Буквально несколько дней назад жители Москвы рассказывали мне о своих мечтах — сходить в туалет так, чтобы соседи не слышали, и принять горячую ванну. Дело было в туалете, поделенном сгнившей фанерой на четыре отсека. Мне предложили зонтик — с потолка капало. Попросили проявлять бдительность и осторожность — иногда от потолка отлетают куски бетона и могут убить. Так и было сказано: «Могут убить»

Моя первая индивидуальная ассоциация — старушка из деревни Веселое, что напротив украинских позиций в Авдеевке. Старушка пошла в туалет, влетела мина и чуть ее не убила, оставив в туалете дома примерно такую же картинку, какую я наблюдала на прошлой неделе в Москве, в домах коммунального типа, расположенных по адресу Измайловский бульвар, 15, Пятая Парковая, 5 и Седьмая Парковая, 19.

В эти дома когда-то поселили строителей московской Олимпиады, пообещав, что через пару лет все они получат благоустроенные квартиры в новых домах. Постепенно измайловские дома расселялись, в них прописывали детдомовцев, достигших совершеннолетия, сами дома пустели, ветшали, но жителей оставалось еще много; они обзаводились семьями и старились тут, ожидая своей очереди, — а очередь костенела, ничего не менялось, двигалось только время. 

Потом в Москве в 2017 году заговорили о реновации, о сносе пятиэтажек, и дома в Измайлове неожиданно оказались в центре внимания. Они открыли двери для всех желающих в свои коридоры — длинные, темные, заставленные  старой мебелью, сумками, детскими игрушками (некоторые из них еще советского происхождения). В коридоры, где тусклые люстры и днем и ночью отражаются в желтом линолеуме, чахнут серые орхидеи на тумбах, из кухни течет сырость паров от кипящих кастрюль. В домах нет горячей воды. По документам, они изношены на 75 процентов. В комнатах площадью 13 или 14 квадратных метров прописаны целыми семьями — и в полном составе живут, каждый день выходя в эти самые коридоры, которые должны были увести в светлое постолимпийское будущее, но путь застопорился, будущее потемнело. И моя следующая ассоциация — бомбоубежище в Донецке на Трудовских. Там такие же коридоры. С одной разницей: там война, а здесь — Москва.

Часто герои репортажей в разных уголках моей родины задают мне вопрос: «А вы понимаете, что это такое, когда дома нет? Понимаете, не просто дома нет, а вообще нет?» Кивая головой, я это осознаю, но ассоциативно не понимаю — ведь мне не приходилось спать на траве под дождем, в сарае или в старой машине оттого, что крыши над головой у меня нет. Не просто нет, а вообще нет. Мечта полежать в горячей ванне или сходить в туалет так, чтобы тебя из-за фанеры было не слышно, непонятна и неприятна до тех пор, пока не проассоциирована лично с собой. — Хотя бы раз в неделю… — говорит пожилая строитель Олимпиады о ванне с горячей водой.

Эти дома могли бы стать символом реновации, ее оправданности и заботы о благоустройстве москвичей. Если бы они попали в списки сносимых домов. Но этих домов в списках не оказалось. Жильцы домов объясняют это так же, как, например, жители разбитого под Дебальцево Никишино объясняли отсутствие государственной помощи в восстановлении домов, или как жители бомбоубежища на Трудовских объяснили тот факт, что их не перевезли из опасной зоны. «Нас забыли», — одними и теми же словами говорят одни, другие и третьи. украинских