Дискуссия на ПМЭФ в этом году проходила под знаком формирования повестки устойчивого развития, но вели мы ее в непростое время. Энергетика, как одна из наиболее глобальных отраслей, играющая бюджетообразующую роль во многих странах, стала первой заложницей односторонней политической повестки, и налицо признаки расползания этой болезни на другие отрасли. Единственный глобальный регулятор не только небеспристрастен, но и очевидным образом обслуживает исключительно локальные интересы. Поэтому, перефразируя небезызвестный лозунг президента Трампа «Make America great again!», я хотел бы обратиться с призывом: «Давайте вернем рынку его былое величие!», или, если хотите, «Make the market great again!».
Вызовы и неопределенности глобальной энергетической трансформации
Условия, в которых функционируют нефтегазовые рынки, постоянно меняются. Сегодня мы наблюдаем возрастающее влияние на энергетические рынки именно изменений в геополитике. Главный возмутитель спокойствия — политика нынешней администрации США. Мы видим, что ее действия направлены на переформатирование мирового экономического и политического пространства, на слом формировавшихся десятилетиями рыночных взаимосвязей и на устранение конкурентов любой ценой. Под огонь санкций и торговых ограничений попадают не только государства, в одностороннем порядке определенные администрацией США как «страны-изгои», но даже и традиционные партнеры из числа союзников Америки.
В чем причины такой политики? Думаю, они связаны с осознанием принципиального ослабления роли и возможностей США в мировой экономике и политике. Еще в 2000 году превосходство США над Китаем по объему ВВП было почти трехкратным, а сейчас Китай превосходит США по объему ВВП по паритету покупательной способности почти на 25%. Согласно многим аналитическим оценкам, к 2050 году превосходство экономики Китая над американской по ВВП, рассчитанному по паритету покупательной способности, станет двукратным. Уже сегодня позиция КНР, в том числе как крупнейшего кредитора американской администрации с более чем 1,1 трлн долларов принадлежащих КНР американских казначейских облигаций, позволяет говорить о наличии самых весомых инструментов влияния на экономику США.
В этих условиях США стремятся не только ускорить свое экономическое развитие, но и затормозить рост основных конкурентов, что все больше ведет к потере Америкой лидерства морального, так как исторически эта страна была одним из основных идеологов открытого рынка и конкуренции. Примеры — постоянное расширение спектра санкций (сейчас уже обсуждаются возможные санкции против стран, девальвирующих свою валюту) и блокирование возможностей развития компаний-конкурентов в других странах. Именно подавление конкурентов стало доминантой экономической и внешней политики США, а использование силовых методов решения проблем превратилось в особый американский стиль ведения дел.
В качестве яркого примера можно привести компанию «Русал», когда результатом нескольких санкционных итераций стала передача администрации США фактического контроля над компанией и, следовательно, над алюминиевой промышленностью России, а с учетом крупного пакета в «Норильском никеле» — не только над алюминиевой, но и никелевой, медной, платиновой и палладиевой.
Сегодня ключевым вызовом «глобальной энергетической трансформации», подразумевающей ускоренное развитие высокоэффективных энергосберегающих технологий, а также их адаптацию под быстро меняющиеся потребности рынка, остается геополитическая нестабильность, которая усиливает риски добывающих стран, прежде всего за счет действий, политики и твитов глобального регулятора в лице лидера США. Для нефтегазовой отрасли ничего, кроме краткосрочных, единовременных рывков цены, эти комментарии в твиттере не создают.
С фундаментальной точки зрения уже более двадцати пяти лет мировая экономика демонстрирует достаточно устойчивые и высокие темпы роста, в среднем на уровне около 3,5% в год, и мы ожидаем продолжения относительно высоких темпов роста.
Другим важным фактором, определяющим уровень потребления энергии в мире, является энергоемкость. Сегодня мы видим складывающийся уровень цен 60–70 долларов за баррель нефти, хотя, безусловно, последние данные по рекордному росту запасов в США, приведшие к недавнему снижению котировок нефти, показывают, что нас может ожидать и достаточно серьезная среднесрочная волатильность. Тем не менее с учетом изменения структуры ВВП за счет опережающего роста технологического сектора скорость снижения энергоемкости мирового ВВП в обозримой перспективе вряд ли превысит 1,5–2,0% в год.
С учетом всего этого мы полагаем, что спрос на энергоресурсы до 2040 года будет расти темпами около 1,5–2,0% в год. В структуре спроса произойдут изменения, связанные с внедрением энергосберегающих технологий и обязательствами по снижению выбросов, но в целом динамика достаточно позитивная.
Экологические требования приведут к снижению доли угля в энергетическом балансе с текущих 27 до 21%. Однако уголь останется важным ресурсом в балансах таких стран, как Китай и Индия, где его доля даже на перспективу будет весомой — на уровне 40–50%.
Альтернативная энергетика (в основном солнечная и ветровая) при сохранении текущего режима регуляторного и фискального стимулирования будет расти наиболее быстрыми темпами — более чем на 2% ежегодно. Этому будет способствовать снижение стоимости электроэнергии солнечной генерации, которая за последние десять лет сократилась в два раза и в отдельных странах с климатическими особенностями, позволяющими решить проблему резервирования, уже догнала по эффективности традиционную энергетику. Но, несмотря на продолжающееся снижение стоимости альтернативной генерации и кажущуюся общедоступность ветра и солнца, она требует пока еще отсутствующего решения проблемы накопления электроэнергии. В результате вклад альтернативной энергетики в мировой энергобаланс останется сравнительно небольшим: к 2040 году он увеличится с текущих 12 до 16%. Если, конечно, к 2040 году мы не увидим прорывного прогресса фундаментальной физической науки в вопросе построения реактора управляемого термоядерного синтеза, что может принципиально изменить эти оценки, хотя возможность этого сегодня остается скорее низкой с учетом очередного переноса сроков запуска крупных экспериментальных проектов.
При отсутствии таких прорывных решений газ, как наиболее экологически чистое ископаемое топливо, придет на смену не только углю, но и атомной энергии, так как ряд стран считает это направление потенциально опасным. Природный газ, в отличие от альтернативной генерации, может обеспечить стабильное производство электроэнергии. Более того, природный газ является перспективным топливом для большегрузного автомобильного транспорта и морских судов, и мы прогнозируем увеличение спроса на газ со стороны транспортного сектора в пять раз к 2040 году. Поэтому спрос на газ будет расти самыми быстрыми темпами среди ископаемых топлив (порядка 2% в год), что приведет к росту его доли в энергобалансе с 22 до 25% к 2040 году.
Спрос на нефть будет уверенно расти примерно на 1% в год, что означает увеличение потребления в абсолютных объемах. Поддержку спросу на нефть и нефтепродукты окажут как повышение уровня жизни в развивающихся странах и массовое распространение в них легкового транспорта, так и устойчивый спрос со стороны нефтехимии, которую мы видим как одну из основных точек роста в мировой энергетической отрасли.
В результате, хотя доля нефти в мировом энергетическом балансе снизится с 32% сейчас до 28% в 2040 году, ее потребление будет расти в абсолютных цифрах, а ее роль как основы современной энергетики останется центральной. Рост спроса на нефть неизбежен.
Безуглеродная энергетика
Необходимо коснуться многочисленных и популярных сегодня сценариев «низкоуглеродного развития». Важнейшей и, по сути, единственной обосновывающей составляющей «зеленых» сценариев является тема опережающего роста использования возобновляемых источников энергии. Но эти сценарии невозможно обосновать ни наблюдаемыми тенденциями динамики энергоемкости, ни доступными технологическими изменениями, ни структурными сдвигами в мировой экономике.
Показательным примером осознания как минимум туманных коммерческих перспектив знаковых проектов в области «новой энергетики» являются электромобили. Я детально говорил об этом феномене переоцененности еще два года назад, в июне 2017 года, когда цена акций «Тесла» была на уровне 340 долларов за акцию. Те, кто услышал меня тогда и продал акции, могли хорошо заработать — ведь текущая цена акций «Тесла» не превышает 200 долларов. Но те из вас, кто услышит меня сегодня, могут заработать больше.
В общественном мнении сложился стереотип, что электромобили с легкостью «задавят» нефтяную отрасль и массовое их распространение — дело ближайшего будущего. Я уже неоднократно отмечал, что распространение электромобилей будет в лучшем случае носить локальный характер в крупных агломерациях Европы, США и стран АТР, так как их использование требует определенных климатических условий и высоких затрат на создание инфраструктуры. Даже в Германии, крупнейшем автопроизводителе Европы, где значительные средства инвестируются в их производство, а также в субсидирование покупки и развитие инфраструктуры, количество электромобилей в настоящее время составляет лишь около 200 тыс. (менее 0,5% легкового автопарка), а планы достичь миллиона штук к 2020 году очевидно не выполняются.
Не нужно также забывать, что производство электроэнергии для электромобилей осуществляется на станциях, работающих на ископаемом топливе, из-за чего полный «углеродный след» остается высоким. Я уже не говорю о том, что трудно назвать экологичным транспорт, содержащий в себе значительные объемы лития и кобальта. Никто сегодня не имеет ответа на вопрос, как построить по-настоящему замкнутый, полный цикл оборота этих металлов в аккумуляторах, а о их исключительный вред для окружающей среды (те же соединения фтора, которые выделяются при повреждении литий-ионных батарей, более опасны для человека, чем свинец) написано гораздо больше, чем мы можем обсудить.
С учетом того, что электромобили не решают ни проблему сокращения выбросов, ни проблему вредных производств, в обозримом будущем доля электромобилей в мировом автомобильном парке не превысит 12–15%, что в части абсолютных значений будет компенсировано ростом традиционного транспорта в развивающихся странах.
Нельзя также забывать, что технологии, которые внедряются в электромобилях, еще недостаточно отлажены. Аварии беспилотных автомобилей (а ведь количество аварий с беспилотными моделями на один километр км более чем в десять раз превосходит показатели традиционных автомобилей) и другие примеры в транспортной индустрии указывают на наличие существенных ограничений в расширении сфер использования искусственного интеллекта в средах, связанных с риском для жизни человека.
США: золотая эра энергетики или предвыборные обещания?
Главным фактором изменений на мировых энергетических рынках остается объем добычи нефти в США. От этого в конечном счете зависит предложение жидких углеводородов в мире, баланс спроса и предложения, цены на нефть и на все остальные энергетические ресурсы.
Президент США Дональд Трамп 14 мая этого года заявил о начале «золотой эры американской энергетики» и обеспечении американского энергетического господства за счет выхода из Парижского соглашения по климату, отказа от дорогостоящих планов в области чистой энергетики, облегчения доступа к природным ресурсам, стимулирования добычи нефти и газа, развития энергетической инфраструктуры, расширения экспортных возможностей для американских производителей энергоресурсов.
Фундаментально, исходя из объективного положения на кривой затрат, сланцевая добыча не могла конкурировать с дешевыми традиционными источниками энергии. Но необходимо отдать должное американским регуляторам, которые смогли придать необходимый импульс развитию отрасли в США путем снижения налогов, регуляторных барьеров и смягчения экологических требований по сжиганию газа и водопользованию.
Вместе с тем нельзя назвать случайным тот факт, что в день, когда Трамп провозгласил «золотую эру американской энергетики», в Сенате США был представлен законопроект, который напрямую касается запрета газопровода «Северный поток — 2».
Ряд комментаторов любит обвинять Россию в использовании энергетики как политического инструмента. Но бесспорным фактом, реалией сегодняшней жизни является то, что энергетику как политическое оружие масштабно используют США. Американский «золотой век» для всех остальных участников рынка может оказаться веком энергетического колониализма.
Мировая нефтегазовая отрасль стала заложницей политики. Мы уже неоднократно предупреждали об опасности односторонних решений и отсутствия диалога. Сейчас очевидно, что «болезнь» разрастается и охватывает всё больше отраслей. США для оказания давления на нефтегазовый сектор выбирают те страны, бюджеты которых в основном формируются за счет доходов от экспорта энергоресурсов. В дополнение к прямому воздействию через санкции добавляется и косвенное, например, некоторые страны оказываются отрезанными от поддержки МВФ.
Санкции приобретают новые измерения и причины. Так, администрация США намерена ввести санкционные меры против стран, которые якобы манипулируют своими валютами, при этом мы все понимаем сложность в установлении объективных критериев манипуляции. Американским и международным компаниям выдаются призывы в форме твитов президента Трампа переносить свои производства в США, чтобы не попасть под удары американских же тарифных и регуляторных действий.
Знаковый шаг в распространении санкционной болезни — ситуация с компанией Huawei. Думаю, китайские коллеги обладают достаточным набором инструментов для обратной реакции, поэтому обсуждение в СМИ возможности запрета экспорта редкоземельных металлов из Китая в США в качестве ответной меры, возможно, небезосновательно. Такой механизм воздействия был бы весьма действенным, так как 80% редкоземельных металлов производятся в Китае.
КНР проводит свою политику максимально прозрачно и конструктивно. Так, 2 июня Китай анонсировал свою «Белую книгу» — свод основных принципов развития китайско-американских торговых и инвестиционных взаимоотношений. Интересно, что документ содержит прямые обвинения США в отказе от обещаний, в неискренности и в провокации «трений». При этом очевидно, что Китай не пойдет на уступки по принципиальным для себя вопросам, что означает возможность новых витков эскалации торгово-тарифного противостояния.
Казалось бы, 2018 год должен был стать годом роста, тем более что мы увидели возобновление инвестиционной активности мейджоров и начало реализации большого числа новых проектов — более 49 крупных новых проектов в глобальной нефтегазодобывающей отрасли.
В то же время возврат санкций в отношении Ирана, введение санкций против Венесуэлы, страны, которая обладает крупнейшими в мире запасами нефти, а также секторальные санкции в отношении российских нефтегазовых компаний привели к тому, что общий объем жидких углеводородов, подвергшихся односторонним ограничениям, — около трети мировых запасов! Это своеобразный антирекорд, которого никогда не было в истории мировой экономики. Ни у кого не должно быть иллюзий: санкционное давление США на Иран и Венесуэлу ставит своей целью не что иное, как разрушение экономики этих стран и смену их суверенного руководства.
Добыча в Венесуэле только за последний год сократилась почти вдвое. Введенные с января этого года санкции, направленные на запрет импорта венесуэльской нефти и поставку в эту страну нефтепродуктов, приведут к тому, что мы увидим новое падение добычи.
Параллельно с целью оказания давления на экономику и дестабилизации социальной и политической ситуации в Иране предпринимаются дополнительные действия санкционного характера в отношении этой страны. В результате добыча в Иране за последний год снизилась на 33% и к концу следующего года может снизиться еще на 10–20%.
Иран и Венесуэла вместе с Ираком, Ливией и Нигерией образуют «хрупкую пятерку», как их называет Ситибанк, и вместе обеспечивают более 10% мировой добычи. Нестабильность в этих странах оказывает давление на рынок.
Безнаказанность санкционной политики США способствует ее тиражированию на других энергетических рынках. По заявлению департамента энергетики США, его усилия по развитию экспорта газа «позволяют экспортировать молекулы американский свободы по всему миру». Так, в начале мая минэнерго США выдало разрешения на экспорт СПГ по двум строящимся проектам суммарной мощностью 60 млрд кубометров газа в год, и этот СПГ фактически «адресован» Европе, так как администрация и Конгресс США уже неоднократно давали понять, что не допустят увеличения поставок российского газа в Европу. В связи с этим довольно своеобразным является сравнение, сделанное министром энергетики США Риком Перри, что «лучше купить дорогой мерседес или БМВ, чем дешевую машину, и лучше купить дорогой американский газ, чем дешевый российский».
Поведение США на мировом рынке нефти связано с тем, что в этом году добыча нефти в штате Техас, где расположена основная часть Пермского бассейна и бассейн Игл-Форд, а также другие сланцевые и традиционные формации, уже достигла 5 млн баррелей в сутки, превысив суммарную добычу Ирана (2,6 млн), Венесуэлы (0,8) и Ливии (1,2). Этот результат был достигнут не столько за счет реализации сланцевых проектов, сколько за счет введения все новых санкций. Некоторые американские аналитики в целях повышения эффективности американской промышленности при увеличении сланцевой добычи ставят вопрос о необходимости балансировки рынка за счет значительного встречного сокращения (до 3 млн баррелей в сутки) добычи странами ОПЕК+.
Дальнейший рост добычи в Техасе может потребовать новой санкционной жертвы. И такой жертвой может стать любая добывающая страна.
Усиление давления США на мировой рынок нефти было бы невозможно без изменения статуса США как экспортера нефти. С момента снятия в конце 2015 года запрета экспорта, действовавшего на протяжении сорока лет, США крайне быстрыми темпами наращивают экспорт нефти: по сравнению с 2015 годом он вырос в шесть раз и уже достиг 2,7 млн баррелей в сутки, что сопоставимо с добычей таких стран, как Бразилия (2,7 млн баррелей в сутки), Кувейт (2,7), ОАЭ (3,1).
Расширяется и география поставок. Если раньше американскую нефть приобретали лишь ближайшие соседи США, то сейчас импортеров более 40.
Активное строительство трубопроводной и портовой экспортной инфраструктуры позволит уже в ближайшие годы не только практически удвоить объемы экспорта нефти из США, доведя их до 5 млн баррелей в сутки, но и создать «запас» под дальнейший рост добычи. В частности, по текущим оценкам, профицит трубопроводной инфраструктуры к концу 2020 года составит около миллиона баррелей в сутки. Уже в 2020 году США станут чистым экспортером нефти, а в 2024-м мощности по экспорту нефти и нефтепродуктов из США могут составить 9 млн баррелей в сутки.
Инвесторов в сланцевую нефть, включая мейджоров, привлекает в первую очередь ожидаемая высокая доходность этих проектов — более 30–40% по крупнейшим компаниям. Феномен «сланцевой революции второго поколения» — это не просто увеличение добычи. Это также создание взаимосвязанного комплекса добывающих, инфраструктурных и сервисных компаний, научно-технических организаций.
Ответ мировой отрасли: страны и международные компании
С учетом внешних вызовов и волатильности мы наблюдаем эффект обострения конкуренции за инвестиции, прежде всего в части снижения налогового бремени и создания разнообразных стимулов. Определим это как феномен «конкуренции налоговых режимов».
В США в последние годы приняты беспрецедентные меры поддержки отрасли за счет снижения налоговой нагрузки и регуляторных барьеров. Гибкость, скорость и решительность американского регулятора в решении фискальной задачи для отрасли заслуживает общего признания. В частности, снижение налога на прибыль (с 35 до 21%) позволило сланцевым компаниям значительно нарастить инвестиции. В 2018 году отрасль, с учетом всех налоговых послаблений и улучшения ценовой конъюнктуры, показала хотя и небольшой, но все-таки положительный свободный денежный поток.
Произошедшее с 2017 года снижение налоговой нагрузки в Саудовской Аравии (ставка налога на прибыль снизилась с 85 до 50%, снизились ставки роялти) привело к тому, что по итогам 2018 года национальная нефтегазовая компания Saudi Aramco показала мировой рекорд чистой прибыли — более 100 млрд долларов. Saudi Aramco получает и дополнительные неналоговые стимулы, в том числе в счет компенсации низких цен на внутреннем рынке, которые за прошлый год составили 41 млрд долларов.
Власти Китая, реагируя на замедление темпов экономического роста, также приступили к разработке мер по стимулированию экономики путем точечного субсидирования и снижения налогов. В частности, снижена с 6 до 4,2% ставка налога на добычу сланцевого газа, приняты меры по снижению налогов на операции с нефтяными фьючерсами на Шанхайской энергетической бирже. В 2019 году были снижены ставки НДС и ставки социального страхования, что, по оценке китайских властей, должно уменьшить налоговую нагрузку примерно на 300 млрд долларов в этом году.
В России отмечаются разнонаправленные тенденции: российский регулятор балансирует между задачами наполнения бюджета и стимулирования экономического роста с одновременным поиском решения социальных проблем за счет рынка. Мне хотелось бы выразить надежду на возврат к рыночным формам регулирования и принципам ценообразования.
Реагируя на политику фискальных регуляторов, крупнейшие мировые энергетические компании по-разному адаптируются к долгосрочным изменениям рынка. Если раньше их приоритеты были более схожими, то теперь разные компании делают ставки на разные бизнесы.
Американские компании, такие как Exxon Mobil и Chevron, наращивают инвестиции в сланцевую добычу. Так, Exxon Mobil планирует практически шестикратный прирост сланцевой добычи углеводородов к 2025 году. Планы Chevron, несмотря на несостоявшуюся сделку с Anadarko, не менее амбициозны. Компания планирует трехкратный рост добычи сланцевых нефти и газа к 2023 году. Для достижения этих целей обе компании интегрируют свои активы в Пермском бассейне по всей цепочке стоимости.
Другие компании, к примеру Eni и Total, напротив, фокусируются на «традиционной» добыче. Еще одним направлением, приоритетным для ряда компаний, включая Shell, BP и Total, стал глубоководный шельф.
Ряд компаний, в том числе Total, Equinor и BP, делает ставку на развитие возобновляемой энергетики. Так, Equinor планирует к 2030 году направлять 15–20% своих капвложений в возобновляемую энергетику против текущих 5%. Total ставит своей целью через двадцать лет повысить долю низкоуглеродных бизнесов в своем портфеле до 20% и стать лидером в области солнечной энергетики. BP намерена инвестировать до полумиллиарда долларов ежегодно в «зеленую» энергетику.
Еще более амбициозные цели ставит перед собой Shell, планируя сократить парниковые выбросы выбросы как минимум на треть к 2070 году за счет увеличения производства газа и альтернативной энергетики.
Saudi Aramco делает акцент на развитие переработки и нефтехимии (как часть программы капитальных вложений в объеме до 500 млрд долларов на ближайшие десять лет). В качестве одного из ключевых партнеров в этих проектах выбраны американские компании.
Отдельный феномен, который необходимо отметить, — начало проникновения в нефтегазовую отрасль технологических лидеров, большинство которых имеют американские корни: тех же Google, Apple, Amazon и Facebook. Мы видим их значительные инвестиции в разработку универсальных технологических решений по обработке больших массивов данных, развитию альтернативных форм транспорта, а также в мир финансово-валютных инструментов, причем эти инвестиции осуществляются с невиданной до сих пор скоростью и по-настоящему в глобальном масштабе. Может оказаться, что в ближайшем будущем мы все будем рассчитываться за баррели нефти криптовалютой Фейсбука GlobalCoin. Вместе с тем у кого-то может появиться иллюзия, что технологические гиганты сделают энергетический рынок принципиально более прозрачным и эффективным, став панацеей в решении острых проблем современности. Большая гибкость часто означает большую волатильность, а цифровизация создает риски для сохранения коммерческой тайны и приводит к необходимости создания новых механизмов регулирования, дополнительного резервирования. Сегодня у технологических компаний нет качественных ответов на эти принципиальные вопросы.
Надо помнить, что технологические корпорации обладают невероятной властью, а возможность использовать их глобальный статус и доступ к информации представляется слишком соблазнительной для силовых ведомств одной большой страны Нового Света. Поэтому я склонен считать, что регуляторные, санкционные и таможенно-тарифные дисбалансы скорее всего усилятся по мере вхождения американских технологических компаний на энергетический рынок.
Ответ отрасли: российские компании
Россия является одним из самых надежных участников мирового энергетического рынка, противопоставляя себя недальновидной политике ограничений и неконкурентной борьбы.
Россия, наряду с США и Саудовской Аравией, входит в тройку мировых лидеров по добыче нефти. И хотя Россия по объему запасов (30 млрд тонн, или 219 млрд баррелей) немного уступает Саудовской Аравии (по оценкам, порядка 37 млрд тонн, или 266 млрд баррелей), главным конкурентным оружием российской нефтяной отрасли является не только текущая себестоимость.
По оценкам большинства аналитиков и экспертов, лучший в мире портфель перспективных новых проектов находится в России. Запуск новых проектов будет увеличиваться и в ближайшие два-три года. Рыночные эксперты, включая Эда Морса из Ситибанка, говорят, что новые месторождения добавят около миллиона баррелей в сутки добычи к 2022 году.
Новые проекты российской нефтяной отрасли имеют лучший потенциал в мировой отрасли и по масштабу ресурсной базы, и по качеству нефти, и по показателям себестоимости. В то же время далеко не всё знают о перспективах российской Арктики, которая является стратегическим для нас регионом развития. Ресурсный потенциал российской Арктики для возможных проектов «Роснефти» превышает 20 млрд тонн нефти — эта оценка включает в себя проекты как в Карском море, где с учетом предстоящего бурения мы, я думаю, превысим запасы в 15 млрд тонн, так и на севере Красноярского края, где нас ждут великие открытия и масштабные проекты, которые окажут серьезное влияние на мировую нефтяную отрасль.
Как уже знают коллеги из ВР, с которыми у нас есть совместные проекты в районе полуострова Таймыр, недропользователи в этом регионе, в частности на Пайяхской группе месторождений, недавно получили выдающиеся результаты по показателям продуктивности поисково-разведочного бурения, граничащие с самыми высокими дебитами, которые когда-либо были зарегистрированы и в России, и в той же Саудовской Аравии, — 720 тонн в сутки. Только по консервативным оценкам, север Красноярского края на суше содержит порядка 5 млрд тонн запасов нефти.
Мы уже доложили об этих результатах руководству страны и получили поддержку реализации проекта. Речь идет об интегральном проекте, который включил бы в себя ресурсную базу и инфраструктуру действующих Ванкорского, Сузунского и Тагульского месторождений, а также ряд новых крупных проектов, расположенных к северу от Ванкора, в том числе Пайяхской и Западно-Иркинской группы в российской Арктике. В настоящее время мы ведем работу в правительстве, направленную на законодательное оформление комплекса инвестиционных стимулов, позволяющих обеспечить рентабельность и глобальную конкурентоспособность этого арктического нефтяного кластера.
Новые горизонты «Роснефти»
В части финансовых и производственных показателей компания «Роснефть» сегодня, безусловно, входит в число мировых энергетических лидеров. Вот несколько цифр, которые характеризуют динамику развития «Роснефти» за прошедшие двадцать лет.
Добыча углеводородов компанией увеличилась в 17 раз, до 286 млн тонн н. э. Доля компании в мировой добыче нефти увеличилась с 0,4 до 6%. Выручка выросла более чем в 240 раз, инвестиции — в 160 раз. «Роснефть» сегодня инвестирует каждый 12-й рубль в России. Доля «Роснефти» в ВВП производственного сектора России превышает 15%.
Налоговые платежи «Роснефти» играют важную социальную роль, именно поэтому развитие компании и рост связанных с новыми инвестициями поступлений является настолько приоритетной задачей. Сегодня только рентный платеж НДПИ «Роснефтью» составляет порядка 15 тыс. рублей в год в расчете на одного жителя России (или же около 50 тыс. рублей в год в расчете на одного российского пенсионера).
Важным фактором поддержания конкурентоспособности «Роснефти» является технологическое развитие. По итогам 2018 года коэффициент замещения доказанных запасов «Роснефти» составил 173% (по классификации SEC). На финальной стадии разработки находится бескабельная технология сейсморазведки, показавшая потенциал увеличения скорости сейсмической съемки в два–четыре раза, повышения качества и снижения ее себестоимости.
Технологичная добыча открывает для нас новые горизонты в части трудноизвлекаемой и высоковязкой нефти, объемы добычи которой в 2018 году выросли на 16% к уровню 2017 года и составили 19 млн тонн. Это важный шаг к достижению поставленной нами в стратегии «Роснефть-2022» цели — в 2022 году добыча трудноизвлекаемой нефти должна составить 33 млн тонн, что более чем в четыре раза превышает уровень 2014 года. Максимальный уровень добычи может быть достигнут после 2025 года, а кратность таких запасов составляет более 60 лет.
Одной из основных технологий для разработки таких запасов является применение горизонтальных скважин, в том числе с многостадийным гидроразрывом пласта. В 2018 году было введено около 100 скважин с увеличенным количеством стадий многостадийного гидроразрыва, а также с длиной горизонтального ствола более километра. Разработанный нами гибридный ГРП позволяет интенсифицировать добычу из сложных геологических пластов, в которых ни одна иная технология ГРП не давала результата.
Освоена и успешно применяется технология строительства многозабойных скважин «фишбон» с количеством ответвлений до семи стволов и общей протяженностью шесть километров — в 2018 году пробурена 81 такая скважина.
В прошлом году я уже отмечал отличную возможность для повышения эффективности взаимодействия с государством на примере изменения налогообложения и продолжения эксплуатации крупнейшего Самотлорского месторождения. Прошел всего год, но предоставленные стимулы уже дали результаты! Благодаря росту добычи в 2018 году бюджет дополнительно получил более 20 млрд рублей. Тренд добычи на месторождении, которая падала на 5% в год, оказался переломлен.
С учетом этого мы завершаем работу с Минфином по созданию инвестиционных стимулов для крупных, знаковых проектов компании — как в Западной Сибири, так и в новых стратегических регионах, которые обеспечат перспективную добычу и позиции страны на мировых рынках на ближайшие десятилетия.
По-настоящему золотая эра может быть действительно золотой только для всех участников рынка. Поэтому наша общая задача состоит в том, чтобы создавать условия для бескризисного развития нефтяной отрасли и мировой экономики. Здесь важны все аспекты: кроме взаимных договоренностей необходимо обеспечивать максимальную прозрачность и предсказуемость работы рынка. Важнейшие инструменты устойчивости — долгосрочные контракты, взаимное участие в проектах и неукоснительное соблюдение контрактных обязательств.
