Петербург традиционно считается неким «промежуточным звеном» между Москвой и остальной частью России. Не столица, но и явно не провинция. Однако есть в этом городе нечто такое, чему могут позавидовать и моск­вичи, и жители регионов. Это городской патриотизм. Все знают, что петербуржец — это не штамп прописки в паспорте, а религия, национальность и состояние души. Это прекрасно чувствуется и за пределами города. Клип «Ленинграда» под названием «В Питере — пить» смотрит вся Россия. Москва — слезам не верящая, бездушная, ломающая и перемалывающая людей. Питер — хоть и промозглый, но несуетный и душевный. Впрочем, в Питере можно не только пить и расслаб­ляться, но и протестовать. Притом довольно успешно. Когда «Газпром» решил построить неподалеку от центра города свой небоскреб, петербуржцы взбунтовались. Митинговали, писали петиции, чуть не провели референдум. Этим протестам снисходительно умилялись: все уже решено, куда вам супротив городских властей и газового гиганта, «национального достояния»… Но прошло время — и стало ясно, что общественность победила, а скептики, как принято теперь говорить, оказались посрамлены.

Решение по газпромовской башне — не первая победа жителей города. Первую принято относить к далекому 1986 году, когда петербуржцы были еще ленинградцами (на заре перестройки, пока протестами в стране еще и не пахло, они смогли сохранить дом Дельвига, который постановили снести из-за строительства метро). И не последняя: в 2013 году жители Северной столицы смогли отстоять 31-ю городскую больницу, которую собирались сделать медучреждением исключительно для сотрудников Верховного и Арбитражного судов. Случались, конечно, и поражения, в том числе довольно чувствительные — например, в прошлом году, когда городские власти решили присвоить мосту через Дудергофский канал имя Ахмата Кадырова.

И вот губернатор Петербурга Георгий Полтавченко решил передать в пользование Церкви Исаакиевский собор. По традиции не поинтересовавшись мнением жителей города. Чем закончится противостояние общественности с властями Петербурга, пока непонятно. Но уже совершенно ясно, что активное противодействие горожан (среди которых такие именитые петербуржцы, как Даниил Гранин, Михаил Пиотровский и Александр Сокуров) как минимум осложнило процедуру передачи собора Церкви. Сам по себе повод для протеста кажется малосодержательным: и в России, и в мире много исторических зданий, которые одновременно используются и религиозной общиной, и как общественное пространство, и как туристический объект. Например, в Риме это обычная практика. Разумная политика заключалась бы в компромиссе между интересами разных сторон — Церкви, музейной общественности, властей, при решающем слове горожан. Но обычная драма российской публичной политики состоит в том, что в подобных конфликтах быстро забывается повод: «оппозиция» клеймит власть и заодно Церковь, доходя до призывов расквитаться с засильем попов в духе большевиков; власти, не желая коммуницировать с разумной частью общества, пари­руют — мол, не с кем разговаривать, одни крикуны да враги родины и веры… В Москве, пожалуй, до этого мы бы скатились быстро. А вот петербуржцы пока удержались в рамках темы и здравого смысла. Не все, но в основном.

При этом и шансы на диалог с общественностью, и приемлемое для разных групп решение есть. Судя по всему, питерские власти приняли решение о передаче Исаакия самостоятельно, без консультаций с Кремлем, рассчитывая как-то сгладить впечатление от «моста Кадырова» и поднять свой рейтинг, помирившись с питерцами, которые, как часто у нас бывает, в основном православные. Но осчастливить против желания невозможно. Региональные власти получили еще больший скандал — потому что их действия опять были восприняты как попирающие интересы граждан и города.

А народ презирать нельзя.