«Будь водой» — один из лозунгов протестующих в Гонконге, который они позаимствовали у Брюса Ли. Знаменитый мастер боевых искусств учил: «Не зацикливайся на одной форме, адаптируйся и создай собственную. Вы наливаете воду в бутылку — она принимает форму бутылки. Наливаете в чайник — она становится чайником. Вода может течь или разрушать. Будь водой, мой друг!»
Речь идет о тактике уличных протестов, которая, конечно, не является изобретением гонконгского протеста, а давно применяется и «желтыми жилетами» во Франции, и даже частично в недавних московских протестах. Будь водой. Не вступай в прямые столкновения с полицией, растекайся по улицам и переулкам. Создавай численный перевес или убегай, если остался в меньшинстве. Атакуй из-за спины или притворись обычным прохожим. Делай постановочные фото, обманывай, подставляй — ради протеста хороши все средства.
Мы не избежали соблазна на страницах журнала «Эксперт» сравнить три протеста: в Москве, Франции и Гонконге. Пересечения касаются не только тактики уличных войн. Например, силовой компонент: везде жесткая реакция системы, отстаивающей монопольное право на защиту правопорядка. В Москве, правда, не стреляли резиновыми пулями, не применяли дымовые гранаты, водометы, не выбивали глаза. Но и погромов у нас не было, с захватом заложников и аэропортов. Пока не было.
Еще общее. У всех трех протестов не наблюдается ярких лидеров и единой повестки. В Гонконге митингующие, казалось бы, выступали против закона об экстрадиции в Китай, но, добившись своего, начали выдумывать новые, невыполнимые требования. По всем признакам не без влияния некоторых стран, мечтающих поставить Пекин в сложную ситуацию: вводить войска или обойтись политическими мерами. Но разговаривать-то не с кем. Так и с «желтыми жилетами», которые не смогли сформулировать единую повестку и найти союзника в элитах. В итоге протест практически закончился. Нет лидеров и артикулированной платформы для диалога и у московской оппозиции. Какая-то повсеместная дезорганизация и бесформенность. «Будь водой» — на иной лад.
Кажется, что для государства такая ситуация удобна, победа не потребует много сил. Однако эта победа может оказаться пирровой.
Текучесть и неопределенность характерна для протеста почти всегда. Мы не знаем имен лидеров французской революции шестидесятых, зато точно знаем имя того, против кого она была направлена. Мы не знаем имен лидеров площади Тяньаньмэнь, но знаем, кто дал приказ стрелять. Даже февральский переворот в России был переворотом без лидера. Однако стоит помнить, что при определенных обстоятельствах эта безымянность не мешает протесту превратиться в переворот, при других заканчивается глухой реакцией или политической стагнацией и только при особых качествах и поведении государственной власти или элиты трансформируется в плодотворную модернизацию.
Если задуматься, у нас мало шансов повторить историю, например, украинского майдана, так как объединяющей идеи, аналогичной их европейскому выбору, у России и даже у российских столиц нет. Для глухой реакции тоже нет оснований: идея демократии укоренена в России практически во всех слоях. Наше поле вариантов лежит между стагнацией и модернизацией. И в этом и есть конфликт между элитой и народом, в том числе вышедшим на Сахарова. Большая часть элиты модернизации не хочет, а народ ее хочет, даже жаждет, так как только в ней он может расцвести, начать богатеть, не бояться за будущее.
Но для того, чтобы такую модернизацию начать, часть элиты должна решиться на практическое утверждение новых устоев существования государства. Все его, государства, решения должны быть направлены на служение интересам общего блага. Не должно быть никаких экономических оправданий принятия решений, которые сулят выгоду государственным или близстоящим экономическим агентам, но противоречат экономическим интересам народа. Речь ни в коем случае не идет о реприватизации или других «красных» идеях. Нет, но пришло время, когда государство обязано научиться всегда ставить интересы общего блага выше любых корпоративных и частных.
Сейчас это не так. Глубоко укорененный в сознании элит либерализм, ставка на прямую и постоянную конкуренцию как основу эффективности, порождающая как ограничение круга избранных, так и жесткую подспудную войну их между собой, — все это мешает возвышению морального и экономического статуса общего блага. Но если этот поворот произойдет и совокупное благосостояние станет важнее соотношения отдельных благосостояний, очень многое, кажущееся сегодня невозможным и нецелесообразным, окажется и возможным, и необходимым. Такой пересмотр ценностей, синкретизм либерализма, частной инициативы, сотрудничества и общего дела, который и является истинной демократией, вполне может стать для нас нашим объединяющим неевропейским выбором.
