Район вокруг станции метро «Молодежная» никогда не отличался оригинальностью. Панельные пятиэтажки вокруг метро однажды начали сносить. Старая жизнь робко отступила: обрывки обоев, обломки стен, оставленные цветы на подоконниках. Когда наконец сдали первые три 16-этажных дома с кирпичной отделкой, казалось, «Молодежке» повезло — появился шанс, что безликий старый район преобразится. Но к настоящему времени вокруг выросли десятки высоток, никак не сочетающихся друг с другом. Самым ужасным стал глухой, облицованный цветными панелями дом в форме буквы «Г»: его длинная часть разрезала пополам квартал. Мы решили попросить профессионалов приехать сюда и дать свое экспертное заключение по развитию района.
Пока архитектор Юрий Эхин преодолевает пробки по пути к нам, мы с урбанистом Антоном Городничевым и социологом Татьяной Касимовой выходим из метро. И бесстрашно идем к самому жуткому дому в этой коллекции, прозванному в соцсетях «вертикальным бараком». Татьяна занимается городским активизмом и объединениями жителей, самостоятельно управляющих своей собственностью. Специализация Антона — проблемы градостроительства.
Вертикальный барак
У подножия дома дуют ветра всех направлений, хотя на другой стороне улицы ветра совсем нет. — Посмотрите на это здание. Оно глухое, огромное, бесформенное и занимает собой все свободное пространство! Объясните, как принимается решение о строительстве и стал ли лучше район после этого?
— Скорее всего, это первая серия сноса хрущевок по лужковской программе, принятой еще в 1999 году, по которой должны были снести 1700 домов, — объясняет Антон Городничев. — В нее было заложено бесплатное жилье взамен старого. Так как жилье строили сами застройщики, они должны были окупить эти расходы. Естественно, появляется вот это! — Он выбрасывает руку по направлению к этому, так сказать, зданию.
У подножия копошатся рабочие с тряпками, приводят все в порядок перед сдачей.
— Но почему же сначала здесь построили 16-этажные дома внятной формы, с балконами, хорошими планировками, не перенаселенные и гораздо более удобные для жизни?
Антон молчит.
— Я хочу понять, как появляются такие проекты. Должен же быть какой-то план района. А этот дом ни с чем здесь не сочетается. И кажется, построен с одной целью: захватить как можно больше места.
— Во-первых, никакого плана не было, — поколебавшись, говорит Антон. — По идее, должны были разрабатывать проекты планировок, межевания разных кварталов, выделять участки. Но в Мос кве не существовало правил застройки, поэтому регулировать этажность и плотность застройки на уровне закона было нельзя. Все решалось точечно. Застройщик приходил в правительство Мос квы, договаривался о том, что он будет строить, ему согласовывали. Правила землепользования и застройки приняли только сейчас, в марте, а генеральный план не определяет плотность застройки и не является императивным для застройщика.
— А какие-то нормы при строительстве подобного дома нарушены?
— Чтобы нарушить норму, надо, чтобы она была. А ее нет, — говорит Антон Городничев.
Но социолог Татьяна Касимова считает, что какие-то нормы все же существуют.
— Дом выходит на проезжую часть, нет завесы из деревьев и кустарника. Это как? — спрашивает она у Антона.
— Спокойно пятиэтажки стоят вдоль Волгоградского проспекта, точно так же. Если участок не очень удобен по конфигурации, при согласовании всегда можно добиться того, чтобы разрешили нарушить правила. Согласовать эти изменения законодательно не запрещено.
Татьяна задумчиво смотрит на дом:
— Окна такие маленькие, кто-нибудь это замечает вообще? — спрашивает она.
Из-за дома выглядывает малоэтажный комплекс бизнес-класса, в стиле 90-х, который когда-то был укрыт за линией пятиэтажек и считался «шикарным». Справа от него — убогий двухэтажный торговый центр советских времен. Среди пятиэтажек он не бросался в глаза, но их больше нет. Напротив, через дорогу, — сияющий новый торговый центр «Кунцево-плаза».
— А как можно назвать то, что получилось? Какой мы видим здесь стиль?
— Э, стиль… — Антон не может сдержать смеха. — Назовем его эклектикой. Постмодернистские проекты, совмещение разных стилей архитектуры. Получается довольно странно.
— На мой взгляд, это просто очень дешевый проект, который раскрасили в разные цвета, — говорит Татьяна. — И он так миленько смотрится, но все равно видно, что очень дешево. Лет так через десять все будет отваливаться.
— Оно не хуже, чем пятиэтажки, — пытается защитить новый дом Антон.
— Как это влияет на качество жизни людей в этом районе? Оно улучшилось?
— Как вы сами считаете? — смеется Татьяна. — Надо еще смотреть, строятся ли школы и поликлиники. А вообще чем больше квартир, тем хуже, конечно. В пятиэтажках есть сообщество жителей, которое может собраться, что-то обсудить, решить. В таком доме собраться всем жильцам — это абсолютно нереально. И когда мы говорим о таких больших домах, мы всегда понимаем, что никакого добрососедства не сложится. Максимум, что может быть, — на уровне подъезда какая-то коммуникация.
— Если в подъезде 25 этажей, это вряд ли. Скорее, на уровне одной площадки.
— А ведь по жилищному кодексу нужно провести общедомовое собрание, выбрать управляющую компанию. Естественно, в таком большом доме идея провалится.
— Три тысячи человек должны прийти на собрание?
— Собрание может быть в очно-заочной форме. Вживую могут прийти пять человек и потом пойти по квартирам, собрать подписи за повестку дня. Понимаете, в таких домах вопросы управления очень тяжело решать. Если в них и создаются товарищества собственников жилья, это какие-то ушлые люди, которые подмяли все под себя.
— И что, через двадцать лет здесь будет гетто?
— Зависит от того, какая социалка будет. Если не будет никакой социалки, то, конечно, гетто обеспечено!
Пока мы стоим, мимо нас постоянно проезжают большие грузовые машины. Идет непрерывный поток.
Трудности перевода
— Антон, вы как специалист по градостроительству, наверное, знаете, как компания получает место под застройку и как она согласовывает строящийся проект?
— Если это свободный участок, то он идет через аукцион. Кто выиграет аукцион, тот и получит участок.
— Если компания получает какое-то место, ей не ставят задачу разработать проект, сочетающийся с уже построенным? Нет?
— А не существует архитектурных требований. Так как это не историческая часть города, то внешний вид не является принципиальным и важным. Определяется именно, как будут распределены земельные участки, где будет происходить строительство.
— Но тут живут люди. Разве не важно, в каких условиях они живут?
— Это внешний вид, а он не регулируется, потому что архитектура — дело частное. Дом — частный, его строит частный застройщик.
— Но город — не частное предприятие. Город принадлежит всем.
— Городская администрация говорит, что здесь нельзя строить дом выше 25 этажей или больше чем на полторы тысячи человек.
— А цветовое решение — существует общее для района? Нет?
— Скажем так: Москва постепенно движется к этому.
— До сих пор этого не было?
— Нет. Раньше все было всегда однотипным — те же хрущевки или брежневки. А, допустим, в Европе или США город устанавливает требования к собственникам участков, в том числе по архитектуре: как должно выглядеть. В России этого не было в течение долгого периода. Это вводится и будет обкатываться еще пару десятилетий.
— Как житель города, который не имеет отношения к архитектуре, я не могу поверить в то, что вы говорите. Я вам не верю.
— Ну, вы мне не верите, а это факт!
— Это потому что деньги, — говорит Татьяна. — Большие деньги, они решают.
— Красивая архитектура тоже стоит денег, — продолжает Антон, — а это уже часть себестоимости. Более качественные материалы — это стоимость строительства. Если решается проблема строительства жилья, вопросы архитектуры и внешнего вида отпадают сами собой.
— Даже ребенок может нарисовать такую закорючку.
— Ну, возможно, дети это и рисовали, — соглашается Антон. — Студенты архитектурного.
— Если тут нет исторической застройки, это не значит, что тут нет ничего ценного. Разве люди — не ценное?
— На мой взгляд, конечно же, люди ценные, — улыбается Татьяна. — Но вы же понимаете, да?
— Нет.
— Давайте немножко социологии. Есть теория машин роста. Она говорит о том, что городом управляют крупные корпорации, как правило, строительные. Застройщики, транспортники, те, кто дороги делает, те, кто здания строит. Те, кто строит инфраструктуру. Крупный бизнес. Их цель — максимально строить, максимально расширяться, начинать новые проекты, новые такие вот вещи.
— Красивые новые проекты? Новые проекты лучше предыдущих? — Подходящие конкретному району?
— А есть другая логика. Силы, которые противостоят машинам роста, называются прогрессистскими. Это, как правило, средний класс, люди, у которых ценности немного другие: они удовлетворили свои базовые потребности, у них есть личные деньги, досуг, время. Они не хотят, чтобы у них все было застроено в районе. Они хотят, чтобы роща была сохранена.
— Кстати, тут и была роща, там яблони цвели. Но теперь на ее месте жилой комплекс «Кислород» — вон та глыба серо-желтого цвета. Вам что-нибудь тут говорит о кислороде?
— И вот приходит крупный бизнес, который хочет построить на месте рощи огромный торговый центр, — продолжает Татьяна. — Люди хотят, чтобы все оставили как есть, чтобы остались парки и леса. Это вступает в противоречие с логикой бизнеса. Зачем лес? Нужно все вырубить и застроить панельными домами.
— Вы же говорите, тут стояли пятиэтажки, — парирует Антон. — А жители этих пятиэтажек хотели, чтобы им дали новые квартиры. Но чтобы эти люди получили новые квартиры, нужно построить вот это! — он показывает на разноцветного монстра. — Чтобы это окупилось!
— Необязательно же «это» должно быть такое страшное.
— Просто случай.
— Случайно получилось?
— На самом деле да. У нас пока нет культуры покупки качественной архитектуры.
Антон и Татьяна уходят вглубь района, вдоль глухой новой стены, чтобы посмотреть на бизнес-класс из 90-х. А через пешеходный переход от нового торгового центра «Кунцево-плаза» уже идет архитектор Юрий Эхин.
Цветной ящик
— Существовал ли какой-то план развития этого района, как вы думаете?
— Смотря что вы понимаете под словом «план», — говорит Эхин. — Был генеральный план, на котором были нанесены все строения, указана их этажность, а потом уже каждый застройщик конкретизировал это все под свои цели, и получился вот такой разнобой. Мне вот такие панельные здания не очень нравятся, это морально устаревшее жилье.
Он показывает на коричневые 16-этажки с кирпичной отделкой, которые казались мне меньшим злом.
— Но более продвинутой считается вот такая технология, — он показывает на разноцветную стену, вдоль которой возвращаются к нам Антон и Татьяна.
— Это жилой дом, как вы думаете?
— Не знаю, — с сомнением говорит он. — Не знаю, что это.
— У него балконов, например, нет.
— А это неважно, зато есть кондиционеры, так сказать.
— Бесплатные! — подошел Антон. — Я проект уже посмотрел: квартира 12 миллионов и бесплатный кондиционер.
— Ну, это за счет отсутствия вентиляции. По слухам, ее здесь нет. И для такого жилья — цены громадные.
— Скажите, почему он такой странной формы? Он занял собой всю свободную площадь.
— А это коммерческий проект. Это единственный ответ.
— А как же…
— Эстетика? Гармония? — перебивает Эхин. — Не всегда. Что нас так сильно беспокоит в последнее время — очень серьезно понизились критерии качества застройки, все переводится в область коммерции. Такие сооружения мои коллеги называют «цветной ящик». Цветной ящик, и все.
— Он лучше, чем старые пятиэтажки?
— Честно говоря, не знаю. Сносимые серии пятиэтажек действительно надо было сносить.
— Но район мог бы получить нечто более гармоничное.
— Вот здесь я с вами согласен. Можно было это сделать, но, к сожалению, городские власти пошли вот по такому пути. Есть инвестор, который приобрел себе земельный участок, и он счел за благо поставить такое сооружение. И продать.
— Можете ли вы дать какое-то архитектурное заключение по этому району? Что здесь получилось? Хорошо это, плохо?
— Честно говоря, на мой личный вкус, здесь не очень комфортно. Огромные башни, ящики эти цветные. А на человеческом уровне — вот мы стоим: бордюры кривые, лестницы какие-то непонятные. Что-то еще предстоит сделать, но я думаю, что даже если довести это до японского блеска, то все равно вряд ли будет хорошо.
— Когда вы смотрите вокруг, вам какой-нибудь дом здесь нравится?
Он умолкает.
— В принципе, не существует же никакой комиссии, которая оценивает эстетический вид проекта перед выдачей заключения с разрешением на строительство? — интересуется Антон у старшего коллеги.
— Ну как же, есть градостроительный совет.
— И он прямо по всем этим домам?
— По каждому дому.
— А с какого года именно эстетику оценивают? — не унимается Антон.
— Эстетику оценивали всегда, — удивляет его Эхин. — Я был заместителем архитектора крупного города в конце 80-х и в начале 90-х. Это та работа, которой непосредственно занимаются главный архитектор и его служба.
— А основания для отказа? Как отказать? — спрашивает Антон. — Выглядит, может, не очень, но это не катастрофа.
— Это катастрофа, — возражает Эхин. — Я не вижу ни одного въезда на парковку — а куда люди будут ставить машины? Это первое, с чем люди столкнутся. Жить в таком доме, вообще говоря, ужасно.
— Может, какой-то дом в округе все-таки нравится вам?
Он осматривается с сомнением.
— Не знаю. В той или иной степени они все приемлемы. Не надо доводить до абсурда или до идеала. Это город, развивающийся организм. Какие-то постройки более ранние можно привести в порядок.
— А как они сочетаются между собой?
— Ансамблевости здесь точно нет, и такая цель, видимо, не ставилась. Почему это было сделано, большой вопрос. Я бы такой вопрос задал.
— Когда принимают решение о строительстве дома, смотрят ли на то, как он сочетается с существующими?
— Обязательно. Не только с существующими, но и с перспективными. Если есть проекты рядом расположенных зданий, то все смотрится в сочетании.
— Получается, где-то есть люди, которые смотрели на этот район, и им все нравилось. Думали: вот еще такой добавим дом, здесь такой поставим комплекс?
— Не хочу обижать своих коллег, — говорит Эхин. — Но, по правде, это работа главного архитектора города. Его непосредственная обязанность.
За метро стоит бледно-желтый дом середины нулевых. Но теперь к нему прилепилась новая цветная башня — прямо встык. Другая такая же стоит на приемлемом расстоянии. Почему так?
— Вопросы тут есть, что и говорить. Сам по себе капиталистический строй не означает плохой архитектуры. Наоборот. Во всех европейских или североамериканских странах прекрасная застройка. Здесь дело в другом. С отношением к архитектуре вообще у нас в стране сложилась такая ситуация, которая уходит корнями в середину 50-х. Когда архитекторов отстранили от решения жилищной проблемы, получилось, что это решение было отдано в руки строителей, которые могли строить пятиэтажки, притом быстро. Многие архитекторы ушли из нашего цеха. Обратите внимание: сталинские дома эстетичные, правильно? Там и детали, там и потолки, и рядом со зданием стоять приятно, и ансамбль есть. И по отношению к ним таких вопросов, как сейчас вы задаете, не возникает. Тогда у архитекторов была очень серьезная роль. Архитектор отвечал за застройку. Не за проект, не за какую-то стадию, не за согласование, а именно за саму постройку. Потому что даже хорошо нарисованный проект — если он потом реализуется без участия автора — воплощается в очень странное сооружение.
— Как изменится человек, который будет жить в этом районе? Который родится и вырастет здесь?
Антон и Татьяна смеются, а Эхин берет паузу.
— Как он изменится? Не знаю. Кем вырастет? Могу привести хороший пример из американской истории. Когда у нас в 60-е — 70-е годы стали застраивать все микрорайонами, типовыми домами, то американцы, глядя на Советский Союз, решили сделать у себя примерно так же. Работает же у русских. Построили все буквально один в один, заселили асоциальными элементами, у которых нет денег, и тут же все превратилось в кошмар. До такой степени, что полиция боялась заехать. В конце концов, власти поглядели на это и решили все снести. Вот ответ на вопрос, каким будет человек.
— Отличная идея! Потом все это снесут?
— Не знаю. Москва в таком размере уже совершенно некомфортна.
Котлован
Мы пошли прогуляться по району. Слева от метро стоит бледно-желтый дом. Если пойти вправо по Ельнинской улице, там обнаружатся такие же квадратные комплексы. В сторону Рублевского шоссе ведут ворота, образованные комплексом «Кислород» и точной его копией. Оба создают ощущение безвоздушного пространства.
Мы проходим ворота и оказываемся у стройплощадки. Над котлованом работает подъемный кран. Внутри котлована звенит и скрежещет. Через дорогу достраиваются здания чуть более оригинальной формы: они похожи на коробки, вразнобой поставленные друг на друга. Рядом рабочие проводят топографическую съемку местности.
— Город должен развиваться, — говорит Эхин. — Необязательно все причесывать под одну гребенку. Но во всем должна быть гармония. А гармонией управляет только архитектор. Вообще говоря, город — это система 14-го уровня сложности. Чтобы она нормально функционировала, здесь не должно быть никакого любительства.
С места, где мы стоим, можно наблюдать за тем, как менялся город во времени: пятиэтажки 50-х и 60-х, девятиэтажки 70-х, 14-этажки 80-х, круглая башня из 90-х. Вдалеке стоят три обновленные 12-этажки: в них поставили пластиковые окна, сделали новую облицовку — зеленую, голубую, желтоватую. Они успели попасть в программу капитального ремонта, видимо, уже ставшую неактуальной. За стройкой стоит 40-этажная высотка, отливающая зеленым стеклом, которую непременно хотел показать нам Антон Городничев.
— Во-первых, сорок! — с энтузиазмом начинает он. — Во-вторых, видите пятиэтажку?
— Где?
К основанию 40-этажной скалы прижался старенький 9-этажный дом; рядом с высоткой он кажется таким маленьким, что Антон перепутал его с пятиэтажкой. Пятиэтажка тоже есть, с другой стороны стройки. Она кажется гусеницей, ползущей по холму.
— Очень странно, что ее не снесли, — замечает Антон.
— Что вы чувствуете, когда стоите здесь?
— Хочется отсюда уйти! — говорит Татьяна.
— Ну, пойдемте тогда.
— А может, как-то через дворы пройдем? — с надеждой спрашивает Антон, и мы идем через дворы.
Под дворами мы, не сговариваясь, понимаем дворы пяти- и девятиэтажек — у высотных новостроек дворов, кажется, нет.
— Антон, а чем вам нравятся дворы пятиэтажек?
— По моим личным представлениям, именно дворы пятиэтажек создают более комфортную среду. Потому что малоэтажная застройка не пугает. Отпустить ребенка во двор не страшно: даже с пятого этажа видны окрестности, и «иди домой, поздно уже» — это легче крикнуть с 5-го этажа, чем с 25-го. Дома не давят на человека. Сорок лет спустя здесь выросли деревья, и теперь они создают ощущение города в лесу.
Разговаривая, мы входим во дворы пятиэтажек, где стихают шум и ветер. Некоторые из этих домов уже навсегда остались в тени выросших вплотную высоток.
— То есть несмотря на то, что жилье морально устарело, это были комфортные дворы, которых у людей больше никогда не будет?
— Ну да.
— А когда мы здесь стоим, какие у вас чувства?
— Хорошие чувства, — потеплевшим голосом говорит Юрий Эхин.
— Здесь ветер не дует, — улыбается Татьяна.
— И главное, их можно было бы сохранить, — говорит Юрий Эхин. — Мой друг, архитектор Алексей Кротов, реконструировал пятиэтажку на Химкинском бульваре, в которой и живет. За девять месяцев там надстроили четыре этажа, пристроили шикарные лоджии, лифты, мусоропроводы, холлы, поменяли планировку, тепло- и звукоизоляцию сделали.
— Что вызывает у вас хорошие чувства?
— Гармонично все. Как-то нет той суеты, которая есть там, — говорит Эхин.
— Спокойно здесь, — говорит Татьяна. — Есть ощущение дома.
— А там был какой-то стресс?
— Да, — говорит Эхин. — Все время как тараканы бегают туда-сюда. Это нехорошо.
— Ну так мы с вами ретрограды. Противимся прогрессу.
— Сломать то, что комфортно, и построить то, что некомфортно, — это не прогресс.
На улице женщина собирает подписи: фирма, которая владеет олимпийской велодорогой на Крылатских холмах, собирается расширить спортивные постройки. Жители против.
