Посткризисный период в России завершился. Требование президента Путина обеспечить запуск нового инвестиционного цикла и признание приоритетности экономического роста — бесспорная фиксация этого поворотного момента. Станет ли этот перелом великим — судить рано, но точка разворота обозначена.
Почему посткризисный? Потому что с 2011 года экономика Россия жила под лозунгом «Кризис не помог». В том смысле, что «кризис не сыграл традиционной роли санитара экономики», как это описали в своем программном письме президенту Ярослав Кузьминов и Владимир Мау. По их оценке, Россия успешно справилась с серьезным экономическим кризисом, но его мягкое сдерживание привело к продолжению накапливания структурных диспропорций и зон экономической неэффективности.
Дальше, после коррекции Концепции долгосрочного социально-экономического развития до 2020 года, началась борьба с этими самыми структурными диспропорциями и зонами неэффективности. Разумное, в принципе, решение. Потому что к тому моменту российская экономика представляла собой слоеный пирог из осколков постсоветской промышленности и артефактов лихих девяностых, щедро политых сверху соусом эпохи нефтегазового гламура и бума еврокредитов. С этим надо было что-то делать.
Проблема с этим курсом состояла в том, что на месте расчищаемых диспропорций и зон плохо росло новое. Ларечник или менеджер по продажам, потерявшие бизнес и работу, вряд ли станет инженером или оператором станка с ЧПУ. А чтобы создать одно качественное рабочее место в промышленности нужно инвестировать около двух миллионов долларов. Рассчитывать же на масштабную инвестиционную активность в условиях затянувшейся экономической стагнации, дорогого кредита и хронических проблем финансового сектора было несерьезно.
Можно ли представить альтернативный вариант? Легко. В 2019 году агентство Fitch оценило расходы ЦБ на расчистку финансового сектора начиная с 2013 года в 70 млрд долларов по текущему курсу (по историческому — более 100 млрд). Не надо обладать богатым воображением, чтобы представить, с каким энтузиазмом воспринял бы банковский сектор тех времен более экспансионистскую финансовую политику властей. Сколько возникло бы новых миллиардных состояний за пределами нашей страны. Но самое печальное — эти ресурсы пошли бы главным образом на гальванизацию трупа экономики эпохи нефтегазового гламура.
Гадать, как бы оно там сложилось, можно долго. Есть вполне здравые рассуждения насчет того, что, например, Япония и Южная Корея пережили крах своих финансовых пузырей и много лет потратили на преодоление последствий кредитной экспансии, однако после пузырей осталась современная промышленность. А плохие кредиты — дело преходящее. В конце концов, капитализм — это кредит. Опережающий рост кредита по сравнению к физическим объемам экономики — характерная черта капиталистической экономики.
