будет развиваться ситуация в стране в целом. Решающими будут два фактора: рост протестного движения снизу и возможный раскол в элитах.
Уже сегодня мы видим, что недовольство снизу оказывает давление на власть. Лоялистские политики вроде Сергея Железняка или Натальи Поклонской позволяют себе крайне рискованные политические жесты: демонстративно не прийти на решающее заседание парламента или даже проголосовать против воли собственной фракции. С другой стороны, оживились желающие перехватить социальную повестку у КПРФ. После нескольких лет анабиоза из подполья вышло движение Сергея Кургиняна «Суть времени», которое собирает подписи против пенсионной реформы. А представители «Справедливой России» зарегистрировали «спойлерскую» инициативную группу по проведению референдума. Однако если значимость таких инициатив будет расти вместе с массовым протестным движением, это приведет к неизбежному углублению разногласий внутри элиты. А инициативы, которые сегодня выглядят лишь инструментами в руках кремлевских политтехнологов, могут выйти из-под контроля властей по классической модели зубатовских профсоюзов эпохи Первой русской революции. Впрочем, конкурировать со спойлерами КПРФ приходится уже сегодня, и это требует от компартии большей энергии.
Если власти в ближайшей перспективе удастся взять под контроль ситуацию в стране и остановить обвал рейтингов и рост недовольства, это может оказать дополнительное давление на осторожное руководство компартии. Что случится, если КПРФ сама откажется от попыток выйти за красные флажки и вернется к тактике ситуативных договоренностей с властью? Эксперимент такого рода мы сейчас наблюдаем на Дальнем Востоке.
Но и такой сценарий вряд ли станет точкой в истории политического кризиса. Радикальное, «популистское» крыло партии и ее союзники вроде тех же Сергея Удальцова, Максима Шевченко и Валентина Коновалова могут уйти в «свободное плавание», создав независимый от партии центр левого популизма, чтобы не оставить улицу правым популистам Алексея Навального. Необходимые элементы координации между этими лидерами и группами возникают прямо сейчас на наших глазах.
Фактически можно обрисовать два сценария, в соответствии с которыми, скорее всего, будет развиваться ситуация на левом фланге российской политики: «английский» и «французский». В первом случае радикализация протестного движения найдет выход в обновлении старой левой партии, которая выдвинет вперед новых публичных лидеров, изменит риторику и наберется храбрости, чтобы прямо противопоставить себя истеблишменту и его политической системе, как это сделали лейбористы Джереми Корбина. Во втором случае партия не сможет решить эту задачу, и тогда политический проект левого популизма будет формироваться за ее границами, как это произошло с «Непокоренной Францией» Жан-Люка Меланшона, который создал свое движение вне двух традиционных рабочих партий — социалистической и коммунистической, но уже намного превзошел их по популярности и политическому влиянию.
