Управляющий директор, глава практики корпоративных финансов и M&A Сбербанка Олег Михайловский так описывает трансформацию рынка слияний и поглощений последних лет: в 2023‒2024 годах выходы иностранцев и относительно небольшие ставки привели к росту оценок продаваемых компаний, так что в Сбербанке в прошлом году даже закрыли две сделки с мультипликаторами больше семи. «Это были действительно суперконкурентные процессы с большим количеством участников, это напоминало аукционы на западных рынках, когда инвестбанк собирает по 20 предложений», — рассказывает Михайловский. Шла активная охота за интересными активами, вначале фокус был на том, что продавали уходящие иностранцы, потом внимание переключилось на российские компании. Сейчас явно виден тренд на консолидацию, говорят в Сбербанке, значительно выросла активность стратегических инвесторов; те, кто задешево купил у иностранцев непрофильные для себя активы, готовы от них избавиться. Идет «движуха»: многие холдинги «перекладываются» и концентрируются на целевых активах. К тому же в связи с санкциями многие состоятельные люди были вынуждены вернуть свои капиталы в Россию, и эти деньги тоже надо во что-то инвестировать. Кроме того, многие собственники хотят выйти из бизнеса, причем окончательно, — речь идет о людях, которые построили бизнес еще в 1990-е, им сейчас за 70.

Сильный рост ключевой ставки, по выражению Олега Михайловского, для M&A напоминал процесс остановки поезда стоп-краном, большое количество сделок прервалось, оценки упали. Но сейчас, говорит управляющий директор Сбербанка, сделки вернулись, а активность выросла — это связано с ожиданиями, что ставка будет понижена и экономика развернется. Но, конечно, возросло количество сложных ситуаций, когда у бизнеса проблемы и собственникам срочно нужен капитал.

«Для private equity лучше всего инвестировать, когда на компании давят банки и тем приходится замещать долг капиталом», — говорит исполнительный директор Российского фонда прямых инвестиций Антон Урусов. Правда, он считает, что нужный момент еще не наступил, а вот в 2026 году как раз придет время заходить по низким оценкам.

Председатель совета директоров инвестиционной компании Proxima Capital Group Владимир Татарчук согласен: время для входа в интересные активы расширяется — с 2025‒2026 до 2026‒2027 годов.

Что купить

Сейчас Сбербанк выделяет два сектора с высоким уровнем M&A-активности и потенциалом к консолидации — АПК и пищепром. «Рынок вернулся к базе начала 2000-х: стали образовываться российские большие структуры, они занимаются активной консолидацией, выстраиванием холдингов в FMCG (fast-moving consumer goods, товары широкого спроса. ― “Монокль”)», — говорит Олег Михайловский.

После бурных 2023‒2024 годов, когда банки активно продавались и покупались по завышенным оценкам, наконец настало адекватное время для тех, кто хочет купить банк, говорит Константин Каричев, управляющий партнер консалтинговой компании GRM. Банки с активами до 1 млрд рублей сейчас стоят 1,5 капитала. Цены «охлаждает» тот факт, что ЦБ открыл окно для регистрации новых банков, добавляет юрист: это занимает один год, зато в итоге «на руки» можно получить чистый банк безо всяких скелетов в шкафу.

Сейчас в России два сектора с высоким уровнем M&A-активности и потенциалом к консолидации — АПК и пищепром

А вот что касается популярной IT-сферы, то тут инвесторам самим приходится бегать за компаниями ― в силу специфики IT-бизнеса. «У нас в последнее время основной бизнес-процесс — продать себя хорошим компаниям, — говорит Павел Охонин, исполнительный директор и партнер Kama Flow (управляющая компания Венчурного фонда Национальной технологической инициативы). — Убедить их, что им вообще нужны деньги. Как вы думаете, за прошлый год сколько процентов IT-компаний привлекали внешние деньги? Три процента. Остальные развивались на свои прибыли. У них нет даже идеи, как деньги утилизировать, они не понимают, зачем IPO».

Где взять деньги

Рынок private equity в России крошечный — 0,8% ВВП. Его функция — своеобразный мост между бизнесом, который принадлежит только основателю, и публичной, торгующейся на бирже компанией. При этом на Западе на рынке private equity активны крупные игроки — эндаумент-фонды, страховые компании и т. д. Нам на это рассчитывать нечего, поэтому все надежды российские фонды private equity связывают с частным, розничным инвестором, точнее с состоятельными инвесторами.

И тут есть интересный феномен: управляющие активами говорят, что вложения у таких людей связаны с эмоциональной составляющей больше, чем можно было бы ожидать.

«“Физикам” невозможно продать идею держать актив восемь-десять лет с негарантированным выходом, — говорит Павел Охонин. — Поэтому в основном продают не только финансовую историю, а причастность к коммерческому прорыву, крутым сюжетам, знакомство с фаундерами». Как выразился исполнительный директор Kama Flow, сейчас инвестиции private equity — это что-то между лайфстайлом и финансами.

«Что может мотивировать человека на пять, на восемь лет вложить свои деньги и иметь очень мало шансов на досрочный выход, так это действительно какая-то интересная идея», — подтверждает директор по анализу финансовых рынков и макроэкономики УК «Альфа-Капитал» Владимир Брагин. Он рассказывает, что «Альфа-Капитал» сейчас предлагает клиентам private equity войти в проект создания космического аппарата. «Мы столкнулись с тем, что часто клиенты в это откровенно не верят, но говорят: нам интересно, мы хотим в этом участвовать», — говорит Брагин. Порой свое желание инвестировать объясняют фразой «За державу обидно». Еще одна сделка, которую «Альфа-Капитал» предлагает состоятельным клиентам, — войти в буровой бизнес. «Есть хорошая буровая компания, хорошая сделка, отличная финансово, но очень тяжело идет, — рассказал Брагин. — “Все хорошо, но, понимаете, это все-таки не космос”, — говорят клиенты. Этот пример показывает, насколько важно искать эмоциональную составляющую. Финансы важны. Но вместе с тем, чтобы заработать, нужно что-то еще».