К принятому с воплями восторга закону об исключительных правах украинского языка можно при желании отнестись даже и с юмором. Ведь и правда смешно, что нардепы под шумок вычеркнули самих себя из длинного перечня государственных людей, обязанных «владеть государственным языком и использовать его во время исполнения служебных обязанностей». Смешно, как обширные запреты на отклонения от державной мовы в медиа рубят под корень бизнес свежеизбранного президента Зеленского — весь этот бизнес, как и сам Зеленский, насквозь русскоязычен. Смешно фантазировать, как в операционной свидомый больной орёт на хирурга и медсестру, чтобы спасающие его люди не смели общаться по-русски… Дивиться нечему. Закон, как почти всё у наших соседей, покоится на двух главных столпах тамошней политики: «Не, ну а чо такого?» и «А нас-то за что?», — что всегда отчасти забавно, да только в нынешнем случае смех не кажется уместным. Принятие закона о тотальной украинизации есть неоспоримый акт этноцида, а это уже совсем не смешно.
Очаровательны люди, убеждённо защищающие новый закон по-русски: «Не нагнетайте, никаких притеснений русскоязычным нет и не будет! Нам же оставили право говорить по-русски в частном общении»… Это правда, оставили. Благодетели. Но не торопитесь. В следующий раз вам и его не оставят — и вы подчинитесь, а следующий раз в таких случаях бывает всегда. «Движимый пониманием того, что чистота немецкой крови является непременным условием дальнейшего существования немецкого народа, воодушевленный непоколебимой решимостью гарантировать существование немецкой нации на все времена, рейхстаг единогласно принял следующий Закон, который настоящим доводится до сведения населения» — это преамбула другого закона, принятого в 1935 году в Нюрнберге со слишком хорошо известными последствиями. Да, я вижу, прекрасно вижу различия между двумя названными актами; но как не увидеть между ними сходства? Как не услышать в киевском радостном хоре напевы, в том же самом Нюрнберге одиннадцатью годами позже международным судом заклеймённые? Нет, можно и тут не торопиться. Можно дождаться, чтобы нардепы велели русскоязычным понашивать на одежду издали видные звёзды — не знаю уж, бело-сине-красные или георгиевские — и начать задумываться только тогда. А можно и тогда не начинать. Можно и дальше писать, как FT вчера писала: «На Украине теперь президент и премьер-министр евреи, что делает чушью заявления Москвы, будто страной правит неонацистская хунта». В упомянутом тридцать пятом году приведённая фраза выглядела бы так: немцы ничуть не обижают русских — какие же они нацисты?
Последствия вступления нового закона в силу (а в том, что в силу он вступит, сомнений сегодня очень немного) весьма многообразны — даже если оставить в стороне неизбежное нарастание недовольства русскоязычного населения вообще и востока с югом в частности. Поначалу более всего изменится медиапространство: требование не менее половины тиража (если есть тираж) и не менее половины контента на сайтах делать на державном языке одним ударит по рейтингам, других просто разорит. Легко предвидеть сведение к нулю русскоязычного образования, затруднение любого проникновения русской речи на территорию Украины, а значит, и ускоренную, пользуясь тамошним популярным словцом, рагулизацию общества. Коротко говоря, Ландау и Лифшица по-украински как не было, так и не будет — и ничего с этим поделать нельзя. Надежды на то, что роль проводника к мировой культуре, отнимаемую у русского языка, переймёт на Украине английский, они и есть надежды — неясно на чём основанные. Во всяком случае, активно доламываемые остатки русского до осуществления этих надежд не доживут.
К сожалению, новый закон касается и России — не только косвенно, через людей, думающих и говорящих по-русски, но и прямо. Многие наблюдатели полагают, что Украина в её нынешних границах не может не быть антирусской и антироссийской. Именно как гвоздь в крышку гроба исторической России её (как и другие союзные республики) учинили без малого век назад большевики, а включение Галиции в состав УССР отлично подпитало замысел. Западенцы и задавали тон политике всей постсоветской Украины, но сами при этом считали и считают, что она ещё в недостаточной степени анти-Россия. У соседей в ходу теория маятника: мол, при Ющенко качнулись на запад, при Януковиче – на восток… Нам отсюда нелегко согласиться, что от Януковича России было много больше радости, чем от Ющенко, но нас в Киеве не спрашивают, а сами рассуждают дальше. Мол, при Порошенко шли на запад, и вдруг наш собственный избиратель тремя четвертями голосов заявляет, что шли мы неправильно! Маятник, что бы там ни обещал новичок-шоумен, может вновь двинуться на восток, а этого допустить нельзя! Так вот, закон о языке вполне годится в фундамент такой системы, при которой никакого сдвига к востоку и вообразить будет нельзя.
В самом деле, противники закона уже и сейчас боятся подать голос: только вякни — станешь «пособником агрессора» со всеми вытекающими. А по обсуждаемому закону им и совсем дышать не дадут: «попытка ввести двуязычие или многоязычие» (под каковую можно подогнать любое невосторженное слово) будет считаться свержением конституционного строя и стоить смельчаку десяти лет. Теперь вот, говорят знатоки, украинские нардепы попробуют успеть до инаугурации Зеленского отобрать у него основную часть полномочий: хоть тремя четвертями избиратели против нас проголосовали, хоть семью восьмыми проголосуют, но рулить будем по-прежнему мы, националисты, а ваш неведомый избранник будет на фуршетах с бокальчиком стоять. Не хочется подсказывать, но националисты и сами сочинят ещё два-три структурных закона, после которых поворот к лучшему в отношениях с Россией будет невозможен юридически. Украина станет анти-Россией, если угодно, институционально — закон о языке уже сделал к тому здоровенный шаг.
Пользу от закона я вижу одну: отношение к нему есть совершенно безошибочный индикатор. Но польза это небольшая. Отношение к одесским событиям 2 мая 2014 года тоже было безошибочным индикатором.
