В первые месяцы войны Ростов-на-Дону превратился в большой эвакопункт для многих предприятий из западных регионов страны. Предполагалось, что Юго-Западному фронту удастся остановить немцев по линии Днепра и Ростов станет крупнейшей тыловой базой. Поэтому здесь и начали разворачивать временное производство украинских заводов на пустующих площадях местных предприятий.
Как вспоминал первый заместитель председателя Совнаркома СССР Николай Вознесенский, «в августе 1941 года на “Ростсельмаш” прибыли эшелоны с оборудованием запорожского комбайнового завода “Коммунар”. Усилия были направлены на создание участка “коммунарцев” по выпуску бронекорпусов самолетов. Вскоре на восьми стапелях началась их сборка». По данным Вознесенского, всего в Ростовскую область прибыли 293 эшелона с эвакуированными людьми и предприятиями.
Однако к началу осени положение на фронте осложнилось. Под ударами с севера и юга танковых групп Гудериана и Клейста оборонительный позиции Юго-Западного фронта вдоль Днепра оказались прорванными. В окружение угодили сразу четыре армии и фронтовой штаб. Путь в Донбасс и на Дон оказался открыт. Части немецкой группы армий «Юг» к концу сентября вышли на границы Ростовской области, начались бомбардировки донской столицы.
Областное руководство во главе с первым секретарем обкома ВКП(б) Борисом Двинским оказалось в сложной ситуации. С одной стороны, поспешное решение о вывозе ценного оборудование ключевых предприятий, продукция которых необходима фронту, могло повлечь за собой обвинение в паникерстве с известными последствиями, вплоть до расстрела. С другой стороны, стремительное продвижение фашистских танковых колонн на Бердянск и Мариуполь грозило и вовсе отрезать путь к эвакуации.
Нерешительность руководителей уже привела к неудачной эвакуации промышленности Таганрога в сентябре 1941 года. Из-за отсутствия корректных данных об оперативной обстановке указания Наркомата путей сообщения о подаче подвижного состава к тому или иному предприятию поступали с большим опозданием. В результате, по данным исследований ветерана-железнодорожника Михаила Вдовина, таганрогский завод № 65 (комбайновый) из запрошенных 2600 вагонов получил только 1317, завод № 31 (авиастроительный) из 2300 — всего 1098, металлургический из 1700 — не более 500, судостроительный завод № 347 из затребованных 980 — 113. По сути, вывезена оказалась только часть оборудования. Полуфабрикаты, сырье, комплектующие пришлось бросить.
Для областного центра сдача приморского Таганрога и наплыв беженцев стали шоком. После падения Таганрога руководство ряда ростовских предприятий и организаций по собственной инициативе «самоэвакуировалось» вместе с семьями. То есть попросту бежало, оставив и оборудование, и своих рабочих. Однако за Доном они были быстро переловлены патрулями НКВД, возвращены в Ростов, где предстали пред парткомиссией и военным трибуналом (сотрудники предприятий считались мобилизованными наравне с бойцами).
В начале октября в крайне нервозной обстановке было принято решение заминировать заводские корпуса «Ростсельмаша» и в случае еще одного броска вермахта с выходом на Дон взорвать предприятие, не дожидаясь вывоза оборудования. К тому времени завод перешел на выпуск корпусов для снарядов реактивного миномета БМ-13 «Катюша», которые бесперебойно, несмотря на усиливающиеся бомбежки, поставлял на фронт. Монтаж новых станков исполнялся по временной схеме — на лагах, без фундамента. В случае необходимости переоборудование занимало всего несколько часов.
Тринадцатого октября директор завода Максим Титаренко получил приказ эвакуировать в Ташкент оборудование, заготовки и сырье «Ростсельмаша», а вместе с ним и многострадального запорожского «Коммунара». Первоначально демонтаж шел ускоренными темпами, но планомерно. Когда же через четыре дня пришла информация о сдаче Таганрога и стало понятно, что удалось вывезти лишь 15–20% оборудования, работы переключились на авральный круглосуточный режим.
Уже через шесть дней, 19 октября, из Ростова выехал последний эшелон с заводским оборудованием, который сопровождал Титаренко. Из 3500 вагонов (49 эшелонов), которые понадобились для вывоза «Ростсельмаша» (для сравнения: для эвакуации «Запорожстали» необходимо было 8000 вагонов), были потеряны в пути из-за повреждения и бомбардировок всего 12.
Успешной эвакуации из Ростова в какой-то степени помогли сами немцы. Было подмечено, что в люфтваффе строго соблюдается распорядок дня: завтрак, обед, послеобеденный отдых и ужин, во время которых летчики в небо не поднимаются. Поэтому активизация работы железной дороги была увязана с железным германским Ordnung. Наиболее опасные участки эшелоны проскакивали как раз в то время, когда птенцы Геринга с сигарами в руках переваривали сытный Mittagessen.
Спустя месяц после переброски «Ростсельмаша» на юг, 20 ноября 1941 года, советские войска с боями оставили Ростов неприятелю.
Ташкент — город хлебный
Из-за неразвитости восточного направления железных дорог на Сталинград, Урал и в Казахстан большую часть грузов решено было отправлять в Среднюю Азию южным маршрутом — до Баку и паромом на Красноводск. По этому же пути устремились и предприятия Краснодарского края, нефтепромыслы Северного Кавказа. К началу ноября через Бакинский порт было перевалено свыше 10 тыс. вагонов с оборудованием. В их числе «Ростсельмаш», таганрогские заводы им. Андреева, авиационный им. Димитрова и «Красный котельщик», Новочеркасский листопрокатный завод им. Буденного, Ростовский завод «Красный Аксай», Сулинский металлургический, Краматорский завод тяжелого машиностроения, Новочеркасский станкостроительный завод.
Руководитель Центра военной истории России Института российской истории РАН академик Георгий Куманев пишет: «Перевозки населения были взяты под постоянный и строгий контроль. Начальники дорог ежесуточно, не позднее 22 часов, сообщали в НКПС о следовании людских эшелонов и отдельных вагонов с эваконаселением по состоянию на 18 часов. В свою очередь, Наркомат путей сообщения ежедневно представлял в Государственный комитет обороны подробную справку о находящихся на железных дорогах составах с эвакуированными».
Гигантский эвакуационный поток в бакинском направлении создавал невероятное напряжение на железной дороге и узловых станциях, не приспособленных под такие масштабы перемещаемых людей и грузов. Порой сложно было составить эвакопоезд в один пункт назначения из-за несогласованных действий НКПС и других наркоматов. Иногда в один и тот же пункт размещения предприятия прибывало оборудование сразу трех заводов. Причиной этого было то, что точные указания направления продвижения эвакопоездов и конечные пункты их следования определялись только для пассажирских составов.
Если порой возникали проблемы с грузами, на людей вообще обращали мало внимания. Будущий (в 1947–1950 годах) первый секретарь Ростовского обкома ВКП(б) Николай Патоличев вспоминал: «Случалось, что в открытых полувагонах или на платформах ехали люди. Хорошо, если был брезент, которым можно было прикрыться от дождя. Иногда и этого не было. Здесь же станки или материалы, кое-что из вещей эвакуированных. Именно кое-что. Люди спасались от нашествия варваров, и было, конечно, не до вещей. При более благоприятной обстановке два-три крытых вагона выделяли для женщин с детьми. Вместо 36 человек в них набивалось по 80–100. Никто, разумеется, не роптал — горе объединяло людей, кров которых был захвачен фашистами».
Ветеран войны Маргарита Меркулова вспоминала, как встречали в Ташкенте эшелоны с эвакуированными: «Я сама из Ленинграда, нас вывезли из осажденного города еще в августе 41-го вместе с заводом “Вулкан”, где директором был мой отец. Уже через месяц в Ташкенте он стал выпускать продукцию для армии, хотя не имел даже стен и крыши.
Я пошла в девятый класс, у нас были “боевые дежурства” на вокзале. Поезда приходили ночью, часа в два-три. Мы мчались туда с носилками и аптечками. Из теплушек выносили, выводили еле стоящих на ногах детей в возрасте от 4 до 14 лет. Многие не знали своих имен и фамилий, умерших от голода родителей. Первым делом прямо на вокзале сирот кормили манной кашей и давали полкружки теплой воды. Больше было нельзя, запрещали врачи. Потом дезинфекция одежды, стрижка, вели в баню. Опять-таки на вокзале устраивали на ночлег».
Тем не менее первые эшелоны «Ростсельмаша» на станцию Кызыл-Тукмачи прибыли еще в конце октября, а 19 ноября полностью была завершена эвакуация завода в Узбекистан. В Ташкенте тем временем уже была подготовлена площадка на окраине города под сборку на базе местного завода хлопкоуборочных машин. По прибытии эвакуированного оборудования выяснилось, что подготовленная площадка была крайне мала. Пришлось найти еще две в самом городе и одну — на голом плоскогорье в соседнем Чирчике (60 км от Ташкента).
Вторая индустриализация
Почему именно в эту среднеазиатскую республику решено было перебазировать не один, а свыше ста заводов (всего в Среднюю Азию было эвакуировано 308 заводов и цехов)? Кроме «Ростсельмаша» сюда перевели ростовский же машзавод «Красный Аксай», Ленинградский завод текстильных машин, Сумской компрессорный завод, Таганрогский авиационный, Владимирский и Минский тракторные заводы, Сталинградский химкомбинат, столичные заводы «Подъемник», «Электростанок» и другие.
В Совете по эвакуации это объясняли уже сложившейся специализацией союзных республик и перспективами их дальнейшего развития. К тому же наличие большого количества квалифицированных рабочих, научных учреждений, театров должно было активно втягивать макрорегион, в котором лишь недавно было подавлено басмаческое движение, в советскую орбиту.
К примеру, в Казахстане с его плодородными землями обрели вторую жизнь предприятия станкостроения, сельскохозяйственного машиностроения и пищевой промышленности. В Таджикистан, где развивалась легкая промышленность, перебазировали маслозаводы, ткацкие, хлопкопрядильные фабрики, консервные заводы. В Сталинабаде обосновались московские обувная фабрика «Буревестник» и «Трехгорная мануфактура» (на ее базе впоследствии появился Душанбинский текстильный комбинат).
В густонаселенный Узбекистан перевели большую часть сельскохозяйственных фабрик, заводов тяжелого и среднего машиностроения, электротехнической промышленности, около половины предприятий легкой и пищевой промышленности. Тот же «Ростсельмаш» со своей технической базой мог очень пригодиться родственному Ташкентскому заводу, выпускающему хлопкоуборочные комбайны.
Николай Вознесенский подчеркивал: «Перемещение крупнейшего завода сельскохозяйственного машиностроения, как и некоторых других предприятий, должно было создать основу для развития экономики Узбекистана, содействовать росту культурно-технического уровня коренного населения. Предполагалось, что после окончания войны “Ростсельмаш” станет своего рода ядром развития машиностроительной промышленности республики».
На базе переехавшего в Ташкент ростовского гиганта были созданы четыре отдельных «номерных» предприятия. Ташкентские заводы № № 702, 707, 708 (головной) и № 47 (будущий «Чирчиксельмаш»).
Фронт в тылу
Восстанавливать производство начали с колес. За работами лично следил директор головного завода № 708 Иван Виноградов по прозвищу Иван Грозный. Именно его строгости и требовательности «Ростсельмаш» обязан тем, что уже на 33-й день после прибытия в «город хлебный» начал производить снаряды для фронта. На 35-й день уже был отлит первый чугун (в Ростове цех серого чугуна строился два года), а через три месяца на пустыре общей площадью 12 тыс. кв. м на полную мощность заработал конвейер по выпуску мин калибра 82 мм и 120 мм, боеголовок к реактивным снарядам, фугасных авиабомбы 50 кг, 100 кг и 250 кг.
Алексей Косыгин писал: «В большинстве случаев поступившие сюда предприятия ставились на площадках недостроенных заводов и отдельных цехов или размещались в различных непроизводственных и подсобных помещениях — складах, базах. Немало крупных предприятий пришлось направлять в малообжитые районы.
Восстановление предприятий проходило в тяжелых зимних условиях. Не хватало рабочих рук, материалов, строительной техники. Для ускорения ввода в действие предприятий разрешалось строить производственные здания временного типа, рассчитанные на сокращенные сроки эксплуатации. Рабочие, инженеры, служащие становились строителями, монтажниками, грузчиками, землекопами. Для отопления цехов и технологических целей приспосабливали старые паровозы, а для людей ставили примитивные печи. Люди жили в палатках, в малоутепленных бараках, землянках, подчас недоедали, недосыпали. Работа шла круглосуточно. Работники эвакуированных предприятий порой, не ожидая завершения строительства цехов, устанавливали оборудование под открытым небом и начинали выпускать необходимую фронту продукцию. Полтора-два месяца — таков был, в среднем, срок, за который переброшенные на восток предприятия вступали в строй».
К тому же завод в Чирчике помимо военной продукции начал выпускать и продукцию конверсионную: на его мощностях производили запчасти для комбайнов, навесных приспособлений, тракторов и др. Общий объем гражданской продукции только в 1943 году оценивался примерно в миллион рублей.
Сами люди жили в палаточных городках вдоль железной дороги. Места находили в парках, на рынках, в любых помещениях с крышей. Только в пустынном Чирчике одних рабочих нового завода было более 1800 плюс члены их семей.
Из-за большого наплыва беженцев республиканское правительство с ноября 1941 года ограничило доступ в Ташкент не работающим непосредственно на предприятиях людям. В палатки допускались только рабочие и члены их семей. Милиция проводила специальные рейды, выявляя «незаконных переселенцев».
Чтобы новопоселенцы не умерли с голода, узбекские власти решили отдать под орошение 50 тыс. га пустующих земель, на которых можно было бы разбить огороды. Для этого из числа ростовских рабочих были выделены 150 добровольцев, которые с апреля 1942 года за несколько месяцев узбекскими кетменями-мотыгами и лопатами вырыли Северный Ташкентский отводной канал (ширина 50 м) от реки Боз-Су длиной 34 км, вынимая за смену до 20 кубометров грунта. На мелиоративных землях выращивали овощи и фрукты и сумели не только обеспечить собственные семьи, но и отправлять продукцию в Москву и Ленинград.
По сути, рабочие и ИТР только одного эвакуированного завода из Ростова создали в Узбекистане целую индустрию, охватывавшую тяжелое машиностроение, комбайностроение, мелиорацию, АПК.
Впрочем, и сами ростовчане приобрели бесценный опыт. По возвращении в разрушенный Ростов к взорванному отступающими немцами родному заводу первые 33 станка они запустили в производство уже на десятый день после реэвакуации, в марте 1943 года.
