«Проснулся от жуткой вони. Позвонил в 112. Сказали, я не первый. Очень ценный ответ». Это пост в группе противников мусорного полигона Кучино в сети «ВКонтакте», и подобных сообщений там сотни. Каждый день местные обитатели обсуждают невыносимый запах и гарь. Наступление весны для тех, кому не посчастливилось жить неподалеку, всегда омрачено смрадом: в теплое время года свалки горят чаще.
«У кого-нибудь есть список телефонов, по которым звонить в случае вони? Сейчас в Южном Кучино невозможно открыть окна! — пишет местная жительница. — Хочется задрать их звонками, особенно в момент приступа астмы!»
Свои посты люди подкрепляют фотографиями дыма над свалкой и сканами ответов на жалобы: чиновники пишут, что меры приняты, а правила соблюдаются. Но люди в панике: они не верят ни в соблюдение экологических норм, ни в обещания, что полигон скоро закроют. Отчаявшись, они решили провести экспертизу воздуха за свои деньги и предъявить результаты властям.
— Когда у нас в руках будут результаты независимой экспертизы, мы наконец будем знать, чем отравлен воздух, которым мы дышим, — говорит Александр Моничев, который живет неподалеку от полигона «Кучино». — И тогда уже будем не вопросы задавать, а претензию направлять в администрацию президента!
Что внутри
Обычный горожанин накапливает за год два кубометра мусора. Пятьдесят тысяч жителей — это сто кубометров, миллион жителей — два миллиона кубометров мусора. Свалки гниют, горят, о травляют воздух метаном и диоксидом углерода, а землю и воду — фильтратом, замешанным на ртути и ядохимикатах. Мы выбрасываем на свалку ртутные термометры и люминесцентные лампы, тонны пластиковой упаковки, лекарства, строительные отходы, краски и лаки. И если ничего не сделать, свалка будет отравлять все вокруг столетиями.
Алексей Киселев уже много лет занимается проблемой отходов в Гринпис России и руководит программой, которая так и называется — токсическая. Он знает все о вреде полигонов для человека. — Сажа, которая садится на ваши легкие и бронхи, уже вряд ли когда-то выйдет из вашего организма, — говорит Алексей Киселев. — С ней в легкие попадают токсичные канцерогенные вещества, которые образуются при горении отходов. Свалочный фильтрат может попадать даже в колодцы, а ведь он вымывает из отходов ртуть и яды, тяжелые металлы, хлорорганические соединения и продукты гниения, возникающие внутри тела полигона. Все это может вызывать мутации. Сегодня человечество использует порядка 100 тысяч химических веществ, а опасные свойства изучены лишь у трети из них.
Третья проблема — птицы и грызуны, которые обитают и кормятся вблизи свалки. Они могут становиться переносчиками опасных заболеваний.
Гора жизни
Игорь и Анна вызвались помочь мне подобраться к горе с той стороны, где на свалку въезжают мусоровозы. Со своим шестилетним сыном Андреем они переехали сюда из другого района. Ребенок теперь постоянно спрашивает родителей: зачем?
За шлагбаумом видны строения, над которыми возвышается мусорный полигон. Подхожу к КПП. Спрашиваю охрану на входе, как пройти; отвечают, что это въезд не на полигон, а на склады. Рядом другое строение, с фонтаном — иду туда. Там меховое ателье. Близость свалки никого тут не смущает.
Игорь разворачивает машину и везет нас другой дорогой, навстречу попадается порожний мусоровоз. Значит, направление правильное. Через несколько минут подъезжаем к веренице оранжевых самосвалов, выстроившихся в очередь на разгрузку. Приехали.
Перед въездом на свалку расположены разные «строения»: приемка металла, мазута, кое-как сбитые лачуги бомжей, которые находят на свалке еду, одежду и работу. Выглядит все диковинно и ужасно. Игорь открывает окна, чтобы лучше все рассмотреть. Салон авто моментально наполняется тем же едким запахом, к которому теперь примешивается еще и сероводород. Как ни странно, на полигоне действуют две линии по сортировке мусора, и какая-то его часть каждый день отправляется на переработку.
За воротами виднеются несколько строений, заправка, на которой наполняют баки два грузовика. К КПП сейчас не подобраться — занято. Есть еще дорога влево — сворачиваем туда. Едем вдоль мусорной горы.
— Ого! — мальчик прилип носом к боковому стеклу авто.
Размеры полигона способны впечатлить не только ребенка. Этого не передать и не объяснить словами — это нужно видеть. Едешь и едешь, а «горная цепь» все не кончается.
— Как же тут воняет, — жалуется ребенок.
За забором с колючей проволокой вдоль свалки выстроилось десятка два вагончиков: одни совсем убитые, другие получше, третьи — совсем новые. За окнами некоторых висят пакеты, типа холодильника. Кое-где на окнах хозяева попытались устроить какое-то подобие штор.
— Смотри, у них свалка даже за территорией! — говорит Игорь.
В стороне от въезда желтый экскаватор заваливает землей тлеющий мусор.
Ноль отходов
Ноль отходовПоследний рабочий день полигона Кучино намечен на 31 декабря 2019 года. Потом должна начаться рекультивация. Старт рекультивации переносили уже несколько раз. Предыдущий «последний» день остался в 2014-м.
— Рекультивация — долгий и сложный процесс, она займет не один год, — объясняет руководитель токсической программы Гринпис Алексей Киселев. — Недостаточно ведь просто закрыть свалку и завалить землей. Нужно 20–30 лет наблюдать, как идет процесс, нет ли возгораний… Да и будет ли это вообще? В 2004 году, когда сносили и заново строили гостиницу «Москва», строительный мусор везли как раз в Кучино. Я стоял тут и смотрел. Этот мусор как раз нужен для рекультивации: слой биологических отходов должен сменяться слоем твердых, потом грунт… Но ничего так и не началось — только количество отходов увеличилось.
Однако выход есть. Некоторые города мира уже используют программу Zero Waste, или «ноль отходов», и перерабатывают все, что можно переработать. Мусор для них — словно рог изобилия: из него можно получить новый пластик, стекло, металл, бумагу, электроэнергию, компост и газ. Сан-Франциско перерабатывает 80 процентов своих отходов, а к 2020 году планирует достичь 100 процентов. У Москвы потенциал не меньше.
— В Печатниках есть замечательная Курьяновская станция аэрации для очистки сточных вод, — говорит Алексей Киселев. — Ее биогазовая камера производит экологичный газ, который можно использовать как топливо. Увеличив количество таких станций, мы можем легко трансформировать органические загрязнения в биогаз.
Беда в том, что раздельным сбором и правильной утилизацией мусора занимается менее одного процента населения. В условиях абсолютного отсутствия инфраструктуры их можно назвать подвижниками.
Директор Центра экологических инициатив Владимир Кузнецов больше 25 лет строил свой бизнес на мусоре — и разочаровался в этом.
— Кому нужны раздельный сбор и переработка мусора? — спрашивает он так, будто это не он создал десяток современных площадок по раздельному сбору мусора в Москве. — Должностным лицам? Нет. Все живут от объема. Поймите, нашим чиновникам невыгодно, чтобы уменьшалось количество мусора! Ситуация не изменится, пока отходами занимаются 5–7 ведомств: у каждого из них свои интересы.
Никакого влияния на положение вещей не оказывает даже специальный закон «Об отходах производства и потребления», где сказано, что сокращение, снижение опасности и переработка отходов — приоритет государственной политики. Когда сваливание мусора в кучу уже приносит высокие доходы, что-то менять очень трудно.
Например, Минприроды Московской области оштрафовало фирму, управляющую Кучинским полигоном, на 890 тыс. руб лей. Говорят, фирма не проводила рекультивацию и сжигала мусор.
— Росприроднадзор живет на нарушениях так же, как административные инспекции, — продолжает рубить сплеча Владимир Кузнецов. — Чем больше нарушителей они поймают, тем больше будет проблем, тем здоровее они будут как ведомство… Нам нужно создать одно ведомство, точнее комитет, и передать ему все полномочия по отходам. А населению этого не надо: «Вот я бросил, а вы уберите, чтоб чисто было!»
К сожалению, он знает, о чем говорит.
Теория относительности
— У нас дома даже при закрытых пластиковых окнах иногда так воняет, что дышать нечем, — рассказывает жительница города Железнодорожного Екатерина. — Запах идет по вечерам, часов с восьми, девяти. Видимо, когда уже никто не проверит, начинают жечь.
Вместе с Екатериной и ее семьей мы едем на полигон Кучино.
Рядом с ней на заднем сиденье сидит 10-летняя дочь Альбина. Запах горящей свалки присутствовал в ее жизни с самого рождения. Машина сворачивает, пересекает речку Пехорку. — Раньше она была такой широкой, что императрица Екатерина плавала по ней на кораблях, — не отвлекаясь от дороги, говорит муж Екатерины.
Машина останавливается возле домиков, похожих на дачные.
— Вот, смотрите! — выходя из джипа, говорит Екатерина.
И тут мой взгляд упирается в гору. Минимум 50 метров в высоту, склон отличный, крутой.
— С нее можно на доске или на лыжах гонять зимой, — предполагаю я.
— Со свалкой в Балашихе так и сделали, — не удивляется Екатерина.
— Широкая какая!
— Это вы видите только треть, — замечает она.
Над мусорной горой кружатся вороны и чайки. До свалки метров сорок: кустарник и грязь. Домики стоят у самого подножья Феньки — так местные жители по-свойски называют свалку. Даже в прохладный свежий день в воздухе стоит неприятный запах. Горький, сладкий и едкий.
— Хорошо, сегодня еще не пахнет, — говорит Екатерина.
— Как это так? Я хорошо чувствую.
— Ну, мы, наверное, уже привыкли. Но считайте, что сегодня не пахнет.
Я пошел спросить у местных, почему они продолжают здесь жить и сколько стоят их дома. Как ни странно, оказалось, что почти никто из хозяев не боится выращивать овощи в теплицах и собирать урожаи с вишневых и яблоневых деревьев. Пускать внутрь никто не хотел, но тут из-за поворота вышла женщина с пакетами продуктов.
— Скажите, как вы тут живете? Свалка же прямо под окнами.
Она остановилась, поставила пакеты на траву.
— Я с Украины сама, живу здесь около трех лет. Как мы там в подвалах от бомбежек прятались, так тут почти рай.
