Дело в том, что от наличия доступа к редкоземельным металлам, объем рынка которых сам по себе не столь велик, зависят высокотехнологичные сектора экономики, создающие большую добавленную стоимость, а также напрямую влияющие, например, на обороноспособность.

Так случилось, что доминирующее положение на рынке РЗМ сейчас занимает Китай (см. график 1), который прилагает усилия к тому, чтобы сохранять за собой это положение. Именно в этой стране сосредоточена полная технологическая цепочка производства редкоземов. Страны-потребители — те же США и Россия — отправляют в КНР редкоземельное сырье для переработки, получая обратно или сами металлы, или уже готовые изделия, содержащие РЗМ (см. «Редкие земли не долетают до производства», «Монокль» № 9 за 2025 год).

Текущая потребность российской промышленности в редкоземельных металлах составляет порядка 2500 тонн. Это менее 1% от мирового производства РЗМ. И практически весь этот объем российские предприятия получают из Китая в виде металла и готовых изделий. Собственное российское производство исчисляется сотнями килограммов. Нарастить его вполне возможно: есть и сырье, и технологии, и необходимое оборудование. Но нет заинтересованности потребителей покупать именно российские РЗМ: они дороже китайских. По данным компании «Росатом Недра», только себестоимость производства РЗМ в России составляет 20 долларов за килограмм, в то время как стоимость корзины разделенных РЗМ в КНР — 11,5 доллара за килограмм (см. график 2). Высокая же цена российских РЗМ во многом обусловлена малыми объемами производства.

Несложный и грубый расчет показывает, что для компенсации этой разницы можно было в год субсидировать производство российских РЗМ на 21,25 млн долларов. Тогда у потенциальных покупателей не было бы аргумента «мы покупаем РЗМ в Китае, потому что там дешевле», уверенность в сбыте позволила бы реализовать проекты по производству РЗМ, а далее — производство компонентов и изделий с применением редкоземов, например неодимовых магнитов, электродвигателей и генераторов на их основе, беспилотников и ветроэлектростанций.

Понятно, что приведенный расчет весьма приблизителен, но порядок цифр вряд ли изменится при добавлении еще каких-то вводных. Отметим, что подобная схема используется при поддержке производителей сельскохозяйственной техники, и это позволило российским компаниям существенно нарастить ее выпуск и потеснить на нашем рынке иностранных конкурентов.

Один из крупных проектов в области редких и редкоземельных металлов — проект разработки Африкандского месторождения перовскит-титаномагнетитовых руд, предполагающий как строительство ГОКа, химико-металлургического комплекса для производства диоксида титана (используется при производстве красок и покрытий, в пищевой отрасли, косметике и фармацевтике и пр.) и оксидов редкоземельных металлов. Это месторождение известно давно, и попытка приступить к его разработке предпринималась еще в середине прошлого века, однако тогда не было технологии, позволяющей решить проблему присутствовавшего в руде радиоактивного тория.

Новую попытку разработать Африканду сейчас предпринимает компания «Аркминерал-Ресурс». О том, как это происходит, и о будущем отечественной редкоземельной отрасли «Монокль» поговорил с генеральным директором компании Андреем Трениным.

— Нынешняя шумиха вокруг редкоземельных металлов объясняется только популистскими заявлениями Трампа?

— Шумиха связана, конечно, с последними политическими заявлениями президента Дональда Трампа, которые касались сначала Гренландии, потом Украины. А сейчас перекинулись на Россию, благодаря Владимиру Владимировичу, который с присущим ему юмором заметил, что мы, вообще-то, вторые в мире по запасам редкоземельных металлов. И уж если развивать сотрудничество по редким землям, то с кем, как не с нами.

Все эти заявления вызвали заметный общественный резонанс, но он будет краткосрочным. А вот фундаментальные причины интереса к РЗМ лежат гораздо глубже и связаны с глобальной борьбой за мировые ресурсы редких земель. Технологический суверенитет сегодня невозможно построить без собственной вертикально и горизонтально интегрированной отрасли редкоземельных металлов. Необходим полный цикл производства, от руды до конечных изделий, и речь идет о самых востребованных на сегодня продуктах. Это сверхпроводники, чипы, магниты и конденсаторы, которые применяются в электронике для всевозможных девайсов, в моторах для электромобилей, в авиакосмической отрасли. И наконец, в ВПК: магниты нужны для выпуска дронов и беспилотников. То, на чем основана безопасность страны в военном смысле этого слова.

— Как устроен рынок РЗМ?

— Сейчас рынок оценивается в 16‒20 миллиардов долларов по всем переделам производства. По прогнозам западных аналитиков, до 2030 года средний годовой темп роста будет составлять около 10 процентов в год. И это похоже на правду, соответственно, у рынка редких земель имеется еще и очень серьезный потенциал.

Китай на сегодня занимает 60 процентов мирового рынка добычи редких земель и более 90 процентов его переработки, и это единственная страна, которая обладает полной цепочкой производства. На Россию приходится лишь один процент мировой добычи, и эта цифра не растет. Мы экспортируем почти 90 процентов производимого редкоземельного концентрата и импортируем 90 процентов РЗМ в готовых изделиях.

— Так было не всегда…

— В советское время у нас была полностью замкнутая промышленная цепочка. В Мурманской области существовал Ловозерский горно-обогатительный комбинат, он добывал руду и первичный концентрат, который потом отправлялся на переработку в Пермский край, на Соликамский магниевый завод. Дальше из полученного коллективного редкоземельного концентрата производились оксиды РЗМ на предприятиях в Эстонии и Казахстане. С развалом Советского Союза эти страны ушли в свободное плавание, и поэтому мы лишились самого важного этапа передела. РЗМ не так трудно найти в земле, как извлечь и переработать. Сами по себе сырые редкие земли никому не нужны. Но у нас сегодня нет достаточного разделительного производства на металлы, нет порошков, магнитов и конечных продуктов.

— Мы одни такие на рынке или еще есть примеры?

— Нет, у США похожая ситуация, хоть они в двадцать раз больше производят, но весь коллективный концентрат отправляют на переработку в Китай. Так что этот перекос в торговых отношениях США и Китая в области критически важных металлов и лежит в основе политических заявлений Трампа. И если говорить про страны, которые обладают возможностями и желанием работать в редких землях по всей цепочке — от сырья до конечных изделий, то пока у нас еще есть шанс остаться в этой тройке: США, Китай и Россия. Но чем дольше мы топчемся на месте, тем меньше остается возможностей для того, чтобы нарастить свои собственные мощности.

— Как вообще получилось, что сейчас Китай доминирует на рынке РЗМ?

— Китай начал заниматься редкими землями еще с середины прошлого века, с открытия гигантского и уникального месторождения железных руд и редкоземельных металлов Баян-Обо во Внутренней Монголии. Сразу стало понятно, что эту тему надо развивать, и Китай начал планомерно, шаг за шагом строить собственную промышленность.

С технологиями и оборудованием на первом этапе очень во многом помог СССР. Но к 1990-м годам стало понятно, что в России редкие земли развиваются сложно, долго и дорого, энтузиастов нет. В начале 2000-х Китай уже был достаточно силен, чтобы влиять на мировые цены на редкие земли. Но даже тогда речь не шла о полном доминировании Китая, потому что в Калифорнии разрабатывался большой карьер Маунтин-Пасс, на котором была построена американская редкоземельная промышленность.

А в середине 2000-х Китай, несмотря на свое членство в ВТО, начал действовать нерыночными методами. Китайские производители, пользуясь государственной поддержкой и субсидиями, уронили цены на РЗМ. Китай вводил квоты и экспортные пошлины. Американская редкоземельная промышленность просто не выдержала конкуренции.

Связано это было с рыночными механизмами: дешевле было все заказывать на «мировой фабрике» — в Китае. Много лет месторождение Маунтин-Пасс простаивало, и только сейчас на нем опять пытаются возродить добычу. Однако высшие переделы в США фактически утрачены, собственные технологии упущены.

Доминирование Китая на рынке РЗМ связано также с тем, что поначалу он совершенно наплевательски относился и к природе, и к здоровью работников. (Добыча редкоземов обычно сопровождается радиоактивными отходами и вредными выбросами.) Настолько, что крупнейшие производители смартфонов стали отказываться от использования китайских редкоземов. Благодаря этому австралийская Lynas является на сегодня крупнейшим некитайским производителем средних переделов — оксидов редкоземельных металлов.

Впрочем, в 2010-х годах Китай начал жесткую политику сворачивания кустарных и совсем уж грязных методов производства, стал централизовать и укрупнять компании, занимающиеся добычей, ужесточать экологические требования. К тому времени КНР уже могла себе это позволить благодаря значительной доле на мировом рынке.

Нужен полный цикл производства

— На Форуме будущих технологий «Росатом», на который сейчас возложена задача углубления переработки РЗМ, ставил под сомнение окупаемость новых проектов из-за отсутствия спроса и конечных переделов в производстве.

— Я согласен. У нас нехватка спроса на внутреннем рынке, нет достаточного количества потребителей. Для того чтобы построить и масштабировать производство до стадии окупаемости, внутреннего рынка сейчас недостаточно. А на внешние рынки так просто нас никто не пустит, даже если не брать во внимание санкции, а учесть реальное доминирование Китая, которому не нужны никакие конкуренты. Он не для этого десятилетиями строил свою редкоземельную промышленность.

— Может, тогда, наоборот, стоит сосредоточиться на конечных переделах? Ведь глобально в мире, похоже, нет недостатка в РЗМ и их можно приобрести у того же Китая?

— Нет, без собственной добычи отрасль не сможет развиваться, потому что никто нам ничего не продаст. Торговые войны начались уже давно, политика санкций и ограничений только ужесточается. Китай отказывается сотрудничать со многими российскими компаниями, опасаясь вторичных санкций. Они уже не готовы поставлять оборудование и какие-то виды комплектующих, для дронов, например.

Мы не сможем построить свою не только электронную, но и военно-промышленную отрасль. Чтобы добиться технологического суверенитета, даже на разделении редких земель на оксиды металлов останавливаться нельзя. Надо иметь собственные добычу, низшие и верхние переделы, локализацию. Необходимо по цепочке произвести металл, из него сделать магниты, вставить их в электромобили, электронику, ветряные электростанции и так далее.

Слоган нашей компании — «Суверенитет дороже денег». На мой взгляд, нужна абсолютно четкая государственная политика поддержки и субсидирования отрасли хотя бы на первых парах.

— Что нужно сделать для налаживания полной цепочки производства?

— Необходима государственная политика в области редких земель. Несмотря на то что есть серьезные и подробные поручения президента по поводу развития редких земель, нет никакого координирующего органа, который взял бы на себя задачу построить отрасль с нуля с привлечением частных инвесторов и льготного финансирования.

— «Росатом» не годится на эту роль?

— «Росатом» уже пытался, но, к сожалению, не получилось. Дело в том, что госкорпорация «Росатом» работает как большая бизнес-структура. В редкие земли «Росатом» вошел сравнительно недавно и не то чтобы по своей воле. Им просто передали Ловозерский ГОК и Соликамский магниевый завод в управление в связи со сменой собственника. Предприятиям, имеющим стратегическое значение, нужен был ответственный государственный владелец. Сейчас на «Росатом» возложены задачи создания разделительного передела на СМЗ и строительства магнитного завода в Глазове, и ему приходится выкручиваться, как любому частному бизнесу. Госкорпорация испытывает точно такие же сложности с привлечением финансирования из-за высокой ставки ЦБ, им режут косты и нет возможностей развивать предприятия. Он не регулятор, у него нет полномочий для проведения большой государственной политики.

— Речь идет о создании специального государственного агентства?

— Необязательно. Но это должен быть какой-то государственный орган, заточенный специально под строительство редкоземельной отрасли. Это может быть Минпромторг или конкретный человек на уровне заместителя председателя правительства. У такого человека должны быть полномочия для того, чтобы координировать политику с Минпромторгом, Минфином, Минэкономразвития, Минприроды. Эффективно регулировать кредитную ставку, субсидировать целую отрасль на всех этапах.

Участники различных совещаний по РЗМ много говорят про создание Госплана 2.0. Согласен, что аббревиатура для многих пугающая. Но элементы планирования в потреблении и производстве безусловно необходимы. Производители должны понимать, для кого они работают и сколько им нужно произвести.

— Сейчас такого понимания нет?

— Сейчас нет. Например, компания «Скайград» — единственный производитель раздельных РЗМ в России. Теоретически они могут производить 500 килограммов разделенных редких земель в год. Но производят только 200, потому что не знают, смогут ли их продать. Каждый год вынуждены участвовать в тендерах и конкурировать с китайскими производителями. Проблема «Скайграда» в том, что они не могут планировать вдолгую.

— Российским производителям сложно конкурировать с китайскими компаниями из-за разницы в цене. Тот же «Росатом» подсчитал, что корзина РЗМ из Китая за килограмм на 11 долларов дешевле себестоимости производства в России…

— Пока государству гораздо проще закупать готовые изделия в Китае, чем субсидировать отрасль с нуля и тратить на нее деньги. Хотя эту разницу в цене государство могло бы компенсировать на начальных этапах. Потом эти затраты окупятся. Бизнес растет на 10 процентов ежегодно, это хороший темп. Капитализация проектов вырастет на основании новых технологий и запасов месторождений. Я уверен, что редкоземельный бизнес интересен и частным инвесторам. Потому что, если замкнуть цепочку созданием вычислительных центров, на которых работает искусственный интеллект, это будут проекты мирового уровня.

— Вы как-то говорили о возможностях сотрудничества со странами Юго-Восточной Азии — Мьянмой, Вьетнамом, Малайзией. Что вы имели в виду?

— Например, Мьянма за десять лет фактически с нуля дорастила добычу редкоземов до 38 тысяч тонн в 2023 году — больше, чем у нас. Добыча в Мьянме ведется полукустарными методами под контролем разных вооруженных группировок. Там только сырые редкие земли, но замечательного качества. В них больше редкоземов средней и тяжелой группы: самария, европия, тербия, диспрозия. Они более дорогие и реже встречающиеся в мире. И все это отправляется на переработку в Китай.

Мы могли бы строить совместные перерабатывающие мощности с учетом имеющихся у нас технологий. Конечно, универсального метода нет, придется подбирать оборудование, набор кислот и способы выщелачивания. Но я думаю, мы смогли бы адаптировать наши технологии под мьянманское сырье. Это был бы интересный проект. Мьянме просто невыгодно всю жизнь экспортировать богатейшее сырье за три копейки. И, насколько мне известно, контакты с представителями страны были.

— Но у нас есть и собственные проекты по добыче, тот же Томтор…

— Разработка Томторского месторождения пока совершенно неподъемный проект, его осуществление возможно только на государственные деньги, которые неизвестно когда окупятся. Технологические возможности введения якутского месторождения в эксплуатацию под большим вопросом. Сколько еще лет должно пройти, чтобы была разработана технология, построена логистика, налажен диалог с местным населением, которое не горит желанием размещать у себя вредное производство. Уран и торий непонятно как будут дезактивировать.

Африкандское месторождение находит ся в развитом промышленном районе с необходимой инфраструктурой. Снабжение электроэнергией возможно от Кольской АЭС или каскада Нивских ГЭС, железнодорожное сообщение связывает месторождение с Мурманским и Кандалакшским морскими портами

— Технология переработки руды Томторского месторождения вроде была разработана в Красноярском институте химии и химической технологии…

— Это была технология для того, чтобы поставить запасы на баланс, она не рабочая пока, не промышленная. Томтор вообще довольно молодое месторождение с точки зрения открытия. Вот Африканда, например, открыта в 1917 году, и только сейчас, больше чем через сто лет, начинает вводиться в эксплуатацию. Но Африканда куда более перспективное месторождение с точки зрения окупаемости, потому что подразумевает комплексное производство. Основная выручка будет происходить за счет диоксида титана, гораздо более востребованного и маржинального продукта. Редкие земли будут сопутствующим продуктом.

Заработать на титане

— Запасы Африканды уже поставлены на баланс?

— Запасы Африканды стояли на балансе вплоть до 1972 года. Месторождение разведано, переразведано, а в 1950-е годы даже в течение недолгого времени отрабатывалось. Была построена обогатительная фабрика по выпуску титано-магнетитового концентрата для производства чугунов. Но качество чугунов оказалось хуже, чем на других советских заводах, и фабрика была переориентирована на переработку руды других месторождений, а потом и вовсе законсервирована. Сейчас от нее остался только остов.

В 1972 году запасы Африканды были сняты с учета из-за того, что не было технологии переработки именно перовскитового концентрата, который для нас сейчас является важнейшим компонентом. В середине этого года мы завершаем геологическое изучение месторождения и по новой ставим запасы на баланс.

— Как вы оцениваете качество руды и насколько готова инфраструктура вокруг?

— Прекрасное качество руды. Она сплошная, без пустых пород, лежащая на поверхности. Точные цифры по запасам пока не могу сказать, но там точно будет больше диоксида титана и ниобия.

Месторождение предполагает открытый способ добычи. И несмотря на условия Арктики, позволяет прекрасно вести добычу круглый год.

Вокруг осталась инфраструктура в виде дороги к месторождению, рабочего поселка, ЛЭП, железной дороги. Естественно, нам надо будет достраивать технологические дороги, готовить промплощадку, но главное, что есть электроэнергия, транспортная доступность, а также инженерная и рабочая сила.

Месторождение расположено в 15 километрах от города Полярные Зори — спутника Кольской АЭС.

— «Аркминерал-Ресурс» выиграла лицензию в 2024 году. В ней есть какие-то особые условия?

— Лицензия выдана до 2045 года с правом продления, это стандартная система. Но есть одно серьезное ограничение в виде расположенной рядом воинской части, которую необходимо передислоцировать на новое место. Еще до аукциона заместитель председателя правительства Юрий Трутнев поручил изыскать на это средства в рамках гособоронзаказа. Передислокация военной части будет стоить от двух с половиной до трех миллиардов рублей, и пока Минфин пытается возложить эти расходы на нас.

— На какой стадии сейчас проект освоения месторождения?

— Мы успели провести весь комплекс бурения, завершаем геологическое изучение, планируем в середине этого года защитить запасы. Одновременно разработали техническую документацию и проект строительства первого этапа. Он предполагает обустройство карьера, строительство хвостохранилища, объектов инфраструктуры и собственно горно-обогатительного комбината.

И сейчас мы переходим к основным техническим решениям по гидрометаллургическому переделу. Авторы технологии переработки перовскитового концентрата — Горный институт и Институт химии и технологии редких элементов и минерального сырья Кольского научного центра РАН. Мы намерены усовершенствовать эту технологию с помощью питерского «Русредмета». Получившееся техническое решение ляжет в основу проектирования гидрометаллургического комплекса. 

— В свое время от разработки Африканды отказались из-за наличия радиоактивного тория, с которым не знали, что делать…

— Это правда. Но в середине 2000-х годов как раз Институт химии и технологии редких элементов и минерального сырья разработал эффективную технологическую схему получения перовскитового концентрата без удержания радиоактивности. Торий в самом начале технологического процесса переходит в кек, который можно захоронить с помощью тех же структур «Росатома», «Радона» или Кольской АЭС. Все остальные переделы осуществляются без радиоактивности. Норма радиоактивности будет в несколько раз ниже предельно допустимой концентрации. Это стало прорывом в проекте «Африканда», и именно поэтому мы обратили на него внимание.

Мы планируем построить производство с технологиями замкнутого цикла, когда в окружающую среду не будет поступать никаких загрязняющих веществ.

— Когда вы намерены приступить непосредственно к строительству?

— Проектирование займет полтора года после того, как мы пройдем Главгосэкспертизу, и можно будет начинать стройку. Мы рассчитываем, что это произойдет в начале 2027 года, и в конце 2028-го ГОК уже может начать работать. При этом второй этап по созданию гидрометаллургического комплекса мы хотим проводить почти параллельно, чтобы разделительные мощности по получению оксидов заработали одновременно с ГОКом.

— Сейчас многие испытывают проблемы с оборудованием…

— Мы совсем не зависим от импортного оборудования. Для горной части оно несложное, потому что предполагаются простейшие условия добычи. Карьерная техника, самосвалы, бульдозеры, экскаваторы будут российско-белорусские. С БелАзом мы уже разговаривали, они готовы с нами работать. Мы намерены также предусмотреть возможные решения по роботизации и электрификации транспорта, в том числе карьерного, по развитию беспилотных систем для обеспечения безопасности людей. БелАз и КамАЗ уже делают беспилотную технику. Рассчитываем, что карьерная техника будет работать на редкоземельных металлах, которые мы сами и будем производить.

— Основная ставка в будущем производстве будет сделана на диоксид титана или на оксиды редких земель?

— В выручке предприятия более 60 процентов будет приходиться на диоксид титана, еще 20 — на ниобий с танталом и 20 процентов — это редкие земли. Фактически редкие земли будут сопутствующим продуктом при производстве диоксида титана, и мы сможем получать их при минимальных затратах. В этом смысле мы имеем большое конкурентное преимущество перед другими моноредкоземельными проектами, где РЗМ являются основным компонентом.

Когда ГОК заработает, у нас есть две возможности. Первая — использовать перовскитовый концентрат как титаносодержащее сырье. Содержание диоксида титана в нем более 50 процентов, и в России концентрата в таком объеме и качестве просто нет. «ВСМПО-Ависма» и «Крымский титан» сырье импортируют.

Диоксид титана используют для производства красок и покрытий, в фармацевтике и строительстве. Емкость рынка оценивается примерно в 130 тысяч тонн в год. Мы планируем ежегодно производить около 65 тысяч тонн диоксида титана при переработке одного миллиона тонн руды. Хотя в зависимости от спроса сможем масштабировать ГОК до трех–пяти миллионов тонн в год.

Но основная наша задача — одновременно построить ГОК и гидрометаллургическое производство, чтобы самим производить диоксид титана, ниобий, тантал и РЗМ. В этом основа нашего проекта, с которым мы планируем выходить на банковское финансирование.

— В какую сумму вы оцениваете проект?

— Первые два этапа, по строительству ГОКа и гидрометаллургического завода, — в 28 миллиардов рублей. По грубым прикидкам, ГОК будет стоить в районе 7–8 миллиардов, гидрометаллургический комплекс —10–12 миллиардов рублей, остальное — это оборотный капитал. Пока мы развиваемся на инвестиционные средства наших партнеров. В дальнейшем рассчитываем на проектное финансирование.

У нас небольшой, компактный, почти ювелирный проект, где все практически готово. Думаю, что мы должны обойтись внутрироссийскими кредитными ресурсами со ставкой пять–семь процентов. Уже вели переговоры с Газпромбанком и ВЭБом, в принципе, они готовы, зависит только от степени проработанности проекта.

— А на государственную поддержку рассчитываете?

— Мы рассматривали несколько режимов поддержки, в том числе СПИК (специальный инвестиционный контракт), и пока остановились на ТОР «Столица Арктики». Сейчас как раз формируем заявку для подачи в правительство. ТОР «Столица Арктики» — это особый режим предпринимательской деятельности, который предусматривает на отдельных территориях Мурманской области различные льготы по налогам на имущество, земельным, социальным. В частности, по налогам на заработную плату, а с учетом того, что мы планируем на производстве задействовать 650 человек, для нас это существенная статья.

— Вы сказали, что пока развиваете проект на деньги инвестора. О ком идет речь?

— Учредителями «Аркминерал-Ресурса» являемся мы с братом Петром, и у нас есть еще один партнер, который не является публичным человеком, и мы его пока не называем.

— А как получилось, что, не будучи геологами, вы с братом занялись проектом по добыче полезных ископаемых?

— У нас была фирма, которая организовывала разные мероприятия, в том числе инвестиционные. И про Африканду мы узнали в 2012 году, когда проект победил на конкурсе инновационных промышленных проектов «Полярный квадрат», который проходил при генеральной поддержке госкорпорации «Внешэкономбанк». Кольский научный центр РАН представил на конкурсе технологию разработки месторождения на основе высочайших экологических требований. Нам это очень понравилось, мы нашли инвестора и стали заниматься этим проектом.