Мы уже привыкли, что Греф то и дело оставляет штурвал Сбербанка, чтобы огласить ценные мысли о народном образовании, теперь о нём же заговорил и Кудрин. Но Греф всё-таки не обещал всею мощью Сбера взяться за воплощение любимых идей: искоренить матшколы или «убить экзамены»; его давний коллега готов пойти дальше. В интервью ТАСС глава Счётной палаты посулил, что изучением «вопроса успешности детей в школе» займётся всё его ведомство. Кудрина тревожит, что «в России практически нет программ индивидуализации в преподавании, в отличие от многих других стран мира». Между тем «индивидуальное наставничество в школе — это важнейшая черта сегодня», и надо двигаться в этом направлении… Странно слушать такие речи именно от аудитора.

Вмешательство Счётной палаты в образовательные проблемы было бы весьма уместно, кабы она и в них занялась своим делом. В ней сидят не педагоги и не психологи, а аудиторы да бухгалтеры — вот и не задавалась бы она несвойственными ей эфирными вопросами «успешности» детишек, а считала бы деньги. Кудрину следовало бы рассказывать журналистам, что по доле расходов на образование наша держава занимает в мире девяносто восьмое место — и как это нехорошо; что в принимаемом сейчас новом бюджете эта доля вновь падает — и как нехорошо это; что госзадание на подготовку бюджетных студентов опять сокращается — при том, что их уже и так почти вдвое меньше (на сто тысяч населения), чем было в советское время, и так далее. И если бы Кудрин проговорил вслух такие вещи, ему бы, возможно, труднее далось провозглашать процитированные намерения — при нынешнем-то бюджете и нынешней загрузке учителей. Кудрин может не знать, но любой учитель в России твёрдо знает, что «на одну ставку жить не на что, а на полторы — некогда». Только индивидуального наставничества от них сейчас и требовать.

По тому типу индивидуализации преподавания, о котором Кудрин говорит больше всего, он и прав и не прав. «Обязательно нужно выявлять дислексию, аутизм, другие особенности. У нас этого нет. Ребенка учат, как положено учить всех, а он становится неуспевающим». Выявлять такие особенности, конечно же, нужно — и неверно, что «этого нет»: и дислексия, и аутизм в большинстве случаев устанавливаются просто-напросто родителями, причём за свои деньги. Другое дело, что работать с такими детьми нужно по-особому, а тут есть большие проблемы. Они не новы и специалистам известны; скажем, только что в Думе прошло заседание специальной рабочей группы, обсудившей ход развития инклюзивного образования в стране. Вывод из обсуждения был невесёлый: в этой области Россия оказалась «выпрыгнувшей из самолета без парашюта». Если в Великобритании, признанном лидере в этой сфере, внедрение инклюзивного образования заняло больше двух десятилетий, то мы попытались сделать то же самое за два года. Не вышло — и не только из-за нелепой торопливости. Кудрин верно говорит: «Для этого нужны ставки психологов, наставников, за эту работу надо доплачивать, обучать ей». А у нас инклюзию вводили параллельно со свирепейшей «оптимизацией» — и, между прочим, как раз психологи стали одной из её излюбленных жертв, повылетав из большинства школ едва ли не первыми. Что «этой работе» надо обучать — чистая правда; но педобразование в его нынешнем виде начисто не справляется и с этой задачей. Словом, обещание Кудрина «собрать широкую рабочую группу, от директоров школ до высших чиновников — и выйти с совместными предложениями» оказывается чуждым контексту; оно вполне благомысленно, но быстрых сдвигов не даст.