В той первой моей командировке с аксакалами НИЭИ при Госплане СССР, летом 1990-го, мы привезли в туркменский Мары обоснование перевода одноименной области на хозрасчет — Шмаров с завидной резвостью перевоплощался из тамады-балагура в строгого ученого-экономиста, вываливавшего на дискутирующих ворох формул и схем.
А за год до марыйской жары в московской «Экономической газете» вышла небольшая заметка за подписью двух сотрудников НИЭИ, Андрея Шмарова и Никиты Кириченко, где они привели оригинальную калькуляцию реального уровня инфляции на потребительском рынке, которая, с учетом свободных от административного регулирования сегментов товаров и услуг, оказалась вчетверо больше госкомстатовской цифры.
Скандал вышел форменный. Председатель Госплана Юрий Маслюков распекал директора института, досталось и непосредственному начальнику Андрея, известному экономисту перестроечной поры Татьяне Корягиной. Самим же анфан-террибль как с гуся вода: Шмаров к тому времени успел защитить кандидатскую, а Никиту научная степень не возбуждала, багаж идей породил замысел монографии, который, увы, до своего скоропостижного ухода в декабре 2003-го он так и не успел реализовать.
Дерзких ученых заметил Владимир Яковлев и пригласил в команду создаваемого им в ту пору издательского дома «КоммерсантЪ» — первого делового СМИ еще позднесоветской России. Это был, пожалуй, самый крутой вираж в карьере Шмарова. После окончания отделения кибернетики экономического факультета МГУ и пятнадцати лет образцовой научной карьеры в престижном ведомственном мозговом тресте Андрей отдает предпочтение журналистскому поприщу. Впрочем, это слишком банальная трактовка случившегося. Точнее было бы сказать так: все последующие так или иначе связанные с медиа институции, где служил и лицо которых во многом определял Андрей Игоревич, лишь расширили инструментарий его работы, но никак не изменили ее суть: Андрей до конца дней оставался истовым исследователем.
Его интерес к жизни охватывал все ее проявления: промышленные холдинги и биржи, большой теннис и автомобили, неплатежи и банкротства, белые вина и женщины, Марксова концепция свободного времени, джаз и картинные галереи, множащиеся, как грибы, гаджеты, IPO и M&A, позже — новые медиаформаты, цифровые и социальные медиа. Шмаров жадно впитывал новое, имея к тому же редкий инстинкт и навык концептуализировать полученную информацию. Но без бетонного занудства, а с каким-то детским восхищением и азартом.
Я оказался одним из десятка коллег по НИЭИ, «завербованных» Шмаровым в «Ъ»: весной 1992-го тогдашний институтский начальник Сергей Журавлев, впоследствии многолетний видный автор «Эксперта», повесил на меня сдачу сначала своих заметок, потом совместных, а дальше уж я сдавал и собственные в «толстушку» «КоммерсантЪ». Тираж приходил в киоски с утра в понедельник, но в воскресенье вечером еще тепленькие номера можно было урвать в переходе станции «Проспект Мира»: поездка за «своей» газетой превратилась в особый ритуал.
Но радость лицезреть фамилию в ультрамодном деловом, единственном тогда в своем роде издании прежде следовало заслужить. На протяжении нескольких месяцев в ночь с пятницы на субботу вершился другой ритуал — освоения азов писательского ремесла под руководством Андрея. Сначала приходилось раза по три переписывать черновики, потом хватало и полутора раз, а в какой-то момент Шмаров, задав пару уточняющих вопросов, стал принимать статьи почти «с колес». Лучшего мастер-класса и пожелать было трудно.
Яркие ночные максимы Андрея Шмарова навсегда впечатались в мой мозг — вместе с холодноватым жестким пожатием бронзовой руки парадной двери дома редакции на Врубеля, 4. «Саша, газету читают люди, а не птицы. Почему ты пишешь на птичьем языке?» Андрей добивался предельной ясности письма. А прежде — мысли. Ненавидел намеки, эвфемизмы и фиги в кармане. Вот еще один лайфхак от мастера: «Не бойся начать заметку с самого главного и не стесняйся в конце это главное повторить. Только уже другими словами».
Закончить «курс молодого бойца» мне довелось успеть как нельзя вовремя: в августе 1992-го возиться с новичками Шмарову стало совсем недосуг — вместе с Никитой и еще с одним старожилом ИД «Ъ» Ксенией Пономаревой (теперь уже никого из этой троицы нет в живых) он занялся вплотную пилотом ежедневной газеты «КоммерсантЪ-Daily». Работа был пионерской, яркой и круглосуточной: придумывали рубрикатор, делали варианты макета, собирали пул авторов, оттачивали регламент работы информационного конвейера. В ту пору Шмаров представлялся мне почти небожителем: подтянут, идеально выбрит, с белой иномаркой и чемоданчиком через плечо, с загадочным переносным девайсом, имевшим выдвижную антенну, в который он время от времени что-то говорил.
Профессиональная мощь Шмарова заиграла всеми красками уже в «Эксперте», новом деловом и общественно-политическом журнале, созданном с нуля нашей командой после ухода из «Твердого знака» летом 1995-го. Параллельно с поиском стартовых денег и налаживанием дэй-бай-дэй-жизни медиагринфилда Шмаров засучил по локоть и журналистские рукава, выдав «на-гора» серию ботанических статей с подробнейшим описанием состава, схем собственности и основных бизнес-моделей молодых «русских чеболей» — финансово-промышленных групп. «МинМЕНАТЕП», «ГосОнэксим» — названия статей серии говорят сами за себя.
А уже в октябре 1995-го впервые вышел из печати итог начатого еще в «Коммерсанте» проекта — рейтинг 200 крупнейших компаний России, абсолютный эксклюзив того времени, сделанный по результатам собственного анкетирования компаний с последующим аудированием мейджорами «большой четверки». Этот проект, впоследствии расширивший охват до 400 крупнейших компаний страны, поддерживается нашей командой и сегодня — в формате «Рейтинг 400. Крупнейшие» журнала «Монокль». В 1997 году Шмаров стал соучредителем дочернего журналу и первого в стране независимого рейтингового агентства «Эксперт РА», а в 2002-м создал и возглавил аналитический центр «Эксперт».
Помню, в какой восторг пришел Андрей, подсмотрев запущенный журналом Fortune рейтинг репутации крупнейших компаний мира World’s Most Admirable Companies. Шмаров решил, адаптировав опросную методику и уточнив составляющие репутации, сделать аналогичный рейтинг впервые в России. Глубокую опросную анкету заполнили несколько сотен руководителей и топ-менеджеров компаний выборки «Эксперт-200», и после обработки результатов оригинальный рейтинг «Эксперт-100. Восхитительные!» Андрея Шмарова и его соавтора Дмитрия Гришанкова увидел свет в марте 1997-го.
Андрей был блестящим интервьюером. Никогда, даже в беседах со сложными переговорщиками высокого ранга, вроде Чубайса или Ходорковского*, не давал делать себя ведомым в беседе, запрещал себе — и всем коллегам — поддакивать демагогии, глубокомысленно кивать заученным «пластинкам» собеседников. Интервью Шмарова похожи на поединок фехтовальщиков: с острыми, неожиданными выпадами, яркими, парадоксальными образами, фейерверком неподдельных эмоций. Главной из которых было искреннее недоумение, иногда казавшееся отмороженным и чуть ли не неприличным, но заставлявшее собеседника включать мозг и размышлять вместе с Андреем.
Круглые столы и конференции со Шмаровым-модератором превращались в интеллектуальные шоу. Андрей обожал сталкивать лбами полярные позиции и их носителей, тонко, «с перчиком», шутил, иногда буквально забавляясь происходящим. И, что удивительно, как правило, никто не обижался. Наоборот, взмыленные после дискуссий участники подходили, трясли Шмарову руку, честно признаваясь: даже не думали, что можно вот так — открыто, смачно и содержательно — обсуждать неоднозначные проблемы.
А еще Андрей был потрясающим другом: мягким, искренним, деликатным и нежным. Предельно щепетильным в денежных вопросах: не считал для себя зазорным лично привезти скромный наличный гонорар на другой конец Москвы или походатайствовать о приеме на лечение в хорошую клинику.
Шмаров был, безусловно, одной из стилеобразующих фигур нашей журналистской команды, ее старого «ядра» во всяком случае: мы пишем, думаем и шутим похоже.
Светлая тебе, Андрей, память!
* Признан иноагентом.
