Во время такого рода конфликтов, как сейчас в Украине, взгляд со стороны становится особенно ценным. «Эксперт» поговорил с Мэтью Кросстоном, профессором Американского военного университета, директором Школы безопасности и глобальных исследований, о том, почему военная операция в Украине стала полной неожиданностью для западных аналитиков, какую военную стратегию выбрала Россия и почему «нейтральный статус» Украины не должен выглядеть как абсолютная победа одной из сторон.
— Как вам кажется, почему Россия все-таки решилась на проведение спецоперации в Украине? И насколько оправданны риски такой военной операции с учетом жесточайших экономических санкций и всех сопутствующих издержек?
— Эта военная операция застала врасплох всех западных аналитиков, включая и меня. Стоит признать и то, что, если внимательно посмотреть на высказывания Владимира Путина перед операцией, станет ясно, что у России, как он считает, не было другого выбора. То есть сигналы о том, что такое возможно, были, но мы их не принимали во внимание. И это довольно типичная ситуация, когда людям на Западе трудно увидеть разницу между «как все должно быть» и тем «как все обстоит на самом деле».
Под этим я подразумеваю то, что нормативный принцип международного управления и переговоров в сочетании с уважением к миру и территориальной целостности блокирует возможность поверить в то, что такой конфликт может случиться в самой Европе. Но ясно, что такое восприятие мира имеет мало общего с перспективой и восприятием, которые есть у других стран.
— То есть именно непонимание принципиальной озабоченности Кремля относительно Украины привела к тому, что диалог оказался заблокирован и в Европе вновь заговорили пушки?
— Россия уже очень давно встречается с неуважением, игнорированием и отвержением всякий раз, когда речь заходит о ее собственных интересах в сфере безопасности — в частности, в связи расширением НАТО. Фундаментальные разногласия по поводу природы НАТО: Запад считает ее исключительно оборонительной организацией, а Путин понимает ее как антироссийскую — вот что привело к этой проблеме. И ни одна из сторон так и не сумела заставить другую сдвинуться ни на сантиметр.
При этом мне трудно оценить, оправданна ли такая операция с точки зрения рисков, просто потому что мне кажется некорректным говорить об этом в таких терминах, когда речь идет о потерянных жизнях и страданиях людей. А вот что нам, западным аналитикам, точно нужно будет понять как можно быстрее, так это какова конечная цель Путина.
Могу признаться, что я один из немногих западных аналитиков, кто по-настоящему верит российскому президенту, когда он говорит, что не собирается оккупировать Украину. Но если это так, то чего он хочет достичь? Чем обусловлена стратегия вывода российских войск с Украины? И как Запад может способствовать достижению этой цели, чтобы минимизировать число потерянных жизней, а не увеличивать их, к чему, к сожалению, пока приводят его действия? Эти вопросы кажутся мне сейчас первоочередными.
Балансируя на тонком лезвии, избегая «военной трясины»
— Можно ли уже сейчас дать оценку первым результатам военной операции и очертить контуры той военной стратегии, которая была выбрана Россией?
— Думаю, что первые результаты можно охарактеризовать как «неравномерные». Нет сомнения, что Украина неспособна конкурировать с военной мощью России. При этом на Западе, как вы знаете, придали большое значение тому, как упорно сражались украинцы и как им удавалось в определенных местах останавливать российское военное продвижение.
Я согласен с тем, что Россия, вероятно, не ожидала такого отчаянного сопротивления, но в то же время я также убежден, что и сама Россия действовала исходя из желания минимизировать потери. А это означает, что мы еще не видели всей российской военной мощи. И, если честно, я надеюсь, что мы и не увидим ее, поскольку это превратит Украину в кровавую баню, которая в конечном счете станет и «российской трясиной». Уверен, что никому не нужен «славянский Афганистан», и что Кремль тоже так считает.
Поэтому российскую военную стратегию, которую мы наблюдали все эти дни, можно охарактеризовать как интенсивную, но при этом ограниченную, с высоким уровнем вовлечения, но при этом и с определением конкретных целей для точечных ударов. Конечно, такая стратегия не подразумевает быстрой и легкой победы России. Зато она сохраняет пространство для маневра, то есть для переговоров о прекращении огня и насилия.
В конце концов, война далеко не всегда сводится к тому, что нужно как можно быстрее сокрушить другую сторону. Подобная стратегия уместна только том в случае, если вы имеете дело со смертельным врагом и оказались перед лицом абсолютной безвыходности. К счастью, похоже, Россия выбрала другую стратегию в Украине.
— По вашим оценкам, как долго может продолжаться сопротивление украинской армии?
— Украинская армия и, откровенно говоря, обычные граждане, завербованные для участия в боевых действиях, все эти дни сражались так доблестно и яростно, как только могли. Но этому сопротивлению, конечно, есть предел: у Украины просто нет таких технических средств, ресурсов и людей, которые способны превратить эту войну в затяжную.
— Но есть ли риск ее перехода в аналог чеченской войны — с партизанским движением и постоянными диверсионно-террористическими актами внутри страны?
— Теоретически такое возможно, но пока есть ощущение, что Украина не станет этого делать. Думаю, что это может быть связано с тем же, о чем я уже говорил: важно оставить пространство для переговоров, чтобы вернуться с края обрыва насилия и в итоге восстановить позитивные отношения с Россией. Поэтому я надеюсь, что обе стороны продолжат действовать в подобном более формализованном духе. Это сохраняет шанс для реального прекращения огня.
— Насколько велика угроза «срыва» в этот конфликт НАТО? Есть ли варианты, при котором участие сил военного блока станет неизбежным?
— Я думаю, что Россия намеренно балансирует сейчас на острие ножа. Ее цель — трансформировать свои отношения в области безопасности с Украиной, чтобы навсегда отгородить ее от западного влияния, вторжения или даже флирта. В то же время Россия понимает, что должна добиться этого таким образом, чтобы Запад не оказался перед необходимостью выйти за рамки своей стратегии экономических санкций и фактически начать прямые военные действия.
Если Россия будет и дальше успешно балансировать на этом лезвии ножа, то думаю, что риск вовлечения НАТО в военные действия будет весьма невелик. Так что всем нам, кто не хочет, чтобы этот конфликт перерос в поистине глобальную войну, остается надеяться, что Россия будет и дальше действовать столь же талантливо. Что она, подобно опытному гимнасту, выступающему в цирке, будет ступать по этому тонкому лезвию, сохраняя усердие и избегая безрассудства в стратегических решениях даже в случае возможных неудач, неизбежных во время такого рода конфликтов.
Эффект «маленькой войны»
— Видите ли вы возможность возвращения к реальным, а не декоративным переговорам по вопросам европейской безопасности после окончания военной операции на Украине? Или нас неизбежно ждет новая гонка вооружений с перспективой выхода на «карибский кризис 2.0»?
— Я считаю, что у «маленьких войн» есть одна замечательная черта: международное сообщество обычно быстро «перезагружается» и возвращается к своей рутине после их окончания. Такие конфликты не рассматриваются как повод нарушать свои священные привычки. И сейчас, несмотря на всю гиперболическую риторику, которая идет в западных СМИ, конфликт в Украине все еще остается в ее глазах «маленькой войной», после которой еще есть шанс вернуться к прежней жизни.
Так что возможность возвращения к реальным переговорам по вопросам европейской безопасности не только вероятна — думаю, что международное сообщество будет очень этого желать, потому что возобновление такого диалога будет означать, что оно наконец может вернуться к своему любимому статус-кво.
Конечно же, мы не хотим «карибского кризиса 2.0» в любом виде. Избежать сейчас такого сценария — это самое главное.
— Видите ли вы сейчас жизнеспособные варианты для решения украинского кризиса? Например, в том же гарантированном «нейтральном статус», о чем Владимир Зеленский говорил уже несколько раз?
— Мы должны быть очень осторожными, когда разные официальные лица произносят слово «нейтралитет» в качестве реального решения для украинского кризиса. Я предполагаю, что и у Путина, и у Зеленского очень разное понимание этого термина, но это не означает, что они лицемерны или манипулируют. Это лишь отражает разность в их подходах по отношению к своей безопасности и политическим интересам.
Каждая сторона этого конфликта в конце концов должна уйти с ощущением, будто достигнутый «нейтралитет» не является идеальной версией того, как лично она изначально понимала для себя эту нейтральность
Лично я считаю, что если нейтралитет будет использоваться как «оружие мира», то в конечном счете он должен быть построен так, чтобы буквально ни одна страна не была полностью удовлетворена итоговым результатом. Это нужно не для того, чтобы держать всех в постоянном напряжении. Напротив, это будет символизировать тот факт, что никакая война не может быть прекращена путем таких переговоров, где одна из сторон уходит с чувством, что она «победила».
Другими словами, каждая сторона этого конфликта — Украина, Россия, ЕС, НАТО, США — в конце концов должна уйти с внутренним ощущением, будто достигнутый «нейтралитет» не является идеальной версией того, как лично она изначально понимала для себя эту нейтральность. Но есть и еще одно условие: каждая сторона должна понимать, что окончательный вариант нейтралитета, который устроит всех, — это позиция, с которой они всегда могут работать путем постепенного сглаживания противоречий. И пока такая работа будет осуществляться, мир будет сохраняться, а отношения будут возвращаться к нормальности.
Лично для меня «нейтральная» Украина очень похожа на Швейцарию или даже на ОАЭ. То есть речь идет о стране, которая открыто стремится взаимодействовать и работать со всеми игроками без исключения, максимизируя свою выгоду и пользуясь преимуществами гладкого функционирования международных отношений. И такой нейтральный статус будет превращать любой возможный конфликт в априори вредный и идиотский для всех сторон.