Президент России Владимир Путин привился от коронавируса. Этот символичный жест президента означает начало выхода страны из локдауна. Россия вслед за Китаем одной из первых стран мира встала на путь выздоровления. Уже к осени обещают снять последние пандемийные ограничения, а жизнь в российских городах постепенно возвращается в нормальное русло: самоизоляция осталась позади, в общественном транспорте все чаще встречаются люди без масок, социальную дистанцию в полтора метра беспечные горожане игнорируют.
Наша страна относительно легко прошла кризис. Падение экономики оказалось намного меньше, чем в странах развитого мира. В России ВВП по итогам 2020 года сократился на 3,1% — против сокращения на 3,5% в США или на 5,3% в Германии. По некоторым показателям, таким как, например, несырьевой неэнергетический экспорт (ННЭ), в 2020 году Россия показала рекорд, достигнув объема экспорта ННЭ 161,3 млрд долларов против 155,1 млрд в предыдущем году.
Во многом «мягкость» кризиса 2020 года — результат стараний государства. Может быть, впервые со времен СССР в острую фазу кризиса правительство не наращивало фискальную нагрузку, не пыталось обеспечить бюджетную устойчивость, а напротив, пыталось влить деньги в экономику, активно расходуя средства и не менее активно занимая. Так, в 2020-м дополнительные деньги в бюджете появились за счет резкого наращивания объема заимствований Минфином через размещение ОФЗ, а госдолг страны за год вырос на 5,4 трлн рублей. В итоге антикризисная роль государства была значительной. Оно поддерживало отдельные, самые пострадавшие социальные группы и предпринимателей, при этом помощь была скорее массовой, чем адресной.
В самые тяжелые месяцы на региональном и муниципальном уровнях все большую роль играл крупный и средний бизнес. Компании как адаптивные структуры, способные мобилизовать силы и средства для решения нестандартных задач, оказались на передовой в борьбе с пандемией. При этом пандемия лишь подсветила роль бизнеса в поддержке регионов. Социальная политика бизнеса оказалась вписана в антикризисный контекст, но она продолжится и после окончания пандемии.
Инженеры вместо рабочих
Сегодня Россия и мир столкнулись с большим фундаментальным вызовом. Технологический прогресс делает простой ручной труд все менее перспективным. Со времен конвейера Генри Форда для производства требуется все меньшее количество ручного труда, а труд человеческий переходит все больше в интеллектуальную сферу.
Простой пример: в конце 1990-х на «АвтоВАЗе» трудилось 120 тыс. человек, которые собирали порядка 600–700 тыс. автомобилей в год. На одного работника приходилось пять-шесть автомобилей. Сегодня автопроизводитель выпускает порядка 350 тыс. автомобилей в год, а на заводе работает 36 тыс. человек. Производительность выросла до девяти-десяти автомобилей на человека. Но при этом в США сегодня строятся автозаводы мощностью 400 тыс. автомобилей в год, на которых должно работать четыре тысячи человек. Производительность — невообразимые сто автомобилей на человека в год. Очевидно, что на таких производствах рабочие не ходят по конвейеру с ключами и отвертками, весь механический труд выполняют роботы. Роль человека — инженерная и контролирующая.
Если Россия желает оставаться в ранге промышленной державы, ей придется двигаться по пути интеллектуализации труда, а значит, много и усердно вкладывать в то, что экономисты называют человеческим капиталом: совокупность здравоохранения, образования и науки. Это то, что позволяет наращивать эффективность и производительность труда. Еще в конце ноября 2019 года, за несколько месяцев до начала пандемии, директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН академик Борис Порфирьев отмечал, что перезапуск российской экономики должен начинаться со стабильного роста доходов населения, но имеющимися скромными инвестициями в человеческий капитал достичь этого не получается.
На эту проблему обращали внимание и во Всемирном банке. В конце декабря допандемийного года организация подсчитала, что человеческий капитал занимает наибольшую долю в богатстве России — 46%. Однако этот показатель заметно ниже, чем в среднем по развитым странам, где его доля доходит до 70%. А в пересчете на душу населения в постоянных ценах 2014 года он составлял порядка 100 тыс. долларов против 500 тыс. долларов в среднем по странам ОЭСР.
Понятно, почему инвестиции в человеческий капитал, интеллект, комфорт оказываются сегодня в России крайне востребованными. Не начав делать эти вложения сегодня, Россия может оказаться на задворках технического прогресса. Именно поэтому социальная политика компаний как один из инструментов развитие социума играет важнейшую роль для долгосрочного будущего страны.
Региональный якорь
Пандемия продемонстрировала, насколько важен бизнес в жизни людей, особенно в небольших городах. Именно там он начинает играть ключевую роль, зачастую заменяя и муниципальную, и региональную власть. И это нормальная социально ориентированная практика. Она была крайне развита во времена Советского Союза, однако во многом утрачена в агонии приватизации. В последнее десятилетие социальная ориентация бизнеса снова становится нормой. И часто это не только забота о своих сотрудниках, но и помощь городам и регионам, в которых работают компании: например, СУЭК прочно ассоциируется с Кемеровской областью, «Русал» — с Иркутской областью и Красноярским краем, ТМК — с Ростовской областью и Уралом, ТОАЗ — с Самарской областью и городом Тольятти.
При этом проактивная социальная политика компаний проводилась ими и до пандемии и сохранится после нее, да и сам термин «социальная помощь» приобретает все более широкое значение. Российские компании уже давно миновали стадию прямой помощи работникам или незащищенным слоям населения. Те же ТМК, En+, СУЭК все активнее вкладывают в экологию, поскольку она определяет комфорт городов присутствия, а также в городскую среду, образование, культуру, спорт. Так, СУЭК активно развивает спорт, волонтерские движения. ТОАЗ помогает школам, вузам, культурным центрам.
А ТМК, например, много вкладывает в образование. Это крайне актуальное направление социальной политики многих компаний. Подготовка кадров начинается буквально со школьной скамьи: многие предприятия уже сейчас выбирают себе лучшие кадры еще в школе. Растят их, поддерживают, платят стипендии. Хотя нет никакой гарантии, что выросший выпускник вуза не решит сменить род деятельности или его не переманят конкуренты. Контрактные обязательства при желании можно обойти.
Долгосрочный инвестор
На вопрос, зачем все это нужно компаниям, простого ответа нет. Российский бизнес и так несет огромную фискальную нагрузку. Например, Минфин рассчитывает налоговую (и фискальную) нагрузку как сумму всех поступлений налогов и обязательных неналоговых платежей в бюджетную систему в процентах от ВВП. В России этот показатель в 2017 году составил 31,1%. Для примера: в Великобритании он равен 33%, в Канаде — 31,7%, в США — 26%, в Швейцарии — 27,8%. То есть бизнес в России, при всех его недостатках в виде низкой производительности труда и невысокой технологичности, платит налоги как в развитом мире.
Но, что удивительно, при этом компании продолжают выделять дополнительные средства в регионах своего присутствия в рамках различных благотворительных и социальных программ, в совокупности по стране тратя на это десятки миллиардов рублей ежегодно.
Отчасти социализацию компаний можно объяснить бизнес-интересом: компании заинтересованы в бесперебойности работы своих фабрик, а для этого необходимо заботиться о здоровье работников и социуме городов, в которых они живут. Однако помощь зачастую не ограничивается работниками, а затрагивает все большее количество жителей того или иного региона.
В пандемию кто-то покупал аппараты искусственной вентиляции легких, кто-то развозил помощь пенсионерам, где-то организовывали санобработку городов, где-то выделялись средства индивидуальной защиты. Иные и вовсе начали строить больницы (см. «Сибирский меценат»).
Нельзя объяснить социальную ориентацию бизнеса и призывами федеральных и региональных властей. Иначе все программы сводились бы к отчетам и рекламе. Однако и этого нет. Бизнес по своей воле стремится улучшить жизнь людей. Очевидно, здесь есть что-то большее, чем прямая заинтересованность. Рискнем предположить, что именно так, через соцпомощь, заботу, поддержку, выглядит национализация элит и капитала. Российский бизнес становится все более патриотичным и готов нести издержки не ради собственной корысти, но ради общественной выгоды.
Вложив сегодня в человека немного усилий и средств, уже через несколько лет российский бизнес получит совершено другое качество человеческого капитала, и, помогая людям, постепенно трансформирует среду, повысит качество жизни будущих специалистов, даст возможность долгосрочного и устойчивого роста российской экономике.
