Что делать, если своей собственностью, хозяйственными активами, бизнесом их владельцы распоряжаются во вред людям? Оставляют без зарплаты, массово увольняют, губят природу? Вот разлетевшиеся на всю страну высказывания Владимира Путина:
«Не вижу вашей подписи. Идите сюда. Подпишите. Идите. Вот договор… Ручку-то верните».
«Доктора придется послать и зачистить все эти проблемы».
«Компания ЮКОС имеет сверхзапасы. Как она их получила — это вопрос».
Что произошло дальше, все знают. Но ведь на окриках президента постоянно жить нельзя…
В мире сложились две практики согласования эффективной хозяйственной собственности (бизнеса) и общественных интересов. Первая — по закону: если что не так — банкротство, законы о труде, налогах, о неисполнении решения суда. Вторую предложил бывший генсек ООН Кофи Аннан — устойчивое развитие, когда бизнес обсуждает и согласовывает свои действия с «группами интересов»: местными сообществами, трудовыми коллективами, властями.
Обе практики вполне рабочие, но требуют скрупулезности, налаженной правовой системы и времени. Скажем, процедура банкротства может длиться два года и дольше. А если времени не хватает, люди сидят без денег, гибнет окружающая среда, назревают конфронтация, напряженность, враждебность?
Тогда в отношении безответственного собственника власти принимают те или иные оперативные меры, где-то правовые, а иной раз и не очень. Угрозы и шантаж на службе справедливости — такое случается сплошь и рядом.
Специалисты по-разному относятся к этой «промежуточной» практике, но в отношении нашей страны общая позиция примерно такая:
— отношения собственности в России не устоялись, на это просто не хватило исторического времени;
— сейчас принудительное отчуждение неправедного бизнеса неизбежно, причем не только у нас, это практикуется и в развитых правовых системах;
— правовой основы, готовых норм для этого у нас может и не оказаться, но их создание крайне актуально, и это большая и неотложная работа для экономистов и правоведов;
— все процедуры отъема должны быть максимально прозрачными, обсуждаемыми между группами интересов («стейкхолдеры»), защищенными от рейдерства, коррупции, политики.
Кстати, что касается политики, то это не факт. Когда концерн Renault повел себя предательски, президент Шарль де Голль нисколько не колебался: р-р-раз! — хозяев выгнали, а автозавод национализировали. Так как же действуют власти у нас и как на Западе? Вот самые яркие примеры.
«Уже складывается мнение, что это нормально — “перераспределить актив”»
Елена Юлова , адвокат
В том, что мы сейчас с вами обсуждаем (можно сказать «белое рейдерство»), самое важное — разработать правила для государства, когда оно может:
— оперативно приватизировать предприятия в условиях опасной общественной напряженности;
— посредничать между источником этой напряженности, дискредитировавшим себя бизнесом и потенциальными хозяевами, берущимися решить проблему.
Нужны четкие и однозначные критерии, когда государство имеет право на вмешательство в нарастающий конфликт между собственником бизнеса и его работниками.
Я глубоко уверена, что в разобранном вами примере конфликта во Франции между президентом де Голлем и концерном Renault первый был неправ. Даже несмотря на коллаборационизм автозавода и поощрение деятельности коммунистов у себя в компании, последнее фактически послужило причиной, а первое — поводом. Даже несмотря на общественный консенсус по поводу этой истории.
А если бы я согласилась с действиями французского правительства, то тем самым косвенно одобрила бы действия «наших властей» забирать у одних и отдавать другим, «своим». Та французская история — это кейс из области угрозы политическому строю, а мы-то обсуждаем обычную хозяйственную жизнь.
Я два года веду дело в Новосибирской и Кемеровской областях, и наблюдаю, как там складывается едва ли не рутинная практика вмешательства региональных администраций в ситуации, когда не выплачивалась зарплата. И там уже складывается мнение, что так и надо, это нормально — «перераспределить актив». В ходе социального конфликта в угольной отрасли власти и бизнес полагали, что спасают ситуацию, и после совершения определенной сделки губернатор Тулеев даже написал благодарственное письмо главе СК РФ Бастрыкину за то, как эффективно действовал руководитель областного следкома. Но что-то пошло не по привычному сценарию, и в результате есть уголовное дело на благодетелей и обвинение, по которому можно получить от 7 до 15 лет.
И это при том, что в итоге у собственника предприятия, спровоцировавшего конфликт, моментально нашлись деньги на зарплату персоналу, проблему-то решили!
Мой пафос в том, что проблема законодательного регулирования подобной практики критически назрела, иначе действия по поиску средств для выплаты зарплат, инвестора для загибающегося градообразующего предприятия и дальше будут квалифицироваться как криминальные, а жесткие предложения со стороны государства неэффективному собственнику — вымогательством. Да, это небыстрый процесс, но главное — начать его. И это будет важным сигналом и безответственному бизнесу.
«России просто не хватило времени создать институт собственности»
Игорь Курукин , доктор исторических наук, РГГУ.
По большому счету в России понятие собственности и ее гарантии появились лишь во второй половине XVIII века. Именно тогда Екатерина II издала две «жалованные грамоты» — горожанам и дворянству — о том, что их собственность гарантируется государством и может отчуждаться только по решению суда. Были введена свобода предпринимательства: заводи свое дело, плати подати, и не надо получать разрешения в Петербурге. До этого ничего подобного в стране никогда не было.
Вотчинные отношения, земельное право и собственность начали было формироваться на Руси еще на границе XI–XII веков в виде сложных отношений иерархии, прав владений, взаимоотношений князей и бояр и их вассалов — как и повсюду в средневековой Европе. Правда, с двумя очень существенными отличиями.
Во-первых, на Западе этот процесс начался существенно раньше, в VII–VIII веках. Во-вторых, в Европе, как это ни покажется странным, даже в период самого мрачного Средневековья сохранялись традиции и элементы римского права, они никуда не исчезли! Мужики из французских деревень в XIII веке оформляли собственность и сделки с ней через нотариуса. А в процветающей Флоренции в XIV веке было 400 (!) нотариусов, и без дела они не сидели.
А у нас? Начавшийся было процесс институционализации через сто — сто пятьдесят лет, в XIII веке, был грубо прерван. Да, в первую очередь Ордой, но не только. Сыграло свою роль и изменение климата, наступивший «малый ледниковый период», когда неурожаи и голод косили народ каждые семь-восемь лет. Люди шли к феодалу и отдавали все за пропитание для себя и для скотины.
Во второй половине XV века объединение центральных княжеств (Московского, Тверского, Псковского и других) в Московию нанесло новый удар по собственности. Великий князь, государь всея Руси, уже царь, строил державу и крайне нуждался в ресурсах. А их тогда у нас особо и не было — ни плодородных почв и мягкого климата для сельского хозяйства, ни теплого моря для торговли. Была огромная холодная страна.
Имелся только один ресурс — люди. И чтобы этот ресурс мобилизовать, людей требовалось отделить от собственности, прежде всего от земельной, а другой почти и не было. Абсолютно всех, хоть крестьян, хоть князей. Всё теперь либо принадлежит государю, либо может в любой момент быть им реквизировано в свою пользу. Это не значит, что отнимали. Это значит — могли отнять.
Когда царь Петр начал создавать русский военно-промышленный комплекс (державе без вооружений не быть), он едва ли не в приказном порядке назначил класс — не класс, но прослойку «фабриканов» — Баташевых, Яковлевых, Лугининых, Гончаровых, Твердышовых, Демидовых… Они сделали дело и баснословно разбогатели, только последние владели промышленной империей из 34 заводов.
Но «фабриканы» не хотели быть капиталистами-предпринимателями- «буржуями»! Гарантий нет, все могут отнять, и заводы, и деньги, да и социальный статус второго сорта — хоть миллионщик, а все равно «подлой человек», «мужик сорокаалтынный».
Так и бывало. На частные предприятия являлись с инспекцией чиновники из Петербурга из Мануфактурколлегии и требовали предъявить образцы продукции. Бывало, за низкое качество или «неразмножение» производства владельцы расставались со своим заведением; фабрика передавалась другому «эффективному собственнику». В ресурсном секторе аналогично действовала Берг-коллегия.
Поэтому тогдашние русские промышленники рано или поздно «забили» на предпринимательство и устремились в дворянство, не сами, так хоть пусть дети. Десятки крупнейших фамилий его получили, но ничего хорошего из этого не вышло. Заброшенный бизнес приходил в упадок, ведь дворянину считать копейку не пристало, семьи банкротились и разорялись. Наталья Николаевна Пушкина, урожденная Гончарова, праправнучка миллионщика Афанасия Гончарова, выходила замуж бесприданницей.
«Для национализации актива должен быть принят закон»
Артур Басистов , адвокат
Американская писательница Айн Рэнд, полагавшая ничем не ограниченное право собственности conditio sine qua non нормального миропорядка, устами своего героя, анти Робин Гуда Рагнара Даннескьолда, утверждает: «Собственности под условием не бывает». То есть собственник полностью свободен в отношении ему принадлежащего, и никто другой не должен иметь законную возможность навязать собственнику свою волю о распоряжении и/или пользовании.
Очевидно, что пользование собственностью, как правило, не может быть неограниченным, потому что оно не должно нарушать права других. Можно купить сельскохозяйственный земельный участок, но нельзя использовать его для хранения токсичных отходов.
Закон содержит лишь несколько случаев, когда имущество (мы говорим именно об имуществе, а не имущественных правах) может быть изъято у собственника в связи с нарушением им условий использования этого имущества. Так, у собственника принудительно могут быть выкуплены ненадлежащим образом содержащиеся культурные ценности (ст. 240 ГК РФ) и домашние животные (ст. 241 ГК РФ). У собственника может быть изъят земельный участок, который не используется по назначению более трех лет (ст. 284 ГК РФ), или используется с нарушениями (ст. 285 ГК РФ), или не по назначению. Возможна и продажа с торгов жилого помещения, собственник которого использует его не по назначению, нарушает права и интересы соседей либо бесхозяйственно с ним обращается (ст. 293 ГК РФ).
Как видно, все перечисленные выше нормы основаны в том числе на публичном интересе и (или) интересе третьих лиц. Если они не нарушаются, собственник вправе использовать (или не использовать) свое имущество как угодно, эффективно или неэффективно, по назначению или нет.
О принудительном прекращение права собственности в связи с ее неправильным использованием
За исключением изъятия неиспользуемого земельного участка никаких прямых норм, позволяющих государству принудительно прекратить право частной собственности на неэффективно используемое имущество (именно и только по причине неэффективности), наше законодательство не содержит. Предприятие очень непредсказуемое явление, изменение конъюнктуры, конкуренция, санкции — и вместо прибыли одни убытки.
Но пусть речь идет о градообразующем предприятии, которое собственник использует неэффективно, независимо от причин. Что значит неэффективно? Когда доход падает — это проблема собственника бизнеса, его частный интерес. Но когда доход падает настолько, что не хватает на зарплату, чем нарушаются права работников, это позволяет говорить о неэффективности с точки зрения публичного интереса. Нигде не сказано, что предприниматель обязан всегда получать прибыль, но он обязан платить зарплату независимо от финансовых результатов.
С точки зрения Айн Рэнд, собственник не обязан заботиться о рабочих, кому не нравится — пусть ищет другую работу в другом месте. Кроме того, свобода собственника разориться — одна из свобод предпринимательства. Но это было давно и в Америке. У нас, с учетом традиционно низкой трудовой мобильности общества и принятой им же патерналистской модели поведения власти, такие свободы воспринимаются как несправедливость, преодолеть которую, по мнению общества, обязано государство. И что государству делать?
Выбор невелик: либо как-то субсидировать социально важный бизнес, либо менять собственника. Да, принудительная передача неэффективно используемого актива от одного частника к другому при капитализме выглядит юридическим нонсенсом, однако это вполне укладывается в матрицу нашей истории: собственности у нас как таковой не было, и мы к ней, в отличие от Айн Рэнд, так и не привыкли.
Отечественный закон пока не содержит механизма, позволяющего государству легально принудить частного собственника бизнеса к его продаже другому частному лицу. Несмотря на то что де-факто такие ситуации происходят нередко, они реализуются либо под давлением через непрямые юридические процедуры (например, предъявление неожиданных и неисполнимых налоговых требований с последующим банкротством, уголовное преследование собственника), либо через процедуры, которые к закону отношения не имеют.
Однако у государства существует легальная возможность изъять неэффективно используемый социально значимый бизнес посредством возмездной национализации и либо управлять им самостоятельно, либо передать его тому, кто сможет управлять более эффективно, не допуская социальных проблем.
Здесь следует сделать оговорку о терминах. Национализация бывает возмездной (реквизиция) и безвозмездной (конфискация), поэтому не следует рассматривать национализацию как лишение государством собственника его права без компенсации. В «мирное время» национализация осуществляется возмездно, на основании нормативного акта, которым устанавливаются условия и порядок перехода права на бизнес к государству, в том числе размер мзды предыдущему собственнику.
В нашем законодательстве этот институт тоже существует. В ст. 235 ГК РФ сказано, что «обращение в государственную собственность имущества, находящегося в собственности граждан и юридических лиц (национализация), производится на основании закона с возмещением стоимости этого имущества и других убытков». (Отечественный законодатель почему-то решил, что «национализация» может быть только полностью возмездной, что, на наш взгляд, небесспорно.)
Как бы то ни было, для национализации того или иного объекта должен быть принят закон. Однако, насколько мне известно, в России ни один бизнес не был национализирован посредством принятия такого закона. В принципе, это вполне объяснимо, поскольку: 1. для национализации нужны существующие и внятно формулируемые причины; 2. возникает необходимость в компенсации, причем, опять-таки, обоснованной. Поэтому, думается, в нынешних условиях применение властями этого механизма маловероятно.
Прозрачность и открытость
Андрей Яковлев , профессор НИУ ВШЭ
Вспомним кризис 2008–2009 годов и историю с корпорацией General Motors. Она была сначала национализирована, а спустя некоторое время приватизирована. Власти влили туда большие деньги, поменяли менеджмент и даже сами приняли участие в управлении, но сохранили рабочие места. То же и с АвтоВАЗом. Его сначала передали в госкорпорацию «Ростех», а потом привлекли крупного иностранного инвестора.
Подчеркну, в обоих случаях это была работа на рынке, с теми или иными инвесторами.
Но есть и совсем другие истории, которые происходят прямо сейчас в Венгрии (со слов венгерских коллег). Там в 1990-е проводилась активная политика привлечения иностранных инвесторов (прежде всего из ЕС), а в последние годы местные власти зачастую вгоняют в убытки и доводят до банкротства местные предприятия, которыми владеют иностранцы. После чего актив либо выкупается бюджетом за остаточную стоимость, а потом продается «своим людям», связанным с властями, либо собственнику просто советуют самому «по-хорошему» продать бизнес конкретным людям.
При этом в абсолютном большинстве случаев это происходит со ссылкой на социальные причины, такие как угроза сокращения рабочих мест, риски банкротства с последующим закрытием предприятия и так далее. И отнюдь не всегда в момент принятия решения о смене собственника можно понять, что за этим стоит: попытка решить проблему или просто стремление отобрать актив. Что может быть индикатором на начальной стадии? Открытость процесса. Тогда вероятность того, что это делается в целях повышения эффективности, гораздо выше.
«Нужно очень ясно понимать, чего хочет собственность»
Сергей Чернышев , философ, профессор МФТИ
Собственность не может быть священна и неприкосновенна, она сама по себе отчуждение — необходимость вступать в отношения с другими людьми, ею надо овладеть, как-то присвоить. Посмотрим на собственников. Вопрос: хорошо или плохо, если какой-то собственник теми или иными правами злоупотребляет — стрижет купоны, ничего не совершенствует, на рабочих забил, но при этом огромные активы у него в собственности? Это классический пример собаки на сене.
У нас страна занимает одну девятую часть суши, на которой средний ВВП, поделенный на площадь суши, до сих пор в три с половиной — четыре раза ниже, чем средний по миру. Мы сами как страна, как народ, являемся нерадивым собственником, таким собственником, что весь мир против нас: помимо претензий по поводу прав человека и прочего мы очень плохие хозяева своей земли.
Мы как могли следовали рекомендациям МВФ, провели приватизацию, сакрализовали собственность, раздали кому попало, а оно не работает! Мир, разреши нам как государству все-таки как-то их приструнить. Предположим, человечество говорит: делайте что-нибудь только без особых зверств.
Я предлагаю применить метод де Сото.
Этот исследователь занимался нелегитимной собственностью в странах третьего мира: Перу, Филиппины, Египет. Там крестьяне сплошь живут в незарегистрированной собственности, и, чтобы получить права на свои шесть соток, которые они самовольно захватили, им нужно не менее двух лет и порядка 600 процедур.
Де Сото провозгласил, что в теневой собственности у бедняков находятся колоссальные земли, здания, строения, и если все это по честным ценам оценить, то получится от пяти до десяти ВВП стран вроде Египта. И если ее каким-то образом легитимировать, превратить в предмет залога, то возник бы колоссальный национальный рынок, люди получили бы возможность брать там ипотеку, покупать удобрения и проч. И страны бы расцвели. Идея де Сото — найти краткий путь легитимации такой собственности.
Наше отличие от Перу в том, что еще при Чубайсе было принято решение раздать кому попало, в некоторых случаях удачно, а в некоторых — нет. Двадцать пять лет прошло, а собственность так и не оказалась в эффективных руках. Значит, надо помочь ей найти путь в хорошие руки.
В России массив нелегитимной собственности в четыре раза больше, чем легитимной. В нормальной стране все наоборот. Если вы хотите, чтобы у вас было как в нормальной стране, то организуйте скорейший переток в пользу эффективности и ответственности.
Моя утопия такова. В стране должна быть Инстанция, которая отвечает за собственность. Инстанция собирается, и хозяин обещает, что на вверенных ему заводах он через три года обеспечит приемлемый уровень эффективности и стабильности. Прошло три года, его задача не выполнена, хотя улучшения есть.
Тогда зовут меня, специалиста по собственности. Я приезжаю и говорю: самое главное понять, чего хочет собственность и кто такой собственник. А собственник это не тот, кто волен делать со вверенной ему собственностью все, что угодно, а тот, которого собственность уполномочила собой управлять. Хозяйка-то — она! Если ты делаешь то, что она хочет, то гладит тебя по головке, а если нет — беспощадно прогоняет. А она хочет стабильно и с минимумом рисков прирастать. А мы тут все уперлись и не даем этого делать, даже мешаем. В мире она растет на четыре процента, в Китае на восемь процентов, а у нас на два процента. Мы испытываем ее терпение. А раз так, то она устроит бунт, нашествие Аттилы, революцию.
Переток собственности, ее легитимация, воссоединение с эффективным управляющим — это легко сказать. Наверняка есть добрые, умные и честные люди, которые хотели бы со стороны государства принудить нерадивых. Но разбираться с каждым частным случаем невозможно, поэтому должен быть стандарт.
Предлагаю разработать государственный стандарт права собственности и в его рамках определять ту самую нерадивость. Он исходит из сопоставления экономических и других показателей по анализируемым активами со средними по стране, с другими аналогичными производствами, с международными показателями.
Важно, что работать надо с реальной структурой собственности конкретного объекта и действительными, хотя бы и теневыми собственниками или бенефициарами. Власть говорит: нам про тебя и про твоих подельщиков все известно, вот вы все сидите в этом зале. И нам известно, что вы являетесь собственниками этого завода. И нам надо, чтобы капитализация этого завода через год была такая же, как в Венгрии, либо вы все будете болтаться на рее. Но если она станет такая, то мы с вами будем дальше работать и никого не посадим.
Собственность в нашей стране — это несуществующее, мифическое, непонятное трансцендентное единство между условным, очень условным хозяином и определенными заводами. Если это единство вдруг кем-то нарушается, то хозяин наивно хочет, чтобы откуда-то с неба упала бумага с хрустальной печатью, где было бы сказано, что вот это и это ему навеки принадлежит. Ровно этого хотел Ходорковский, он так и написал в своем предисловии к книге де Сото «Загадка капитала», хотя тот объясняет все ровно наоборот: собственность не может быть хрустальной. Только тех, кто делает для собственности все, чего она хочет, она не обидит и не оставит.
