После падения Кабула в англоязычном мире бешеную популярность получил термин «сайгонский момент» (Saigon moment). Человеку, не знакомому с событиями Вьетнамской войны, смысл этого выражения можно объяснить следующим образом: «практически в одночасье потерпеть поражение, не проиграв при этом ни одного крупного сражения». Финал афганской кампании для США во многом повторил конец вьетнамской авантюры. А теперь, по едким замечаниям республиканских СМИ, Джо Байден готовит «сайгонский момент» и для Багдада.

Внутренняя логика действий Вашингтона в текущих условиях вполне понятна. Содержание зарубежных баз (особенно в зонах конфликтов) обходится слишком дорого для бюджета, и Белый дом стремится всячески сократить их число со времен Барака Обамы. Ни Афганистан, ни Ирак уже не играют прежней роли для США, большая часть союзных контингентов эти страны давно покинула, а на оставшихся серьезное давление оказывают местные власти и военные группировки.

Для нынешней американской администрации большее значение имеет Индо-Тихоокеанский регион. Здесь военное присутствие США с точки зрения геополитических процессов будет более выгодным и весомым, чем на Ближнем Востоке. Американский генералитет в целом не скрывает, что не возлагает больших надежд на иракское правительство. Предпочтение отдается Саудовской Аравии и Израилю как ключевым союзникам США на Ближнем Востоке (хотя и с ними Вашингтон в последнее время общается довольно холодно).

С другой стороны, повторение афганского сценария в отношении Ирака серьезно подорвет авторитет Вашингтона в глазах союзников как на Ближнем Востоке, так и в других регионах мира. Вполне вероятно, что некоторые опасения начнут испытывать и другие «зоны присутствия» США — например, Косово, поддержка которого Белым домом снижается.

Пока точно ясно одно: решение о выводе западных войск из Ирака неизбежно приведет к изменению баланса сил не только на Ближнем Востоке, но и во всем мире. И самое важное для других игроков в условиях обозначившегося смещения — не принимать скоропалительных решений и не пытаться как можно скорее занять место США в новой региональной архитектуре безопасности. Как показывает ситуация с Афганистаном, удержать рассыпающийся «карточный домик» после ухода гегемона даже коллективными усилиями может оказаться непростой задачей.

Уходили дважды

Американские войска находятся в Ираке почти 18 лет. Вторжение началось 20 марта 2003 года, Багдад был занят уже 9 апреля, а 1 мая Джордж Буш-младший объявил об окончании активных боевых действий. Но только 15 декабря 2011-го США спустили флаг вооруженных сил над Багдадом и передали все полномочия местным силам безопасности. К тому времени Ирак уже покинули крупнейшие союзники американцев — Италия (2006), Испания (дважды, в 2004 и 2008 годах), Южная Корея (2008), Великобритания (2011) и Австралия (дважды, в 2011-м, а потом в 2017 году). К 2011 году иностранный контингент был выведен из страны более чем на 95%, а на пике он составлял 186 тыс. солдат.

Но вскоре Ирак погрузился в гражданскую войну с межэтническими и межрелигиозными распрями, а также с участием старых и новых террористических ячеек. Армия США при поддержке международной коалиции вернулась для борьбы с террористами «Исламского государства» (организация запрещена в России), ввиду чего американский контингент был срочно увеличен до 5800 человек (без учета дополнительных сил, перебрасывавшихся для проведения спецопераций в отдельных районах Ирака). Вплоть до завершения битвы за Мосул в 2017 году этот показатель практически не менялся.

С приходом к власти Дональда Трампа лозунг «Америка возвращается домой» зазвучал с новой силой. С учетом стабилизации иракского фронта, а также возвращения большей части стратегически значимых населенных пунктов под контроль Багдада было принято решение сократить общую численность американских сил в Ираке до 4500 человек, а к 2020 году и это число было дополнительно урезано вполовину.

Незначительный остаток (примерно 2500 военнослужащих) планируется вывести из Ирака до конца 2021 года в несколько потоков. В стране еще будут какое-то время присутствовать американские военнослужащие, обеспечивающие эвакуацию имущества и тренировку местных вооруженных сил, однако в количестве не более 500 человек.

Мы строили, строили…

Какое государство удалось выстроить в Ираке американским демократизаторам?

Формально суверенитет Ирака был восстановлен уже в 2004 году — после передачи власти временному правительству во главе с Айядом Алауи. С тех пор сменилось несколько кабинетов, и вступление каждого нового президента в должность непременно сопровождалось заявлением, что Багдад наконец-то сумел преодолеть негативные последствия войны 2003 года. Разумеется, в том числе благодаря работе иракских политиков в тесной связке с американцами.

На первый взгляд Ирак и правда довольно быстро обрел политическую самостоятельность и ориентировался на США только в вопросах обеспечения безопасности. Во внешнюю политику Багдада Вашингтон практически не вмешивался, а после 2017 года постепенно утратил интерес и к внутриполитическим вопросам. Кроме того, в отличие от Афганистана, где разработка реформ зачастую требовала активного участия специалистов из США на всех этапах их реализации, иракские официальные лица занимались реорганизацией национальных институтов по большей части самостоятельно.

При активном посредничестве США удалось также улучшить экономическую обстановку в стране: увеличилось число зарубежных торговых партнеров Ирака, был заторможен рост инфляции, почти в три раза увеличился приток иностранных инвестиций (особенно в секторах энергетики, строительства и розничной торговли). Почти на 20% выросли темпы добычи на ключевых нефтегазовых месторождениях Ирака (за счет возвращения в страну зарубежных корпораций).

С другой стороны, одним из основных условий возвращения зарубежных инвесторов в Ирак стало обеспечение безопасности их специалистов. До недавнего времени гарантией исполнения этих обязательств Багдадом были США, и после их ухода поддерживать прежний уровень безопасности будет довольно проблематично. Учитывая, что даже в период активного присутствия зарубежного контингента (2003–2009 годы) в стране то и дело происходили крупные восстания, а также бессчетные мелкие стычки и вооруженные выступления, обеспечить иностранцам безопасность (особенно в удаленных от столицы районах) будет гораздо сложнее.

К слову, Багдаду так и не удалось вернуться на довоенные позиции в экономике. Если до 2003 года Ирак считался не только политическим, но и экономическим лидером арабского мира (в том числе за счет самых высоких показателей экономического роста), то сегодня он серьезно отстает от большинства своих соседей и находится во втором десятке рейтинга арабских стран. ВВП на душу населения в Ираке составляет 4200 долларов, годовая динамика отрицательная (в среднем показатель уменьшается на 5–6% ежегодно), сохраняется высокий уровень безработицы (не менее 13,7%). Кроме того, совокупный государственный долг страны составляет 81 млрд долларов и является одним из самых больших в регионе Персидского залива.

Сырьевой базис экономики Ирака вкупе с устаревшими технологиями нефтедобычи не позволяет государству эффективно развиваться, что ведет к планомерному снижению уровня жизни населения. Примерно с 2017 года нефтедолларов хватает только на поддержание приоритетных секторов экономики, в то время как остальные находятся в состоянии кризиса из-за недостаточного финансирования. В свою очередь, это провоцирует внутреннюю напряженность и актуализирует застарелые конфликты в иракском обществе. И если до недавнего времени американцы служили сдерживающим фактором для народных выступлений, то после их ухода Ирак может захлестнуть волна антиправительственных митингов.

И без того крайне шаткая внутриполитическая ситуация в Ираке, вызванная затянувшимися политическим и экономическим кризисами, усугубляется высокой степенью коррумпированности местных военных и сотрудников органов внутренних дел. Отмечается, что, как и в Афганистане, до 30% личного состава силовых органов Ирака существует исключительно на бумаге — для получения дополнительных дотаций.

Особенно сильно эта проблема выражена в отдаленных от столицы регионах, где контроль за исполнением директив Багдада фактически отсутствует, в том числе со стороны американских инструкторов. Кроме того, по замечаниям независимых экспертов, практически демонтирована система гражданской обороны и в случае коллапса армии местные власти едва ли смогут быстро сформировать боеспособное ополчение.

Печальный опыт столкновений в провинции Анбар (2013–2014) и первой битвы за Мосул (2016) заставляет зарубежных специалистов смотреть на ситуацию в Ираке исключительно с пессимистических позиций и не верить заявлениям официального Багдада о том, что иракская армия по степени боеспособности сопоставима с любой европейской. В том числе потому, что точно такие же формулировки до недавнего времени использовали и афганские генералы.

В Багдаде все спокойно?

Специфической чертой иракского сценария является то, что вывод американского контингента из страны во многом был ускорен действиями местных властей. Еще в январе 2020 года парламент Ирака принял резолюцию о прекращении иностранного присутствия на территории страны, а после национальное правительство пересмотрело некоторые ранее заключенные с США соглашения. Не последнюю роль в охлаждении отношений между Вашингтоном и Багдадом сыграла операция по ликвидации иранского генерала Касема Сулеймани, которую США провели в январе 2020 года без согласования с иракской стороной. После этого по Ираку прокатилась волна протестов, а у здания американского представительства в Багдаде несколько дней дежурили толпы манифестантов, требующих от Белого дома немедленно вывести войска.

Тем не менее исход американского контингента едва ли принесет Ираку облегчение. Скорее наоборот: на передний план вновь выйдут вызовы и угрозы, которые частично сдерживались присутствующими в стране иностранными военными специалистами. Пожалуй, самой явной проблемой для Багдада на сегодняшний день является растущая террористическая угроза. Исламистское подполье в Ираке чувствует себя довольно уверенно — об этом говорит увеличившееся в несколько десятков раз за последний год число успешных террористических актов.

Не исключено, что уже в первую волну вывода войск сторонники «Исламского государства» развернут наступление против иракской армии и вернут контроль над некоторыми населенными пунктами. Даже с учетом того, что «молниеносной войны», как в первой половине 2010-х годов, у террористов в этот раз уже не получится (из-за отсутствия дестабилизирующего фактора в виде постоянных притеснений иракских суннитов со стороны правительства), на руку им может сыграть пандемия COVID-19. Именно фактор коронавируса (карантинные меры, плохое здравоохранение) может дать группировкам возможность укрепить влияние на арабскую улицу, а также частично восстановить мобилизационный ресурс — в том числе за счет добровольцев из стран Африки. Подобная стратегия показала себя эффективной в Мозамбике и вполне может быть применена и в Ираке.

Религиозный вопрос — еще один триггер для Ирака. Противостояние шиитов и суннитов, усугубленное экономическими и политическими проблемами, может привести к повторению событий 2004 года, когда возглавляемые Муктадой ас-Садром шиитские ополчения подняли восстание в юго-восточной части страны.

Сегодня шейх ас-Садр по-прежнему одна из популярнейших фигур среди иракских шиитов и даже претендует на президентское кресло в 2022 году, выстраивая кампанию на реваншистских лозунгах. Игнорирование трений между шиитскими и суннитскими общинами чревато всплеском конфликтности, вплоть до раскола страны по линии Баакуба — Кербела.

Актуальна и проблема Иракского Курдистана. В течение долгого времени официальный Эрбиль имел в составе Ирака широкую автономию (не последнюю роль в ее становлении сыграли американцы) и в целом считался с позицией Багдада по большинству вопросов. Однако параллельно иракские курды развивали внешние связи с другими государствами (особенно по части нефтеторговли), зачастую без согласования с центральным правительством. Возможное столкновение интересов Эрбиля и Багдада после ухода Вашингтона будет просто некому купировать.

Вызывает опасения и растущее внимание к Ираку без американцев со стороны крупных региональных игроков. Для Турции уход Вашингтона означает бо́льшую свободу действий в приграничных районах против курдов, в частности в Иракском Курдистане. Несмотря на то что между США и курдскими вооруженными формированиями (пешмерга) сохраняются устойчивые контакты, едва ли Вашингтон будет серьезно вмешиваться в конфликт, а тем более направлять в зону эскалации дополнительные силы. Перекрытие же «диверсионного хаба», как сам президент Реджеп Эрдоган называет участок границы Турции и Иракского Курдистана, позволит существенно ослабить позиции курдской оппозиции, действующей на территории Турции.

Для Израиля контролируемый хотя бы косвенно, по части вопросов обеспечения региональной безопасности, Багдад важен сразу по нескольким причинам. В первую очередь Израиль стремится не допустить расширения транзитного коридора, через который иранские прокси-силы перебрасываются в другие страны региона (Сирия, Ливан).

Кроме того, возможная смена внешнеполитических ориентиров Ирака чревата для Израиля сворачиванием двусторонних контактов с этой страной, начатых в рамках масштабного процесса нормализации отношений с арабскими государствами.

В-третьих, Иерусалим предполагает, что Ирак после ухода США рано или поздно может поддаться реваншистским настроениям, давно царящим в обществе, и вернется к традиционной внешнеполитической риторике — в частности, начнет активно отстаивать права палестинцев.

Иран тоже вряд ли останется в стороне при дележе «иракского пирога», однако первое время предпочтет воздержаться от форсирования событий и «понаблюдает» со стороны. После окончательного ухода американцев Багдад, не желая себе судьбы Кабула, с высокой долей вероятности будет искать себе нового регионального защитника. А с учетом того, что Лига арабских государств (равно как и другие панарабские организации) не особо заинтересована в оказании помощи Ираку, единственным выигрышным вариантом станет сближение с Ираном.

В понимании Тегерана, Багдад способен стать хорошей разменной монетой в большой региональной игре, поможет укрепить «шиитский полюс», снизит протестный потенциал курдов, а также станет ретранслятором интересов Ирана в арабском мире.

Америка уходит и приходит

Продолжающийся вывод американских контингентов на первый взгляд и правда выглядит как «возвращение из-за океана». Однако если внимательнее взглянуть на карту, можно обнаружить, что США не столько снижают присутствие, сколько пересматривают свои «зарубежные активы». Военные объекты и постоянные контингенты США размещены еще более чем в 40 странах — на территории Европы (Великобритания, Германия, Венгрия и др.), Азии (Республика Корея, Япония, Сингапур и проч.), Латинской Америки (Бразилия, Гондурас) и Австралии. Бросать их (по крайней мере, большую их часть) Вашингтон в обозримом будущем не планирует, несмотря на начатые при Трампе попытки угрожать союзникам уменьшением американского присутствия.

Кроме того, даже при условии выхода из Ирака Вашингтон сохраняет присутствие на Ближнем Востоке в целом. К его услугам постоянно функционирующие объекты (аэродромы, пункты базирования, узлы управления и др.) на территории Турции, Катара, Саудовской Аравии, Бахрейна и ОАЭ. Общее же число зарубежных объектов, которые США может использовать в своих интересах, по разным оценкам, варьируется между 600 и 1100.

Не слишком уменьшилось и общее количество американских военнослужащих, задействованных в заокеанских кампаниях: даже за вычетом афганского и иракского контингентов за рубежом расквартировано около 250 тыс. американских солдат и офицеров, со вспомогательным и наемным персоналом — 270–275 тыс. человек. Примечательно, что эти цифры не очень отличаются от «пиковых» периодов (310 тыс. и 345–355 тыс. человек соответственно) эпохи «войны с терроризмом».

Вашингтон трепетно относится к своим зарубежным объектам и потому стремится не допустить их ликвидации в регионах «повышенной угрозы». Под таковыми подразумеваются прежде всего страны Европы и Азии.