Я отлично понимаю, что бегать можно и в простых советских кедах. И что массмаркет из Китая или Индонезии, которым мы обычно и пользуемся, далек от всех эти инновационных штучек. Но каждый раз, застегивая легко скользящую молнию своей десятилетней ветровки, сшитой в США, или надевая невесомый пуховик, изготовленный в Италии, я думаю: «Неужели начальникам, управляющим народным хозяйством Российской федерации, никогда не бывает если не стыдно, то хотя бы обидно, что ничего столь же ремесленно совершенного в России произвести невозможно. Именно невозможно. Потому что все эти простые радости — легкое скольжение молнии, отличная амортизация подошвы, невесомость ткани — следствие развития в стране очень высокотехнологичных цепочек создания добавленной стоимости. Материалов, оборудования, технологий, НИОКР. И их использования в непосредственной близости от мест разработок и производства.
Заставить задуматься об этом нашем дефекте заставило, казалось бы, мало связанное с производством событие — решение властей разрешить экспортерам оставлять за границей часть валютной выручки. Решение продиктовано борьбой с уже нежелательным укреплением рубля и необходимостью избавить экспортеров от экономических потерь. Вечно недовольные жизнью металлурги и аграрии вот уже вторую неделю сообщают, что экспорт при нынешнем курсе для них убыточен. Да и бюджет к такому курсу не привык. Поэтому пусть лучше ненужная нам сейчас валюта останется за границей и не будет создавать давление на курс рубля.
Как мне кажется, такое решение говорит о том, что пока наша экономическая стратегия остается прежней: приоритетом являются экспорт и наполнение бюджета. Потому что, если бы мы уже развернулись в сторону инвестиций в промышленный капитал внутри страны, мы бы точно не отказались вот так просто от свободных денег, заработанных от продажи наших товаров за рубежом. Так как в какой бы валюте эти деньги ни были представлены, это пополнение нашей денежной ликвидности, а значит, возможность кредитоваться под более низкие проценты, а значит, больше инвестировать. Прямо разрешать вывоз капитала (с которым только что стратегически боролись) просто потому, что этот капитал давит на курс, — очень странное решение.
Чисто конъюнктурная логика этого решения понятна: надо снизить курс рубля. Впрочем, доказательств этого «надо» не представлено. Почему-то вдруг решено, что равновесный курс составляет примерно 80 рублей за доллар. Это кажется не вполне обоснованным по нескольким причинам.
Во-первых, ретроспектива показывает, что курс вошел в диапазон 75–80 рублей за доллар после 2014 года, то есть после первого пакета санкций. Вряд ли это было случайно. Думается, что тогда было принято решение о необходимости еще более активно накапливать валютные резервы, чтобы иметь возможность всегда купить то, что надо. Однако для оценки равновесности курса важно понимать, что эти самые 75–80 удавалось держать только при активной скупке ЦБ валютной выручки экспортеров. То есть с чисто рыночной точки зрения курс рубля уже был занижен, о чем, кстати, свидетельствовали наши макроэкономические оценки. Уже в 2016 году наши расчеты показывали, что курс является фактором, сдерживающим экономический рост (видимо, через дороговизну импорта оборудования и материалов). То есть мы можем предположить, что равновесный курс был и тогда в районе 60 рублей за доллар.
Во-вторых, экстремальное сейчас, в условиях санкций, снижение импорта — это наша неизбежность. Мы уже не раз писали, что наши расчеты показывают: для создания нормальной по мировым меркам экономики мы так или иначе должны были наполовину сократить размер импорта. Если при этом наш экспорт останется прежним, как и баланс перемещения капитала, курс должен был бы окрепнуть процентов на двадцать пять. То есть все же равновесным курсом, таким, который позволяет развивать индустриальную экономику, при прочих равных надо считать курс не менее слабый, чем 60. Ведь надо помнить, что, имея курс возле 80, не имея практически никаких ограничений по импортозамещению, мы в предыдущие восемь лет почему-то импортозамещение не провели. И вряд ли тому причиной только коррупция и лень. Это имеет глубокую экономическую природу. И требует внимания при формировании долгосрочной валютной политики. Ведь и сейчас, развивая промышленность, мы будем нуждаться в импорте (пусть и параллельном), и сейчас мы захотим создавать СП (пусть и азиатскими капиталами), а значит, нам не нужен слишком слабый рубль.
Наконец, третье возражение. Нельзя всегда действовать в угоду сырьевым экспортерам и бюджету и одновременно пытаться развивать обрабатывающую промышленность. Нельзя все конъюнктурные проблемы решать исключительно институциональными мерами: много заработали — отобрали прибыль через налоги, мало заработали — давайте снизим курс. Ведь конъюнктурные кризисы в рыночных экономиках для того и происходят, чтобы отрасли, которых они коснулись, сосредоточились на поиске внутренней эффективности. Это может быть и рост производительности труда, и структурные телодвижения в сторону более доходных товаров более высоких переделов — конечно требующих больших инвестиций. И сегодня внутренний рынок хочет, я бы даже сказала жаждет, чтобы сырьевые экспортеры увидели его. Ему нужны высококачественные металлы, специфическая химия, концентрированный белок. Но каждый раз, когда мы заговариваем с экспортерами об этом, мы слышим: «Ну, это требует инвестиций, это малосерийно, надо будет службу продаж перестраивать».
Ну да. Надо будет.
