Цифры основных замеров общественного мнения в США неумолимы: Джозеф Байден обходит действующего президента Дональда Трампа на 8–9%, и, самое главное, согласно тем же опросам, бывший вице-президент побеждает во всех так называемых колеблющихся штатах, то есть в трех штатах «ржавого пояса» — Мичигане, Пенсильвании и Висконсине и в трех штатах «солнечного пояса» — Флориде, Аризоне и Северной Каролине. В отдельных штатах, в той же Флориде, например, преимущество Байдена минимально и не превышает 1–2%, в Пенсильвании разрыв максимален: согласно свободному опросу Realclearpolitics, в настоящее время он составляет 7,1%.
Скептики, однако, говорят, что у Хиллари Клинтон за две недели до выборов дело обстояло еще лучше и тем не менее победить Трампа ей не удалось. Остается верить, что за четыре года социологи сумели найти способ разговорить не склонных к откровенности респондентов — тех, кто в итоге определил преимущество Трампа в 2016 году. Однако есть и еще один, не связанный с опросами фактор, который позволяет предсказать победу кандидату от Демократической партии.
Дело в том, что не имеющие какой-то жесткой системы ценностей, твердого политического мировоззрения люди, а именно от их выбора сейчас все и зависит, чаще всего поддерживают того, кого они видят потенциальным победителем. Да, в 2016 году цифры опросов были за Клинтон, однако сама конъюнктура событий того судьбоносного года буквально выталкивала экстравагантного миллиардера на гребень волны, именуемой «мировым популизмом».
Создавалось ощущение, что весь Запад — и США, и Европа — вдруг сделал рывок в сторону национализма, отклонившись от прежнего, казалось бы хорошо выверенного, курса. 2016 год был отмечен и июньским референдумом по брекзиту, и подъемом правых и левых евроскептиков в континентальной Европе, и успехом «нелиберальных демократий» в Польше и Венгрии. Триумф трампизма стал своего рода завершением этого мощного вала. Избиратель наконец услышал близкие его сердцу слова об угрозе нелегальной миграции, о преступности, наконец, о том, что в погоне за глобальным лидерством страна забывает о закрывающихся заводах, пустующих городах и беднеющем рабочем классе.
Но что мы видим в 2020-м? Обещанная Трампом стена с Мексикой не достроена (не по его, правда, вине), война в Афганистане продолжается, в стране бушует эпидемия коронавируса и закрываются магазины, рестораны и кафе. Бунт евроскептиков в Европе политически подавлен, а освободившаяся от брюссельских пут Великобритания до сих пор не заключила с Европой торгового соглашения.
Более того, организатор электоральной победы трампистов Стивен Бэннон, грозивший создать популистский интернационал, находится под уголовным делом, а большая часть консервативных единомышленников президента, помогавших ему в ходе избирательной кампании, тем или иным способом оказались выдавлены из администрации. Трамп если и выглядит победителем, то только над поразившим его коронавирусом, от которого он подозрительно быстро излечился.
Страна явно устала от затянувшегося на четыре года противостояния президента с либеральным истеблишментом и, похоже, готова согласиться на правление 77-летнего ветерана американской политической сцены, на президентство человека, в течение своей долгой политической карьеры занимавшегося, в общем, одним делом — выстраиванием компромисса между основными политическими силами как в Сенате, так и в целом в американской системе.
Коалиционное ремесло
Раньше в России было модно слово «центрист», сейчас оно почему-то утратило популярность. Байден именно «центрист» в самом простом смысле этого слова: он всегда пытался добиваться согласия двух партий. На самом деле его политическая биография полна самых разных, трудно совместимых друг с другом поступков. Сенатором от штата Делавэр он стал еще в далеком 1973-м, то есть еще в последний год президентства Ричарда Никсона. Его темой довольно быстро стали международные отношения, то есть внешняя политика, в частности вопрос контроля над вооружениями.
Нельзя сказать, что политическое поведение Байдена отличалось особенной устойчивостью. Он, как и многие демократы, не поддержал использование силы против Ирака в 1990 году, во время войны в Заливе, и он же в 2002-м голосовал за двухпартийную резолюцию, открывавшую возможность военного свержения режима Саддама Хусейна.
Однако это не помешало ему уже в 2007 году, на посту главы международного комитета Сената, возглавить столь же двухпартийную коалицию глав комитетов, выступивших против финансирования военной интервенции. Байден занимал очень разные точки зрения уже на посту вице-президента по поводу продолжения военных действий в Афганистане, вызывая своей непоследовательностью раздражение у других членов команды Барака Обамы. На самом деле он всегда занимался только одним делом — строил коалиции. И, возможно, в этом качестве он пригодился и своему патрону.
Поэтому не стоит ждать от Байдена как от президента каких-то оригинальных шагов — скорее всего, политика будет понятной и предсказуемой. Попытаемся предсказать, в чем она может заключаться.
Цивилизационный фундаментализм
Начнем с парадокса. Именно американские либералы, а не их оппоненты, оказываются носителями того, что можно было назвать «цивилизационным дискурсом». Пока трудно понять, как такой дискурс будет конкретно сформулирован, но можно не сомневаться, что он будет выстроен. Демократы с их пафосом ценностного сплочения США и Европы в рамках некоего объединенного Запада фактически являются партией нового «цивилизационного фундаментализма» в Америке, в отличие от своего рода национал-сепаратистов — консервативных республиканцев.
Главный пафос нынешней кампании демократов и их лидера состоит в том, что Трамп в своей увлеченности экономическим прагматизмом и национальным величием забыл о союзниках Америки, в первую очередь о тех из них, кто разделяет американские ценности и американское видение реальности.
Трамп не видел большого смысла ни в блоке НАТО, ни в трансатлантических связях, ни в какой-либо солидарности стран, именующих себя либеральными демократиями. И когда началась его знаменитая тарифная война с Китаем, когда он начал требовать от европейских стран разрыва торговых соглашений с КНР, оказалось, что единственным его доводом в пользу этих шагов была грубая сила принуждения. Это было уже названо политологами «нелиберальной гегемонией».
Идеологии, однако, для того и существуют, чтобы обходиться без таких крайних аргументов. Гораздо проще объяснить необходимость дружбы с США и, напротив, отказа от торгового сотрудничества с кем-то иным фактом своей «цивилизационной» близости Америке и «цивилизационной» отчужденности от ее соперника, чем своей неспособностью противостоять эгоистическим национальным интересам державы-гегемона.
Как можно убедить Германию или Великобританию отказаться от «Северного потока — 2» или от 5G? Только указав на «цивилизационную» неправильность России и Китая — их недемократичность, нелиберальность, нетолерантность. Поэтому команда Байдена наверняка попытается вернуть идеологический фактор во внешнюю политику, а это означает, что слова «демократия», «права человека» и «уважение к меньшинствам» вернутся в лексикон политической элиты.
Плюс еще два слова: «наука» и «экология». Трамп, как мы помним, презирал выводы ученых об опасности вируса и глобального потепления, Байден наверняка будет говорить о науке и природе с большей настойчивостью, требуя уважения к этим темам от союзников Америки. Думаю, что эти сюжеты будут поставлены во главу угла уже на первом заседании «большой семерки», которая при Байдене, конечно, станет гораздо более значимым политическим форумом — своего рода советом евроатлантической цивилизации.
Можно даже допустить расширение состава этой организации для привлечения к ней внимания за счет, скажем, Испании, Нидерландов или даже Индии. С «семеркой» явно что-то будет происходить, и подход Байдена в отношении этого института будет отличаться не только от подхода Трампа, но и Обамы, который хотел противопоставить «семерке», которая до 2014 была еще «восьмеркой», — «двадцатку».
Умная экономика и экономика знаний
Поскольку идеологический фактор, который мы назовем «цивилизационным», вернет свое утраченное при Трампе место, то конфликт с Россией немедленно приобретет не только прагматический, но и идейный аспект. Кризис 2016 года и маячившая тогда угроза распада Запада получит в устах идеологов нового президентства объяснение как результат происков России и лично Владимира Путина.
При этом, как мы уже сейчас видим по заявлениям представителей демократов, будет много раз сказано, что отношение к России следует отличать от отношения к российской власти. Соблазн новой «перезагрузки» и «перестройки-3» немедленно актуализируется в первый же год президентства Байдена, поскольку его главная внешнеполитическая задача будет состоять в разведении России с Китаем. Нашей стране потребуется выдержка, чтобы не поддаться этим соблазнам.
В отличие от того, что пишут некоторые российские эксперты, ни к какой ново-старой Чимерике Байден стремиться не станет. Не потому, что он плохо относится к Китаю, разочаровался в председателе Си Цзиньпине и пришел в ужас от расправы на уйгурами или подавления бунта в Гонконге. Гораздо важнее, что Китай отказался играть по правилам Вашингтона, а именно согласиться на служебную роль в уготованном ему глобалистами разделении труда. Он отказался быть сборочным цехом, ремонтной мастерской глобальной фабрики труда и заявил о своих претензиях на место в управляющем модуле, то есть в сфере высоких технологий, продукты которых Китай стал поставлять на мировой рынок, можно сказать, по бросовым ценам.
Задача Запада сегодня состоит именно в доказательстве превосходства либеральной модели в условиях, когда модель авторитарная демонстрирует исключительные успехи, имея возможность не слишком считаться с потребностями собственного производителя и выставлять на рынок высокотехнологическую продукцию по заниженным ценам.
Отсюда и естественная цель всей той «цивилизационной контрреволюции», которую предлагают демократы: новая холодная война с Китаем, сдерживание его амбиций, демонстрация всех его слабых точек, уязвимых мест. Ахиллесовой пятой советской модели коммунизма стала его экономическая неэффективность, ясно обозначившаяся в 1970-е. Но рыночную конкуренцию с китайской моделью Запад уже проиграл. Значит, надо использовать против Китая что-то другое, например факт его геополитического одиночества. У китайского дракона практически нет верных идеологических союзников — за исключением, возможно, Северной Кореи и отчасти Пакистана. Почти все соседи боятся Пекина и не доверяют ему.
Можно не сомневаться, что Вашингтон будет вынужден вернуться к политике Обамы и попытается сплотить против Китая коалицию юго-восточных стран — сплотить в том числе экономически. В этом смысле возврат в какой-то форме к проекту Транстихоокеанского партнерства, кажется, неизбежен: те претенденты на пост главы дипломатического ведомства Америки, на которых указывает пресса, в один голос выступают за возобновление проекта ТТП, утверждая, что в одиночку или даже в союзе с другими западными демократиями одолеть Китай не удастся.
Либеральному ядру мир-системы, как и доказывал покойный Иммануил Валлерстайн, требуется нелиберальный партнер, который мог бы взять на себя часть издержек производства, но при этом, в отличие от КНР, не иметь шанса в будущем бросить Западу новый геоэкономический и геополитический вызов. Очевидно, что в этом качестве новый Запад мог бы рассматривать и Россию, но только в случае значительного сокращения ее геополитических амбиций, что в настоящее время выглядит не слишком реально.
Вторым возможным преимуществом Евроатлантики помимо ее умения «разделять и властвовать» является способность выстроить комфортную жизнь интеллектуального класса. Этому классу предстоит стать основным мотором экономики знаний, на поле которой и разворачивается борьба за лидерство.
США должны будут доказать и показать всему миру, что нигде, кроме как в этой стране и в союзных с ними государствах, так свободно не дышит человек науки и умной экономики, нигде ему не живется так насыщенно и счастливо. В этом и состоит, кстати, смысл всей концепции креативного класса: постиндустриальные города должны стать максимально удобными для жизни тех людей, кто вовлечен в производство новых технологических инноваций, а при этом труд их должен быть максимально интенсивным, примерно как в Китае.
Как осуществить такое насилие без насилия, причем в условиях грядущего финансового кризиса? Цифровизация экономики, погружение в пространство виртуального общения и непрерывного производства идей в некоторой степени и есть решение этой задачи. Но это также означает, что Байдену, если он захочет курировать именно этот процесс, придется идти на серьезное взаимодействие с самоназванными представителями интересов интеллектуального класса, кем в настоящее время могут считаться лидеры так называемого прогрессистского крыла Демократической партии, а они сейчас в постоянном формате ведут переговоры со штабом Байдена.
Цивилизационный реализм Байдена
Как мы уже сказали, Байден — стихийный центрист. И, как у всякого центриста, в его команде есть правый и левый уклон. Сомнительно, что он будет способен разобраться с ними, как это сделал его тезка в 1930-е годы. Скорее всего, он попытается маневрировать и заключать коалиции, однако выбор ему сделать придется хотя бы по главному вопросу — назначению какой-то конкретной фигуры государственным секретарем в его кабинете.
Пресса называет много фамилий. Среди них и кадровые дипломаты типа однофамильцев Уильяма Бернса и Никласа Бернса, и ветераны администрации Обамы, как проявляющая ныне особую активность Сьюзен Райс, и старые соратники, как нынешнее первое лицо его штаба Энтони Блинкен. Но особый интерес вызывают два лица — преемник Байдена на позиции сенатора от штата Делавэр Крис Кукс и сенатор от штата Коннектикут Крис Мерфи. Оба претендента представляют разные фланги антитрамповской коалиции.
Сенатор от Делавэра — сторонник союза демократов с умеренной частью Республиканской парти. Седьмого октября 2020 года на сайте журнала Foreign Affairs вышла статья Кукса «Двухпартийная внешняя политика все еще возможна». За фигуру Кукса ратуют порвавшие с лагерем Трампа влиятельные консервативные публицисты вроде обозревателя The Washington Post Джорджа Уилла. Видимо, к его кандидатуре склоняются и поддержавшие Байдена неоконсерваторы.
Другая фигура, Крис Мерфи, напротив, является своего рода вождем левых прогрессистов, тем не менее согласившихся с кандидатурой «центриста» Байдена в надежде, что не только внутренняя, но и внешняя повестка будущей администрации сдвинется влево. Что это могло бы означать практически?
Это может вызвать резкое осложнение отношений США с сырьевыми производителями на Ближнем Востоке, в первую очередь с Саудовской Аравией. Мерфи — один из авторов двухпартийной резолюции о прекращении военных поставок Эр-Рияду в период войны в Йемене, внесенной в Сенат в начале 2019 года и не набравшей нужного числа голосов.
Мерфи явно настроен на улучшение отношений с противниками Саудовской Аравии в регионе, в первую очередь с Ираном: в начале этого года он встречался с министром иностранных дел этой страны, что не осталось незамеченным правой прессой. Очевидно, что негативное отношение к Саудовской Аравии распространяется и его союзников, таких как авторитарный Египет.
Думается, что едва ли слишком теплые отношения установятся у Мерфи в позиции госсекретаря и с Израилем. Понятно, что умеренные консерваторы и умеренные либералы, составляющие важный сегмент антитрамповской коалиции, опасаются слишком большого полевения Демократической партии, и более или менее понятно, что ближневосточный курс их выдвиженца должен будет не слишком отличаться от того, который реализуют Трамп и Майк Помпео.
Конечно, в другой ситуации и в других условиях Байден наверняка склонился бы к позиции правых, в силу даже не личных пристрастий, а склонности к двухпартийным компромиссам. Но сегодня именно левые демонстрируют способность к мобилизации, в том числе мобилизации уличной. Понятно, какое это имеет значение в преддверии электоральной неопределенности, которая может наступить уже в ночь с 3 на 4 ноября.
Конечно, внутренняя повестка волнует левых больше, чем внешняя, но тем не менее они справедливо полагают, что обе эти линии тесно связаны: ось Вашингтон — Эр-Рияд — Иерусалим — это, собственно, и есть тот шарнир, на котором держится весь консервативный спектр американской политики и который не позволяет США слиться в едином цивилизационном общежитии с континентальной Европой.
В том то и заключался замах Трампа, что он попытался раскачать этот шарнир до такой степени, чтобы получить какую-то свободу рук в отношениях с Россией, Северной Кореей и «нелиберальными демократиями» Центральной Европы. Этот маневр ему не удался: «подружиться» с Путиным и «помириться» с Ким Чен Ыном не позволили ему ни противники, ни союзники.
Думаю, сама логика событий заставит Байдена все более сдвигаться влево, при этом продолжая настаивать на «центристском» характере своего курса. В конечном счете ему придется сформулировать свою внешнеполитическую доктрину, и, как бы она ни называлась, мы бы безошибочно могли бы ее определить как «цивилизационный реализм» в его сугубо американской специфике. В чем он мог бы заключаться?
В утверждении превосходства трансатлантических связей над национальными интересами, в необходимости ценностной сплоченности всей Евроатлантики, причем, уверен, при формулировке и реализации этой доктрины ему могли бы помочь его католическое вероисповедание и все более наглядное политическое партнерство с понтификом. Но при этом «реалистическая» сторона этой идеологии состояла бы в готовности вступать в прагматические сделки странами иной социокультурной специфики ради общего взаимодействия в деле сдерживания такого цивилизационного супостата Евроатлантики, как Китай.
И вот тут будет очень существенно понять нюансы. Чтобы ни делал и ни говорил в предыдущей своей политической карьере Байден, сегодня он уже не может быть в полном смысле «глобалистом», потому что цивилизационной мощи Запада ныне противопоставлена со всей наглядностью экономическая и геополитическая мощь иной цивилизации. Прежнее «партнерское» взаимодействие между гигантами уже явно невозможно.
Следовательно, цивилизационный плюрализм будет признан просто по факту этого раскола, но это не означает, что США будут готовы рассматривать в том же качестве, в качестве особого цивилизационного мира экономически слабеющую и геополитически крайне уязвимую Россию, периферия которой в настоящее время подвергается вызовам со стороны хищных соседей.
Задача России в четырехлетие Байдена, если оно, конечно, наступит, и будет состоять в демонстрации своей способности быть цивилизацией, то есть не сливаться окончательно ни с одним из двух лагерей грядущей новой холодной войны, избежать которой не удастся ни Байдену, ни кому-то другому из американских президентов ближайшего времени.
