Минпромторг опубликовал первые четыре извещения о проведении конкурсных отборов на право заключения специального инвестиционного контракта (СПИК).
Инвесторам предлагается побороться за возможность с государственной поддержкой создать и внедрить технологии производства сельскохозяйственных тракторов с двигателями мощностью 40–90 л. с. и 91–130 л. с., конического подшипника кассетного типа, а также принтеров и МФУ с использованием отечественной электронной компонентной базы. Это первые ласточки из опубликованного в конце прошлого года перечня современных технологий. Их разработку и внедрение в реальное производство государство намерено стимулировать налоговыми и прочими льготами.
Всего в этом документе 630 технологий.
СПИК как инструмент побуждения инвесторов к развитию промышленного производства в стране был разработан еще в 2014 году. Особой популярностью он пользовался у автопроизводителей — они заключили 14 контрактов. В 2019 году СПИК 1.0 был модернизирован в новый формат — СПИК 2.0. Теперь он сфокусирован как раз на разработке и трансфере технологий в российскую промышленность.
О том, чего ждет правительство от обновленного СПИКа, «Эксперту» рассказал заместитель министра промышленности и торговли Российской Федерации Василий Осьмаков.
— Как формировался перечень современных технологий, под разработку и внедрение которых правительство будет заключать с инвесторами специальные инвестиционные контракты, какая идеология заложена при его создании?
— В рамках реформы первого СПИКа было довольно много нареканий на тему того, что заявительный порядок получения преференциальных точечных инструментов искажает рынок.
По сути, что такое СПИК? Это налоговые преференции в обмен на инвестиции в технологию, предприятие. С учетом запуска механизма СЗПК (Соглашение о защите и поощрении инвестиций, по которому государство гарантирует инвестору, что не будет применять акты, ухудшающие условия реализации проекта. Регламентируется ФЗ «О защите и поощрении капиталовложений в РФ», принят 1 апреля 2020 года. — «Эксперт») и развития инвестиционного законодательства в целом правительство решило, что СПИКи должны быть сфокусированы конкретно на технологической политике. И по факту сейчас СПИК — это косвенная субсидия на НИОКР из налогов будущих периодов под очень длинные обязательства — пятнадцать или двадцать лет.
У нас всегда была такая мечта-идея — иметь возможность формировать публичную оферту бизнесу: куда государство считает правильным инвестировать. Это мировая практика. В Европе, например, это снижение налогов на «зеленые» продукты и технологии.
Этот перечень технологий, с одной стороны, сочетается с планами импортозамещения, а с другой — с перспективной технологической повесткой. В нем присутствует запрос от государства, потому что есть список критической продукции, того, что закрывается санкциями: у нас есть понимание, что импортозамещение какой-нибудь конечной продукции упирается в отсутствие отдельных компонентов. И в нем есть инициативы от бизнеса, который считает какую-то конкретную технологию перспективной.
Заявки собирались в ГИСП (Государственная информационная система промышленности. — «Эксперт»). Всего в систему зашло 1450 заявок. Мы отработали их с экспертными организациями, получили от них заключения. Осталось 630 технологий по самым разным отраслям. И по факту мы получили более или менее структурированную технологическую повестку и политику на будущее.
— От кого было предложений больше — непосредственно от правительства или от бизнеса?
— Можно сказать, что от бизнеса. Хотя порой сложно разделить, где инициативы бизнеса, а где — правительства, поскольку есть некое совместное понимание того, что нам необходимо: так работает ГЧП.
— То есть позиция бизнеса была активная при составлении списка технологий?
— Очень активная. У нас с декабря в ГИСПе работает модуль актуализации этого перечня. И сейчас в работе более 300 заявлений на включение новых технологий в уже утвержденный перечень.
— Значит, через какое-то время он обновится и к уже имеющимся технологиям добавятся новые?
— Он точно актуализируется. Мы планируем технические правки и новые темы. Это абсолютно живой процесс, живая технологическая платформа.
— Более 600 технологий заявлено. А на сайте Минпромторга только порядка десяти открытых конкурсных заявок на разработку и внедрение этих технологий. Как это сопрягается — шестьсот и десять?
— Очень просто. Надо понимать, что это перечень с большим заделом, с большим потенциалом, который будет постепенно раскрываться. Конкурс на заключение СПИК — это подготовка конкурсной документации, согласование KPI, сложный процесс. Так что десять заявок — это хорошо. Постепенно мы выйдем на конвейерную работу.
Безусловно, не все технологии будут реализованы в виде конкретных СПИКов, потому что у нас же есть и другие инструменты поддержки, субсидирование НИОКР, например. Я думаю, что заключенные СПИКи в этом году будут исчисляться десятками, а всего поддержанных государством проектов по этим технологиям с помощью других инструментов будут сотни. Так что уровень конверсии этого перечня технологий будет довольно высокий.
— Вы ожидаете конкуренции между участниками? Стоит ли ожидать, что на разработку определенной технологии будет претендовать несколько участников? Я понимаю, что если инициатором стал конкретный инвестор, тот же «Еврохим», например, которому нужна конкретная технология, то, скорее всего, ожидать, что кроме него будет еще какой-то участник, не стоит…
— Потому что технология привязана к месторождению.
— … а если инициатор — Российская Федерация?
— Да, конечно. У нас точно будет конкурентный конкурс, например, на сельскохозяйственные трактора малой мощности. Там пять-шесть заявок. Понимаете, преимущество конкурсной модели перед заявительной как раз в том, что она позволяет как реализовать уникальный проект по предложению конкретного инвестора, так и провести конкурс по понятным критериям в случае заинтересованности нескольких игроков.
Конкуренты не спят
— Не получается ли так, что предприятие и без СПИКа пошло бы на разработку той или иной технологии для себя полностью за свой счет. Просто потому, что ему надо. А тут еще и вы помогаете…
— Это вечный вопрос про ценности, применимый к любым разновидностям промышленной политики. Я помню о том, что industrial policy переводится как «структурная политика». Я за проактивную позицию, за такое воздействие государства, которое меняет структуру. Это раз. А два — даже если какая-то компания и так планирует инвестировать, но меры поддержки позволят ей в обмен на определенные обязательства сдвинуть IRR (internal rate of return, внутренняя норма доходности. — «Эксперт») на два-три года и она сможет эти деньги реинвестировать в новые проекты, почему бы и нет? Плюс мы еще все-таки получаем новую технологию, новый продукт. И мы исходим из того, что запуск новых проектов важен.
Хотя сам ваш вопрос методологически очень интересен. Но с учетом того, что у нас ключевая ставка меняется, что все вокруг постоянно меняется… Сегодня эффективно инвестировать, завтра неэффективно. А так у людей защищенность на много лет вперед появляется, и это действительно повышает уровень доверия и уровень инвестиционной привлекательности технологичных секторов нашей экономики.
— Да, согласен. Но, допустим, есть технологии в этом списке, которые выглядят в нем несколько странно, возможно из-за того, что недостаточно расшифрованы, конечно, но тем не менее. Вот есть «технология производства медных катодов». Но в стране есть несколько предприятий, которые эти медные катоды много лет производят.
— Знаете, это как с турбинами большой мощности. В мире много классов таких турбин, но все они отличаются друг от друга десятыми долями процента КПД. Так и здесь может быть. Подлинное конкурсное технологическое наполнение раскрывается в документации. Вы спросили, почему только десять конкурсных заявок подготовлено. Вот именно поэтому. Потому что сделать документацию для такого рода конкурса — это абсолютно нетривиальная история. Это реально сложно.
И если вы обратите внимание на процедуры, то увидите, что у нас есть элементы, связанные с общественным обсуждением. Грубо говоря, если я вывешиваю конкурс на что-то реально устаревшее, у других заявителей всегда есть возможность его отменить, аргументировав, что это уже есть, уже делается и здесь не нужна поддержка. И именно в этой транспарентности и был основной смысл реформы СПИК. Мы постарались организовать экспертные дискуссии более публично.
Мы застрахованы публичностью процедуры от того, чтобы поддерживать неэффективные решения.
— Вы упомянули турбины большой мощности. Какое-то время назад была полемика по поводу того, допускать или нет иностранных производителей, тот же Siemens, до СПИКов в части производства турбин большой мощности.
— Я вас поправлю. Никакой полемики не было. В СПИКах модель открыта и для иностранцев тоже. Только открыта она при условиях локализации, уровень которой устраивает Российскую Федерацию. А у Российской Федерации была принципиальная позиция: критическая инфраструктура не может быть отключена откуда-то извне. Потому что последние шесть лет очень напряженные с этой точки зрения. Да, это наша позиция. И у нас была развилка: или кто-то приходит на наших условиях, или мы делаем сами. Потому что это не широко рыночный продукт, это не история про создание рабочих мест, добавленную стоимость и экспорт. Это история про национальную безопасность. И там, где речь идет о национальной безопасности, мы предъявляем определенные требования по локальности. Поэтому если, условно говоря, немецкие или американские компании пришли и сказали: «Мы отдаем вам IP и центр управления дистанционным мониторингом, и все это будет в Москве», то они бы совершенно спокойно участвовали во всех этих процедурах.
— В перечне есть технология производства горячей части турбин большой мощности, в том числе лопаток турбин. И, по большому счету, иностранные компании могут в этом участвовать, правильно я понимаю? Если захотят.
— Безусловно. Причем нюанс: процедура устроена так, что любой, имея какую-то технологию, может прийти на конкурс и сказать: «Я сделаю это дешевле, сделаю это быстрее, сделаю с большей локализацией».
— То есть, в принципе, тот же Siemens или General Electric может прийти, на эту технологию заявиться и сказать: «Я сделаю производство лопаток турбин».
— Да. И может выиграть конкурс. По тем же тракторам, думаю, будут участвовать и российские компании, и белорусские, и итальянские, и какие-то еще. Конкуренция — это хорошо.
Больше товаров хороших и разных
— Предполагается, что какие-то технологии мы можем разработать сами, а какие-то просто-напросто приобрести у владельца. Как вы думаете, как будут соотноситься эти доли — собственные разработки и покупные?
— Это действительно очень сложный вопрос. Все настолько индивидуально решается в случае каждого трансфера, что я бы не делал здесь оценок. У нас в законе сформулировано, что держатель СПИКа должен иметь право на развитие технологии. То есть он может взять лицензию, но такую, чтобы иметь возможность создавать на ее базе новые, уже свои, российские продукты. В Китае этим очень активно занимались. Высокоскоростные поезда, например.
И для нас не принципиально, в какой форме технология передается. Это может быть просто конструкторская документация, или патенты, или лицензия. Лицензия может быть с географическими ограничениями или без них. Среди параметров конкурса есть такая формулировка: глубина технологической локализации. Кто предложит более защищенный формат передачи, тот и молодец.
— А в текущих условиях мы можем ожидать, что нам будут продавать технологии?
— Зависит от технологий. Мы с вами только что турбины обсуждали. Пожалуйста: не состоялось.
— Какие технологии вы выделяете как наиболее критичные, наиболее нам необходимые?
— На самом деле этот перечень и есть некая концентрация критичности. Мы стоим «на плечах» десятков советских отраслевых министерств: у нас все — от биотеха до удобрений и металлургии. И все важно и нужно. Пандемия показала, как легко выпадают небольшие элементы цепочки поставок и все рушится как карточный домик. Мы сейчас делаем планы импортозамещения 2.0. Применили трехуровневую модель: конечная продукция, сырье и комплектующее, оборудование, на котором производится эта продукция. Попытались узловые точки расшить. Шестьсот технологий в перечне — это еще мало, потому что выясняется, что из-за какой-нибудь соли, какого-нибудь катализатора, встает производство. Например, в какой-то момент вдруг выяснилось, что законтрактованы все мощности по производству тары для антисептиков. Пришлось создавать эти мощности. Бывают и такие кейсы. Так что приоритезация сложная.
— Часто говорят, что нам нужно не импортозамещение, а импортоопережение. И что если мы импортозамещаем что-то, то остаемся на одном уровне со всеми. А если мы импорт опередили, то мы поднялись чуть-чуть выше и где-то вырвались вперед. Вот этот список технологий предполагает импортоопережение? Есть какие-то технологии, разработав которые мы окажемся впереди? И вообще, цель такая ставилась?
— Это смесь, конечно, и импортозамещение, и импортоопережение, безусловно. У нас это иногда принято называть экспортно ориентированное импортозамещение. То есть создание здесь какой-то базы с целью потом выйти на экспорт. Потому что, по-хорошему, российский рынок небольшой по огромной продуктовой линейке. И поэтому инвесторы с интересом на экспорт смотрят.
— Но, чтобы выйти на экспорт, нужно иметь действительно конкурентную продукцию. Потому что там уже свои есть игроки. И, выходя на экспорт, ты должен действительно быть впереди.
— Да, совершенно верно.
— И есть у нас шансы быть впереди с какой-то продукцией?
— Шансы есть всегда.
Российская Федерация экспортирует 95 процентов всего классификатора ТН ВЭД (товарная номенклатура внешнеэкономической деятельности. — «Эксперт»). У нас одна из самых диверсифицированных экономик в мире. Вот как бы это смешно ни звучало для обывателя, но с точки зрения номенклатуры, которая, производится в стране, у нас очень диверсифицированная экспортная позиция. Очень! Потому что есть и машиностроение, и оборонка, и фарма, и химия, и так далее. Более того, мы даже зачастую на обывательском уровне не понимаем, что российское, а что нет. Есть масса возможностей. Мне понравилось: кто-то в соцсетях жизнерадостно опубликовал фотографию с заграничного отдыха со стаканом, на котором Made in Russia написано. И таких историй много.
— Стакан — это, конечно, хорошо. Но металлообрабатывающий станок лучше. И можно поставлять один металлообрабатывающий станок в год, а можно сто или тысячу. Может быть, с точки зрения номенклатуры мы и много поставляем, но вот с точки зрения количества…
— Совершенно верно. Но тут, понимаете, в чем вопрос… Скажите, Соединенные Штаты металлообрабатывающее оборудование производят?
— Да, производят.
— Они существенно сдали свои позиции еще в 1980-е годы и нарастили импорт, потому что есть станкостроение Германии, Японии, Италии. Just business: что-то остается выгодным, а что-то — нет. Мы тут небольшие сторонники гонки за тотальным импортозамещением. Это и невозможно экономически. Рынка не хватает. Поэтому то же самое станкостроение делится на два направления. Одно — это просто рынок, где работают СПИКи, Фонд развития промышленности, другие меры поддержки. А есть оборонка. Там есть элементы национальной безопасности, там просто надо. Надо — значит надо. Я думаю, иллюзии на тему того, что в мире все хорошо, исчезли уже у всех.
А с другой стороны, есть рынок, и зачем делать что-то планово-убыточное? И так каждую позицию можно разбирать. Чаще всего, если мы что-то не экспортируем, это не вопрос того, что мы что-то не умеем, а вопросы коммерческой выгоды.
И СПИКи как раз про создание стимулов для того, чтобы в стране создавались новые продукты и новые технологические решения. На самом деле это один из элементов, который кладется на весы, и в момент принятия инвестором решения инвестировать или нет перевешивает к решению инвестировать.
Деньги тут не главное
— Первый СПИК дал триллион инвестиций. А какого эффекта можно ожидать от СПИК 2.0?
— Это точно будет более массовый инструмент в силу снижения требований к инвестициям. Почему? Потому что старый СПИК был инвестиционный, а в новом мы говорим: «Нам неважно, сколько ты вложишь, если ты сделаешь технологию». И поэтому, скорее, СПИК 2.0 мы будем измерять в новых технологиях, в импортозамещающих продуктах в различных секторах, в созданных подотраслях.
— Допустим, инвестор взялся разработать какую-то технологию. Работал-работал, но не получилось. Не пошло производство. Какие-то санкции будут?
— Возврат полученных преференций. Это субсидия. Не надо думать, что государство разбрасывает деньги с вертолета. И, кстати, заявить технологию в перечень легко, а решиться подписаться под обязательства — это не так легко. Более того, это же конкурсный механизм. Возникает всегда риск, что твое предложение кто-то может перебить. Тут начинается очень интересная игра нервов.
— Перебивают чем?
— Три параметра: срок реализации проекта, уровень локализации и объем выручки.
— Объем инвестиций никак не играет?
— Это, кстати, была позиция Дмитрия Николаевича Козака — не предоставлять преференции в зависимости от объема вложенных средств. Нужен результат — рыночный продукт.
СПИК в первом поколении — это скорее платформенная конструкция, которая стабилизирует условия преференций. А СПИК 2.0 больше элемент технологической повестки. И это на самом деле более комфортный инструмент: можно по бартеру получить техническую документацию, можно переуступить права на пакет акций. Не обязательно деньги инвестировать. Главное — результат. И это существенным образом улучшает качество администрирования, потому что у предпринимателей не возникает желания «надувать» какие-то статьи расходов.
— Кто будет определять, удалось ли разработать или купить именно ту технологию, которая заявлялась?
— Минпромторг. Это будет похоже на 44-й закон. Как он работает? Есть конкурсная документация, сдача этапов, приемка. Если у заказчика возникают вопросы, то в 44-м законе есть норма, по которой он вправе заказать дополнительную экспертизу и проверить, что ему предлагают.
— И, в случае чего, возврат полученных преференций…
— Да. Разные модели могут быть: возврат пропорционально невыполненным показателям, например. Вообще, ГЧП-соглашения — это всегда сложно. С одной стороны, ты должен не исказить рынок и не снизить инвестиционную активность у других, то есть делать все прозрачно. А с другой стороны, ничего не делать тоже нельзя: в ситуации business as usual у нас будет преимущественно развиваться что-то околосырьевое, потому что такая структура экономики, такие макроусловия. Все-таки инвестиции в реальный сектор, в реально работающую промышленность — это самые высокорисковые инвестиции.
Интересанты есть
— Европейский союз декларирует переход к безуглеродной экономике, в основе которой водород. В перечне технологий про водородные технологии практически ничего нет.
— Нет, будет. Вы прямо в точку попали, потому что у нас только вчера (разговор состоялся 21 января. — «Эксперт») было большое совещание у министра по водороду.
Там очень много технологических проблем — с транспортировкой, с хранением…
Самая явная сфера применения — транспорт. Может быть, энергетика. Большая часть водорода, который сейчас производится, производится для целей предприятия на предприятиях. И здесь, собственно говоря, проблемы транспортировки и хранения не возникает.
Перечень технологий под СПИК постоянно актуализируется, и водород там появится. Я в этом уверен.
— Появятся по инициативе правительства или бизнеса?
— На стыке, потому что правительственная оферта уже возникла — дорожная карта по водородной энергетике, просто еще не оформленная в виде конкретных проектных идей. Будем оформлять уже в этом году.
Напоминаю, что в СПИК 2.0 есть в качестве одного из критериев отбора выручка. Это не должен быть «задельный» НИОКР, здесь требуется выход на серийное производство. Нам пока очень далеко до серийного производства, например локомотивов на водороде или турбин на водороде. Это далекий горизонт. Причем в ситуации, когда еще непонятно, как настроятся системные макроэкономические условия и система рыночных факторов.
— Просто есть опасения, что здесь, если они действительно разовьют водородную энергетику, мы можем остаться сильно в стороне, потому что мы сейчас, насколько я понимаю, даже мощные электролизеры для получения водорода из воды не производим, а это считается самым экологичным способом.
— Это одна из ниш, которая рассматривается для поддержки начиная с 2021 года.
— Да, раньше электролизеры «Уралхиммаш» делал, но уже больше десяти лет не делает.
— Я вам так скажу. В этом заинтересован и «Росатом» для утилизации своих избыточных мощностей, и много других компаний. Сейчас все пытаются что-то спрогнозировать, управляя своими рисками. Думаю, что водород мы не проспим.
