Интересно, что подобного рода динамику демонстрирует региональная в прошлом компания: первая клиника женского здоровья была открыта Дмитрием Фоминым в 2011 году в Твери. Затем сеть постепенно начала выходить за пределы региона, а потом в Москву. Примеров выхода региональных компаний на федеральный уровень и успешного их продвижения на московском рынке — единицы. Например, можно назвать сеть клиник «Олимп здоровье» из Воронежа, которая входит сегодня в топ-25 ведущих клиник страны, но, кроме Москвы и Воронежа, больше нигде не присутствует.

Как правило, регионалов смущают насыщенность московского рынка медицинскими услугами, высокая конкуренция, опыт и серьезные финансовые возможности ведущих федеральных компаний, таких как «Медси», «Мать и дитя», «СМ-клиник». Дмитрий Фомин в свое время перешагнул через эти переживания и в результате смог серьезно закрепиться на московском рынке, открыв здесь в том числе большую многофункциональную клинику. Еще больше позиции компании упрочились после приобретения в 2023 году группой компаний «Дофомин Групп», управляющей сетью «Клиника Фомина», известной столичной клиники доказательной медицины «Рассвет».

Исторически ключевой компетенцией «Клиники Фомина» является акушерство и гинекология. Будучи сам врачом — акушером-гинекологом, Дмитрий Фомин на собственном опыте ощутил все болевые точки и проблемы, с которыми сталкиваются как врачи, так и пациенты. Это позволило ему в дальнейшем сформировать главные конкурентные преимущества своей компании: бережное отношение к пациентам и сотрудникам, создание системы контроля качества оказываемых услуг, в том числе с использованием современных информационных технологий.

Об этом и о том, как сегодня можно масштабировать бизнес на российском рынке частной медицины, «Монокль» поговорил с Дмитрием Фоминым.

— Рынок частной медицины сегодня переживает очевидный подъем: открываются новые клиники, людей в частных клиниках стало заметно больше, выручка медицинских компаний растет. Ощущаете ли вы в своей практике это оживление? С чем оно связано?

— Я это не то что ощущаю, я об этом давно говорю и много выступаю. Более того, я считаю, что сейчас рост еще не такой бурный — в ближайшие годы он будет кратно выше. У меня есть несколько обоснований. Первое: после пандемии коронавируса у людей произошло некое ценностное переориентирование: они поняли, что здоровье — дело серьезное, не стоит им пренебрегать и лучше заниматься профилактикой. Второе: население страны стареет и статистически люди обращаются за медицинской помощью все чаще, то есть в этом его эволюционная потребность. Дальше: мы очень сильно зависим от уровня государственного здравоохранения, прямо пропорционально — чем хуже государственное здравоохранение, тем лучше дела у частной медицины, потому что это все равно сообщающиеся сосуды, из одного переливается в другой. В тех регионах, где объективно слабое здравоохранение, частная медицина чувствует себя намного лучше, чем там, где государственное здравоохранение сильное. Исключение, наверное, составляет Москва, где объективно сильное и частное, и государственное здравоохранение. Москва отличается очень большой емкостью рынка, здесь больше обеспеченных людей, шире набор разных целевых аудиторий.

Частное здравоохранение уверенно набирает обороты — порядка 15 процентов в год, и это очень много. Большинство рынков сегодня растут максимум на инфляцию, по сути, они стагнируют, некоторые вообще сокращаются

Вы верно заметили, что сегодня частное здравоохранение уверенно набирает обороты — порядка 15 процентов в год. Это очень много. Большинство рынков сегодня растут максимум на инфляцию, по сути они стагнируют, некоторые вообще сокращаются.

— Рост в медицине происходит по всем направлениям? Это и диагностика, и первичный прием, и стационарная помощь?

— В целом по всем. Сейчас чуть замедляется первичное звено, потому что с него начиналось развитие и его сейчас стало много. Вслед за первичным звеном начали развиваться диагностические центры с мощным капексом — МРТ- и КТ-центры, которые сильно развились в период пандемии. Следующий логичный ход — развитие стационарной помощи или госпитальной медицины. Сегодня есть огромные госпитальные центры, в том числе наш госпиталь на Мичуринском проспекте, где мы делаем большие операции, лечим онкологию и так далее, — полноценное госпитальное учреждение. Госпитальное направление растет сегодня с большей скоростью, потому что этот рынок еще не насытился.

— Вы ускоряетесь вместе с рынком или у вас есть свой план, своя стратегия развития?

— Мы ускоряемся не потому, что растет рынок, хотя это один из важных факторов. В частном здравоохранении есть два больших кита, которые определяют его развитие: врачи и пациенты. Большинство клиник на рынке активно ищет врачей. И я могу сегодня сказать, что «Клиника Фомина» решила эту проблему и это сильно отличает нас на рынке. Мы на протяжении, я думаю, уже как минимум трех-четырех лет не ищем врачей так, как это делает рынок. Наоборот, работники ищут нас: в каждом субъекте РФ у нас очередь из умных молодых и энергичных врачей, которые хотели бы работать в нашей сети. По результатам прошлого года к нам постучались 1390 человек. Из них мы взяли на работу только 13,5 процента. То есть попасть к нам непросто. Но те, кто попадает, задерживаются надолго. У нас нет текучки. Я сам врач, и я очень хорошо чувствую боли врачей. Поэтому у меня получилось выстроить с ними диалог, они меня понимают и начали меня идентифицировать как хорошего работодателя.

Вторая составляющая — это пациенты. С пациентами мне сложнее, потому что я не маркетолог, у меня нет профессионального образования, и я непрерывно занимаюсь саморазвитием в этом направлении. Но в итоге мы, наверное, год назад научились эффективно работать с пациентским потоком, понимаем, что нам нужно сделать, какие сообщения выгрузить для того, чтобы к нам пришло нужное количество пациентов. В итоге, получив стабильный спрос со стороны врачей и пациентов, мы приняли решение более активно и агрессивно развиваться. Но, конечно, эту возможность нам дает сегодняшний рынок. Мы открыли 26 клиник в 16 субъектах Российской Федерации. В течение двух лет мы хотим открыть еще не меньше 50 клиник, то есть вырасти в два и даже, может быть, в три раза.

— Чем конкретно вы привлекаете врачей?

— Люди, тем более крутые люди, хотят реализовывать свои профессиональные амбиции. И для этого у нас сформирована определенная корпоративная культура, которая включает в себя несколько составляющих. Первое — это свобода и уважение к личности. И в государственных, и в частных клиниках не принято, чтобы молодой или там немолодой врач мог прийти к руководителю и сказать: слушай, у меня есть такая идея. Скорее всего, он получит ответ, что у меня своих проблем полно. Мы работаем в этом плане по-другому. Второе — это непрерывное развитие себя в профессии. Сегодня многие клиники считают, что они занимаются образованием своих врачей, отпуская их на конференцию раз в год. Это не образование, а нетворкинг и развлечения. У нас есть огромная структура — платформа «Медикейшн», которая создана внутри нашей группы компаний, и мы регулярно инвестируем в нее, для того чтобы врачи непрерывно образовывались, каждый день.

Третье — у нас есть принципы работы. Наш принцип — доказательная медицина. И мы не изменяем себе, держим определенный уровень ценза специалистов на входе. Это привело нас к тому, что мы начали работать с лучшими, и врачи хотят у нас работать, потому что они знают: они работают с лучшими.

Четвертое — это бережная коммуникация. Это бич современного — и не только современного — здравоохранения. Так устроено, что здравоохранение — очень авторитарная индустрия: главный врач знает все, и он может оскорбить, унизить молодого специалиста, среднего специалиста. Я сам был жертвой всего этого. Мы поняли, что мы так не хотим, мы хотим работать по-другому.

Следующий пункт — высокая оплата труда, что мы делаем через привлечение большего пациентопотока. Предоставляя сервис высокого уровня, качественный продукт, мы имеем право работать с некой премией к рынку. Врачи, работая на сдельной оплате труда, начинают больше зарабатывать.

И наконец, еще один важный пункт — это предустановленная честность. Мы стараемся в каждом конкретном случае быть честными. Например, одна из довольно-таки распространенных проблем в индустрии — это работа всерую. Мы платим полностью белую зарплату, все отчисления, и для умных и прогрессивных людей это важно.

Широким фронтом

— Если вернуться к вашей стратегии, каковы параметры масштабирования в плане географии развития и выбора медицинских направлений?

— Наше развитие включает в себя две большие части: Москву и регионы. Начнем с регионов, потому что здесь все проще: мы идем по стандартной, отработанной модели. Сначала мы создаем клинику женского здоровья. Это шире, чем клиника репродукции, так как сюда входит ведение беременности, гинекология, эндокринология, терапия и даже андрология. Дальше мы к этому присоединяем детей — создаем «Клинику Фомина. Дети». Иногда делаем это одновременно. И только третьим шагом мы открываем многопрофильную клинику — как логическое завершения нашего вхождения. Зайдя в регион, мы сначала завоевываем репутацию среди работодателей и пациентов и дальше уже открываем клинику, где пациенты могут получить максимальное количество услуг. У нас есть конкретная цель: быть практически в каждом субъекте Российской Федерации, за исключением каких-то либо очень удаленных, либо с малым населением, либо со сложной экономикой бизнеса, где мы просто не выживем.

Выручка сети «Клиника Фомина» в прошлом году выросла на 61,7%, почти до 7 млрд рублей. В этом году ожидается рост выручки до 11 млрд рублей

И вторая часть нашего развития — Москва. Москва — это отдельная страна в стране. Мы видим это и по потреблению, и по сильно раздробленной целевой аудитории, и по числу людей в целом. В Москве мы сегодня проводим много экспериментов и осваиваем новые направления. Например, мы открываем роддом, онкологическую клинику, стоматологию — нишевые направления. Если они здесь будут успешными, в дальнейшем мы их экстраполируем на регионы.

— А чем обусловлен выбор направлений?

— В первую очередь запросами. К примеру, наши пациентки долго упрашивали нас открыть роддом. Я не хотел это делать, потому что это сверхрискованно. У нас на рынке есть достойные конкуренты, которые делают это хорошо. Но у нас в Москве одновременно стоит на учете по беременности полторы тысячи женщин. И нам постоянно нужно их куда-то определять для родов. Они говорят: мы хотим рожать в «Клинике Фомина», пожалуйста, сделайте это. И я решил это сделать.

По онкологии мы года два назад начали развивать серьезную медицинскую помощь — в Москве, в Твери, в Сочи, в Уфе. Например, в Москве мы развиваем онкологию в гинекологии, онкомаммологию, онкоурологию. Это большие серьезные операции, которые могут длиться по многу часов, с последующей химиотерапией. Делая это в наших стенах, мы поняли, что это огромный объем работы, который нужно выводить в отдельную инфраструктуру. И мы планируем это сделать: создать некий онкологический кластер.

Есть направления, которые мы попробовали, но не стали развивать. Например, попробовали запустить в Москве отделение экстренной помощи, куда привозили пациентов в экстренной ситуации. Но это не пошло, прежде всего потому, что в Москве очень хорошо работает государственная скорая помощь. И мы это направление аккуратно сворачиваем. Пробуем много всего. Сегодня думаем над офтальмологией, флебологией, реабилитацией.

— Строя планы развития, вы на платежи от пациентов ориентируетесь? Насколько мне известно, вы без ОМС работаете.

— Если посмотреть на структуру нашей выручки, то 94 процента нам приносят коммерческие пациенты и всего лишь шесть процентов — это ОМС и ДМС. Связано это в основном не с тем, что мы не хотим работать в ОМС. Просто государство не дает нам объема, сегодня оно старается по максимуму сконцентрировать все в своих руках. Поэтому мы всегда ориентируемся на то, что пациент будет платить за наши услуги сам. Но это и моя философия бизнеса: ты должен создавать продукты, которые готовы покупать. Потому что, если ты создаешь бизнес, который не покупают люди, а им его навязывает страховая компания, не важно, государственная или частная, то это другой вид бизнеса, другая философия, другой подход к организации продуктов, к управлению, ко всему.

Я, например, не готов сегодня делать бизнес, если мой пациентопоток зависит от страховой компании или от государства. Все слишком быстро меняется, и ты можешь оказаться в тяжелой ситуации. Таких примеров у нас сколько угодно. Так что мы делаем такие бизнес-модели, которые просчитываем только для коммерческих пациентов. Если к этому присоединяются страховые пациенты, ДМС, ОМС, мы безумно этому рады. Это улучшает нашу модель. Но если этого не будет, это не ухудшит нашу бизнес-модель и не превратит ее в пепел.

— Выручка вашей сети в прошлом году выросла на 61,7 процента, почти до семи миллиардов рублей. С чем связан такой бурный рост? Может, цены на ваши услуги сильно выросли?

— Это был в чистом виде органический рост. Я думаю, что финансовые результаты хороши тем, что мы очень ответственно и гигиенично относимся к расходам и, видимо, неплохо управляем своим бизнесом. Забегая вперед, скажу, что в этом году у нас ожидается выручка около 11 миллиардов рублей, опять будет внушительный рост. А цены наши выросли не больше, чем по рынку в целом.

— Впечатляет и прибыль сети в 79 процентов — такой маржинальности нет на рынке. Какие направления оказались наиболее прибыльными? Акушерство и гинекология и раньше были вашими профильными направлениями, но прежде они не обеспечивали такой маржинальности?

— Исторически мы сильны в женском здоровье, в репродукции. Мы вторая по объему клиника в России по объемам ЭКО: в прошлом году у нас было 4520 протоколов ЭКО в сети, за девять месяцев этого года — 4203. И конечно, эти направления по сей день являются у нас флагманскими: их доля в общем объеме выручки в деньгах — 30 процентов. Но уже не 70%, как было раньше, а только треть. Мы сознательно снижаем их долю, потому что хотим свою деятельность диверсифицировать. Иначе ты просто находишься в зоне риска. Например, захочет государство заниматься репродукцией, и ты останешься ни с чем. А если только 30 процентов выручки, то нам будет больно, но мы не умрем. Драйвером сегодня является не только репродукция и увеличение специализаций внутри нее, но и сегмент оперативного лечения — гинекология, травматология, онкология.

Социальный фактор зачатия

— Направление ЭКО — одно из самых быстроразвивающихся в частном здравоохранении. Почему? Спрос на репродукцию растет?

— Конечно! Спрос на репродукцию с каждым годом растет на десять процентов, и этот рост не собирается останавливаться. Более того, некоторые факторы, связанные с диагностикой, с генетикой, будут только разгонять этот спрос. Но вообще, у меня есть такая гипотеза: скоро в цивилизованном мире естественного зачатия не останется. Я об этом давно говорю. Еще шесть лет назад я сделал математический расчет и выступал с докладом на эту тему. Это вызвало определенный резонанс, в том числе негативный. Но сегодня цифры моего прогноза подтверждаются: мы идем к тому, что мир будет уходить от естественного зачатия. Скорее всего, естественное зачатие останется у маргинальных групп, которые не могут себе позволить планирование или оно им не нужно.

— От чего зависит динамика роста спроса на ЭКО?

— Динамика прямо пропорциональна результативности. Чем выше результаты, тем больше люди в это верят и идут на ЭКО. Мы в нашей сети уже добились результата частоты наступления беременности в 47‒48 процентов. Это беспрецедентно много. Потому что во многих отчетах эта частота составляет 20‒25, максимум 30 процентов. Мы в два раза опередили рынок благодаря системе автоматизации, контролю качества, совершенствованию нашего продукта. Но я думаю, что принципиальный и взрывной рост произойдет после решения некоторых регуляторных вопросов, связанных с генетикой. Это не завтра, но в ближайшей перспективе. Многие назовут это евгеникой и даже отчасти будут правы. Я не берусь говорить, хорошо это или плохо, — я просто констатирую факт, как человек из этой индустрии и человек, который занимается научным просвещением в этом направлении. И вот такой фактор, как определение или селекция эмбриона по интеллекту, я думаю, взорвет рынок, и все бизнесы и инвестиции уйдут туда.

— То есть можно будет выбрать эмбрион человека с потенциально более высоким уровнем интеллекта?

— Да, вы можете выбрать эмбрион своего будущего ребенка с более высоким интеллектом. И если это начнет происходить, остановить это уже будет невозможно — никто не хочет, чтобы их ребенок был глупее другого, потому что это такая борьба за выживание.

— Диковато звучит, и с большим трудом верится в реализацию этих идей…

— Это сложная тема, очень нелинейная, очень противоречивая. Но сегодня уже много компаний-стартапов, которые этим занимаются. Сейчас пока развивается медицинская генетика, и мы этим давно уже занимаемся: определяем генетический статус эмбриона, здоровый — не здоровый, до переноса его в полость матки. Эту процедуру рутинно делает весь мир. У нас в группе компаний тоже есть собственная генетическая лаборатория, которая работает на всю страну. Это первый этап развития репродукции. Второй этап: уже начали появляться компании, которые занимаются вопросами фенотипа — подбором цвета глаз, волос, роста, ну и других фенотипических показателей. Да, во всем мире это регулируется государством и сегодня запрещено. Третий этап — это оценка эмбриона на интеллект. И сегодня такие компании тоже уже есть. Я общался с этими ребятами, которые занимаются темой выбора эмбрионов по уровню интеллекта.

— Насколько мне известно, есть ученые и врачи, которые оказались в тюрьме за подобные разработки.

— Мы все знаем пример, когда еще в 2018 году китайский ученый отредактировал геном у двух девочек-близняшек, которые родились с помощью ЭКО, для того чтобы им не передалась ВИЧ-инфекция от их родителей, которая у них была. Он это успешно сделал. И эти девочки никогда не смогут заболеть ВИЧ-инфекцией. Этого ученого посадили в тюрьму, сейчас, кажется, уже выпустили. Конечно, профессиональное сообщество сильно возбудилось. Но как вы думаете, люди перестали этим заниматься? Представляете, сколько лабораторий по всему миру начали это делать подпольным образом? Огромное количество!

Спрос на ЭКО в России растет на 10% в год. И не всегда это связано с медицинскими показаниями

— Слушайте, а что не так с естественным зачатием? Дело в объективном или в субъективном переходе?

— А зачем оно нужно? Естественное зачатие — это в большинстве случаев означает «не организовано и не запланировано». Сегодня скорость и ритм нашей жизни таковы, что внепланово выпасть из жизни на год, два, три просто невозможно. То же самое касается и суррогатного материнства. Я помню, еще лет пять назад, до ковида, к нам часто приезжали китайцы и пользовались услугами суррогатного материнства. И я спрашивал, для чего вам это? И мне они прямо сказали: мы не готовы положить на алтарь своей жизни вот этого ребенка. Мы очень хотим ребенка. Но мы хотим, чтобы вопросом вынашивания и послеродовым периодом были озабочены другие люди, не мы. Мы не готовы тратить на это свою жизнь. Но мы хотим быть генетическими родителями своих детей, любить их и так далее.

Мы можем это отрицать, но мир меняется. Скорость нашей жизни растет катастрофическим образом. И мы можем кричать, запрещать, но эволюция и природа человека сильнее, чем какие-то внешние запреты.

— А как же радость материнства, беременности?

— Я думаю, что радость никто не отменяет. Ведь если у нас уходит одна радость, то приходит другая. Мне кажется, с этим тоже у человечества нет проблем — с поиском для себя счастья. Бóльшая часть думает просто о планировании своей жизни. Весьма распространенный пример: у меня огромное количество клиентов, у которых уже есть два-три ребенка, и у них супервысокая социальная активность, они очень занятые люди, много чего интересного происходит в их жизни. И они мне говорят: мы хотели бы воспользоваться вспомогательными репродуктивными технологиями, потому что мы не хотим сами это делать, мы хотим жить. И если они не получают этой услуги у нас, они едут туда, где это возможно сделать.

Я считаю, что лучше это контролировать, управлять, понимая запросы людей. Этот процесс не остановить.

— А чисто с медицинской точки зрения каково сегодня репродуктивное здоровье населения?

— Уровень здоровья в целом растет, люди живут дольше и лучше. Репродуктивное здоровье стабильное. На сегодняшний день пока не получается системно продлить репродуктивную молодость, особенно у женщин. Показатели особо не меняются за последние годы. Статистически сегодня 17 процентов всех пар имеют диагноз «бесплодие» и только три-четыре процента всех пар прибегают к репродукции — в нашей стране около трех процентов детей рождены с помощью ЭКО. Многие не делают этого из религиозных соображений, финансовых соображений. Я бы сказал, что популяционный фактор бесплодия у нас стабильный. А вот социальный растет.

Из Твери — в Австралию

— Меня впечатлило сообщение, что у трех недавно открытых клиник — в Саратове, Ярославле и в Рязани — выручка в шесть раз больше, чем у клиник, открытых в региональных центрах в 2021‒2022 годах.

— Да, это так. Сегодня выручка новых клиник составляет девять миллионов рублей в месяц, а до этого новые клиники стартовали с оборота в полтора миллиона.

— Это объясняется накопленным опытом и созданной инфраструктурой вашей сети?

— Ответ все тот же: врачи, пациенты. И еще добавился фактор узнаваемости нашего бренда.

— Что такое идеальная клиника, которая дает максимальную эффективность с точки зрения экономики?

— Наша региональная модель отработана: это площадь примерно 1500 квадратных метров, порядка 20 амбулаторных кабинетов, одна большая операционная и примерно 10 коек стационара. Это наша идеальная модель. Опыт показывает, что мы стабильно научились возвращать инвестиции от одной клиники, которая стоит примерно 150‒200 миллионов рублей, за четыре года. Сегодня мы сильно улучшили наши показатели, и эти четыре года, возможно, превратятся в три, а может быть, и в два. И это беспрецедентная история на рынке, потому что сейчас возврат инвестиций в медицине — это семь‒десять лет.

— То есть у вас настолько все оптимизировано и просчитано — врачи, пациенты, деньги, новые ниши?

— Я не буду говорить, что у нас на каждый процесс есть стандартная процедура, такого нет, но мы точно знаем, что мы делаем, у нас нет разброда и шатаний, и, что важно, у нас нет текучки кадров вообще в компании. Поэтому у нас происходит очень сильная капитализация знаний внутри.

— Меня все время удивляет формат многих современных клиник, где нет постоянного коллектива врачей. Вместо стабильных коллективов — арендный бизнес: врачи арендуют кабинеты и принимают пациентов.

— Вы правильно сказали, я тоже называю это арендным бизнесом. Без всякого осуждения. Есть разные форматы, у каждого свой путь. Мне не нравится аренда бизнеса в медицине. Мне кажется, для меня, для моего интеллекта, для моих амбиций это простовато. Хотя по этому пути можно идти. А мне хочется создавать продукты. Мне хочется углубляться. Я понимаю, что построить клинику и сдать в аренду проще, нежели сделать так, чтобы к тебе пришел пациент и получил качественную помощь. Потому что много процессов, которые тебе надо выстроить, — и по менеджменту качества, и по маркетингу. И жизнь становится шире и намного интереснее.

— Вы сказали: мы точно знаем, что мы делаем. А что вы делаете? Как вы это формулируете?

— Мы лечим людей с помощью современных технологий, которые нам помогают. Это так называемая co-pilot-система, второй пилот в нашей структуре. Цель — выздоровление. Если говорить метрикой бизнеса, мы строим медицинскую компанию номер один в России. Мы хотим стать первыми по выручке. Вот такая у нас есть промежуточная цель. И мы понимаем, как это сделать. По результатам этого года мы уже вошли в десятку ведущих компаний. Без каких-то внешних денег, без олигархических структур, без GR-поддержки, просто на продукте. Совсем недавно, пять лет назад, нас нигде не было видно и слышно — мы ни в какие рейтинги не попадали. Далее, мы активно изучаем, что происходит за пределами нашей страны. Мы проехали почти по всем континентам — только в Австралии не были, но и туда скоро полетим.

Я думаю, что клиники такого плана, как наша, нужны везде. Везде есть дефицит сервиса, доступности качественных, хороших врачей, которые работают по стандартам. Вообще, в России уровень сервиса запредельный во всех сферах. Посмотрите на ресторанные бизнесы, на отельные бизнесы. В медицине такая же история. Если вы обратитесь за помощью за рубежом, я просто был неоднократно пользователем зарубежной медицины разного уровня, вы увидите: там не все так хорошо, как некоторые думают. Так что через три‒пять лет, возможно, попробуем пойти в мир.

— Когда вы говорите о технологичности вашей компании, что конкретно вы имеете в виду?

— Речь идет о том, что мы стандартизировали работу врачей и контролируем это не на бумаге и не людьми, а автоматизированной системой, которая называется АСЯ. Врач, работая в клинике Фомина, вводя диагноз или какую-то запись, попадает в алгоритм, который говорит врачу, что делать по пунктам. Врач может этому следовать или не следовать, но после того, как он нажмет кнопку «Завершить прием», искусственный интеллект проверит, что врач рекомендовал и назначил пациенту. Если есть к врачу вопросы, система выдает врачу некий образовательный трек, рекомендации.

— А сами врачи как к этому относятся?

— Сегодня они говорят, что не готовы работать в компании, где такого нет. Прямо ровно так. А раньше был период, когда я говорил, что мы хотели бы вас видеть в нашей компании, но имейте в виду, мы будем вас проверять. И 20 процентов людей вставали и уходили, не дожидаясь окончания собеседования, потому что они говорили, что подобного рода проверки — это ниже их достоинства. Но мы в своей компании — а у нас сейчас работает больше двух тысяч врачей — поменяли эту культуру. Они, наоборот, говорят: классно, что вы нас проверяете, спасибо.

— А это не расслабляет интеллект врача? Раз, нажал кнопку, и система выдала ему, что делать…

— Расслабляет врача ситуация, когда его никто не контролирует, он может делать все что угодно. У нас есть большие данные, мы видим, как врачи из разных направлений профессионально растут и лучше лечат людей. Лучше лечат людей, точка. Потому что эта система построена на непрерывной обратной связи. И если есть обратная связь, качественная, не токсичная, то люди развиваются. Если обратной связи нет, то ничего не происходит. Так устроено человечество. Так, я бы даже сказал, устроено мироздание. Оно построено, мне кажется, на обратной связи.

— А где вы берете данные, которые загружаете в вашу систему, и кто технически это делает в компании?

— Мировые данные, умная медицина — evidence-based medicine или доказательная медицина, которая на тысячах, на миллионах, на десятки миллионов случаев это уже апробировала: этот препарат работает при таком-то условии, эта диагностика нужна тогда-то. Это открытые данные, международных крупных обзоров, клинические рекомендации и так далее. У нас самый большой департамент в группе компаний — медицинский, в нем работает порядка ста человек. Это те люди, которые постоянно читают, узнают, советуются, выступают и обновляют данные в системе.

— Вроде бы для врача это специфический навык. Собирать информацию, куда-то ее вносить, обеспечивать данными большую платформу… Кажется, что им больше нравится вкладываться в себя, повышать свой статус, нет?

— Вы все верно говорите. Избавимся от иллюзий, девяносто процентов людей вообще ничего не хотят делать. Они отучились и просто пассивно сидят на своем рабочем месте. Так везде. Есть определенная группа людей, которые более пассионарны: они что-то пытаются делать, узнают, читают, развиваются. Есть группа, которая еще меньше, которая готова свои знания передавать и получает от этого удовольствие. И совсем маленькая группа, которая хочет передавать знания не двоим-троим за свою жизнь, а тысячам. Доля этих людей — меньше 0,1 процента, а людей, которые занимаются саморазвитием, — 10 процентов. «Клиника Фомина» собирает таких. Конечно, у нас есть врачи, которые относятся к 90 процентам пассивных людей: мы такие же, как все. Но система, которая создана у нас, тех, которые менее активны, тянет вперед.

Рост за счет соинвесторов

— Где вы берете деньги, инвестиции для бизнеса?

— Сегодня «Клиника Фомина» — полностью прибыльная компания, у которой нет кредитов, нет долгов. Мы зарабатываем деньги и эти деньги реинвестируем. У нас есть определенная дивидендная политика, но большую часть денег мы реинвестируем в открытие новых клиник. В начале этого года появилась группа серьезных инвесторов, которая хотела бы инвестировать в головную компанию «Клиника Фомина». Но мы решили, что не хотим никого пускать в периметр нашего холдинга, в который входят я, мой партнер — у нас с ним 51 процент в компании — и инвестиционный фонд «Тил Тех капитал», который владеет 49 процентами. Это фонд известных предпринимателей Андрея Кривенко, Юрия Алашеева и Андрея Иващенко. Мы вместе уже семь лет. И все эти годы мы слышим друг друга, понимаем, у нас нет конфликтов, у нас нет ценностных проблем. Все стабильно.

Но мы решили посмотреть на такой вариант привлечения инвесторов, который увидели в индустрии HoReCa. Сегодня любой инвестор может вложиться в дочернюю клинику в различных городах — в Ростове, Самаре, Тюмени, Рязани, в Нижнем и так далее. И к нам пришло очень много инвесторов. То есть эти инвесторы позволят обеспечить нам тот большой рост, который мы запланировали на ближайшие годы. Так что вопрос с финансами сейчас у нас не стоит. Последние шесть клиник мы открыли вот по этой модели. И продолжаем их открывать.

— Эти инвесторы не должны вмешиваться в вашу операционную деятельность?

— Да. Для нас это принципиально. Инвесторы получают определенную доходность на свои инвестиции. Более того, есть и вишенка на торт. У нас есть планы выйти на IPO, стать публичными, и мы говорим, что, если у инвестора есть 49 процентов или 25 процентов акций клиники в отдельном регионе, он может остаться в этой доле и получать дивиденды, а может конвертировать эту долю, когда будет IPO, в акции холдинговой компании. Большая часть людей, которые инвестируют, конечно, хотят конвертации. Почему? Сейчас мы им гарантируем вернуть деньги минимум за четыре года, с минимальными цифрами доходности на инвестиции в 25 процентов. Но если произойдет IPO, то это превратится в 40 процентов годовых. Это очень высокие цифры на рынке сегодня. Плюс акции головной нашей компании, «Дофомин Групп», более ликвидны, так как, по сути, 49 процентов акций клиники в Саратове ты можешь продать только Фомину. А цена у Фомина не будет высокой, потому что он и так этим управляет. А можно за свои акции получить пакет акций головной компании, которые растут, и с них ты тоже получаешь дивиденды. В общем, такая очень понятная модель.