Тесть в тесте
Люди передавали слух, что повар убил тестя и пустил его в начинку для чебуреков при помощи промышленной мясорубки. Еще говорили, что в тот день кто-то из посетителей почувствовал необычный привкус. Скорее — приятный. Газеты же об этом случае писали скупо, наведя туману: в какой-то популярной чебуречной в центре Москвы, по неподтвержденным данным. Цитировали следователя: «Найденные останки составляют единое целое, 55-летний Николай Х. задержан на рабочем месте».
А вскоре, хоть дело и скандальное, шумиха как-то сама собой сошла на нет. Но нашему народу ведь мало равных в умении читать между строк. В «Дружбе» все произошло, где же еще, убеждали городские знатоки с краеведческой лихостью во взгляде. Появилась тотчас и хохма про тестя в тесте, и русского Суини Тодда навоображали. А почему раздувать не стали — так это потому, что многие влиятельные граждане здесь обедают, вспоминая свою советскую босоногость.
Случись похожее в другом заведении общепита — настал бы ему конец. Но только не «Дружбе». Ее репутация ничуть не пострадала. Похоже, наоборот. Ну и впрямь: если бы этой истории не было, то ее следовало бы выдумать. Вот что значит — место силы.
Монада что-то не цветет
— В апориях Зенона есть парадокс летящей стрелы: в каждый миг полета она занимает какое-то пространство, то есть покоится в этом пространстве. Так же и с культурой, — бурно жестикулируя перед лицом собеседника, говорит малый лет сорока, с серьгой в ухе, в потертой кожаной «косухе».
— Если по Зенону, то антиномия какая-то получается. Лучше взять Платона, который так о культуре не рассуждал, конечно, но вполне мог бы: что это — идеальный предикат онтологически материального, — отвечает перезрелому рокеру элегантно одетый господин с бородкой-эспаньолкой и шелковым платком вокруг шеи.
Эти двое расположились за соседним с моим столиком в чебуречной «Дружба» и ведут, жонглируя культурологическими терминами, глубокомудрую беседу, из которой если я что и понимаю, то только то, что я ничего не понимаю. Между тем они уже хорошо набрались и потому стали громогласны, из-за чего их слова слышны не только мне, но и всем окружающим. Слышны и вот той хипстерской компании, обсуждающей преимущества велосипеда на электрической тяге перед обычным городским. Они тоже не стесняются децибелов. И вот той троице в DG- костюмах и дизайнерских очках, молча жующих и лишь изредка изрекающих что-то финансово-экономическое, вроде: «Боричку надо убедить поубавить аппетит, хотя бы до десяти процентов». Такие и вовсе, кажется, тихо говорить не умеют. И даже — той супружеской паре пенсионеров, у которых не приживаются яблони на дачном участке, что можно заключить из их разговора на повышенных тонах, но повышенных не из-за ссоры, а из-за плодово-ягодной привычки общаться друг с другом на расстоянии нескольких грядок.
Иногда одни разговоры как бы всплывают на поверхность белого шума, заполнившего небольшое помещение, иногда — другие. Порой разговоры перемешиваются, и тогда можно услышать, как лейбницева монада с глубоким протектором не в состоянии выиграть тендер ввиду поздних заморозков.
Полчаса спустя перемешиваются и люди. За этими высокими столами сразу возникает удивительное чувство локтя, товарищеский какой-то дух — как бы все становятся родственниками или, по крайней мере, соседями по старой московской «центровой» коммуналке.
Философы подливают пенсионерам из армейской фляжки, пенсионеры угощают хипстеров вареньем из еловых шишек, «собственноручно сваренным», деловые охотно берут у хипстеров визитки, потому что те занимаются дизайном очков.
В какой-то момент в «Дружбу» вваливается новая группировка, кажется, актерская. Они с гитарой, пришли что-то отмечать, может, премьеру спектакля. Вскоре предсказуемо раздаются первые аккорды. И непредсказуемо гремит мелодия из фильма «Белорусский вокзал». Кажется, спектакль был патриотический. Сначала запевают музыканты, затем два самых поддатых столика. И вот уже вся чебуречная нестройно выводит: «Десятый наш десантный батальон». Даже среднеазиатские гастарбайтеры пытаются набитым ртом промычать в такт.
Тем временем напротив меня тормозит свою стальную тележку на колесах дама в безупречно накрахмаленной наколке и невозмутимо спрашивает, кивая на грязную посуду: «Убирать?» Это одна из трех граций заведения. Или фурий. Еще две похожие — с халами на голове и в золоте — на кассе и раздаче.
С розочкой — за девятнадцать
Разместившаяся в старинном купеческом доме, чебуречная «Дружба» на Сухаревской площади, бывшей Колхозной, и еще бывшей тоже Сухаревской — легендарная московская едальня, одно из немногих мест, если не единственное, которое почти не изменилось с советских пор. Это в своем роде Москва и есть. Во всем многообразии и столпотворении. Бережно сохраняющая традиции.
До сих пор спорят о том, когда она открылась. Некоторые ведут отсчет чуть ли не с конца сороковых годов прошлого века. Другие — с оттепели. В общем, старожилы путаются в показаниях.
А завсегдатаи, бывает, напоминают советских коммунистов, которые соревновались, кто раньше вступил в партию, разрывая на себе тельняшку со словами: «Да я же большевик с 17-го года».
— Ты — салага, откуда тебе знать, что раньше это место в народе звалось «зеленым огоньком», потому что здесь таксисты перекусывали, — говорит один.
— Сам ты «зеленый огонек»! Я помню, как здесь чебурек ели тремя ложками: двумя держишь, а в третью сок капает. Это был наш ответ китайским палочкам, — отвечает его товарищ.
— А еще тарелку бульона можно было купить за гривенник, — мечтательно вспоминает третий, но спорящие его не слышат.
Рано или поздно разговоры начинают опускаться в прошлое — таково свойство места.
Штука эта объяснимая: люди, ходившие сюда детьми, символически передают его в наследство уже своим детям, словно какую-нибудь семейную реликвию.
Не успеешь надкусить второй чебурек и выпить полста, как тебя захватывают воспоминания.
— Старик, меня уже столько лет вопрос мучает, — обращается один седовласый к другому. — Почему раньше пломбир в вафельном стаканчике стоил двадцать копеек, а такой же, но с розовой сливочной розочкой, — девятнадцать. Где тут логика?
Подумав недолго, тот изрекает:
— Приятные аномалии советской экономики.
Что скажешь, тут ностальгируют даже семилетние. Начинают разговор так: «Когда я был маленьким...»
Смерть Златовласки
Однажды в субботу, когда я был маленьким, мы с дворовыми друганами поехали на Таганку на Птичий рынок за аквариумными рыбками. Тогда многие их держали, вот и я увлекся. Кто каких купил: Серега из второго подъезда — десяток гуппи, Саня-рыжий — скалярий, Снежан — петушков. А я — только одну. Зато какую! Настоящую золотую рыбку — вуалехвоста. По правде говоря, только на нее у меня и хватило накопленных денег. Продавец сказал, что если за ней добросовестно ухаживать, то она может прожить лет десять.
А потом мы отправились в «Дружбу» — отмечать покупку чебуреками, все знали, что они там самые вкусные. Помню, взяли по одному, 16 копеек за штуку, и пристроились в углу. Лопаем и разглядываем свои приобретения — они ведь тут же на столе в литровых банках плавают. Мужики подходят — интересуются, советы всякие предлагают, каких рыб можно вместе содержать, а какие друг друга сожрут, спрашивают о корме. Мы, конечно, важные, гордые, им отвечаем.
По дороге домой я решил дать своему вуалехвосту имя. Думал недолго — пусть будет Златовласка, как в чехословацком фильме о рыцарях. Мне хотелось, чтобы это была рыба-девушка, вроде русалки.
Дома я пересадил вуалехвоста в аквариум, поставил его на холодильник и до самой ночи любовался новым питомцем, безмятежно парящим в воде.
А наутро меня ждала драма в виде рыбного супа, как неудачно пытались шутить родители, чтобы меня приободрить. Двигатель холодильника перегрелся, вода почти вскипела, Златовласка сварилась. Два дня я скрипел зубами от злости на несправедливость этого мира, даже пустил слезу. Затем родители сказали, что это их вина, и, как-то изловчившись, «достали» дефицитный в ту пору холодильник «ЗИЛ». Сколько лет прошло с тех пор? Треть века, считай. А этот «ЗИЛ» до сих пор работает, домораживая свой век на даче и напоминая мне всякий раз, когда я туда приезжаю, о жуткой смерти Златовласки.
Дуем в дырочку
Со временем «Дружба» стала чем-то вроде маркера, пароля, который отделяет своего от чужого. Ходишь в «Дружбу» на Сухаревской — свой. Брезгуешь — и говорить с тобой не о чем.
Вот появляются двое бородатых, избыточно ухоженные даже для лапшичной Новикова, не то что для «Дружбы». Огляделись надменно. Тут же вышли.
— Нет повести печальнее на свете, чем повесть о любви Сережи к Пете, — беззлобно комментируют мужики. Хотя возможно, они ошиблись.
Вот прыщавый полицейский вбегает. Деды, похоже, заслали, раз он купил сразу два десятка чебуреков, на всю патрульную группу.
«Дружба» всегда была «стоячкой». Но кого это пугает? Трудно представить, сколько бы времени здесь проводили люди, если б имелись стулья.
Спартанские условия вырабатывают любопытные навыки. Например, «стоять на локтях» или дремать на полусогнутых ногах.
Это мужское место, но здесь немало и отважных женщин.
Посетители зависают в «Дружбе» по полдня. И то верно: поедание чебурека — это целая церемония, не терпящая суеты, требующая деликатности и смакования.
— Только руками, держим за серединки, — объясняет один своей даме, которую он здесь, очевидно, выгуливает в рамках ДКМ, добрачных культурных мероприятий, и преподносит «Дружбу» и как нежную дружбу, и как тайный дар, с осторожностью извлеченный из запасников своей жизни, — откусываем кусочек сверху, так-так, не торопимся, затем чуть дуем в дырочку, чтобы остудить и выпустить жар, хорошо, теперь отпиваем бульон и — вуаля — добираемся до мяса. Ну не красота ли, а!?
Дама делает вид, что — да, что — красота. Надо так надо. Так вкусно, что можно локти откусить, говорит. Ее спутник на верху блаженства. Еще и не на такое пойдешь ради замужества.
Другая дама рекомендует спутнику приходить со своими салфетками и сворачивать чебурек вдвое, чтобы не протекало. Смысл в том, раздраженно отвечает он, чтобы по пальцам текло.
Вегетарианцам, трезвенникам, мизантропам и склонным к гламуру делать в «Дружбе» решительно нечего.
Ассортимент «Дружбы» неизменен десятилетиями: чебуреки с мясом, водка-коньяк-пиво, чай-вода. Стабильность и еще раз стабильность — вот залог ее успеха.
Единственная за тысячелетия уступка обществу потребления — повесили рекламный плакат с кока-колой.
Правда, я видел объявление: «Водки, коньяка нет!!! (Временно!)». Но это было лишь раз.
Тем более что в этом смысле «Дружба» очень демократическое заведение и вполне российское: хоть и висит знак, что свое приносить запрещено, но все знают, что если очень захотеть, то можно, и никто тебе замечаний делать не будет.
На бумажке под заглавием «Меню» — одна крупная надпись: «Чебурек». Коронное блюдо, оно же единственное, оно же первое, второе и салат, оно же — комплимент от шеф-повара. Поэтому на раздаче сразу спрашивают: «Сколько?» Чего сколько — и так всем понятно.
Словом, триумф одного наименования — делай лучше всех, и не нужно бороться ни за какие потребительские ниши.
И запомни, сынок, только наличные.
Хотите ощутить на себе насмешливые взгляды — спросите, есть ли с сыром или нет ли сметанки-аджики.
В «Дружбе» поклоняются единственному идолу, и имя ему — чебурек.
Я слышу, как за соседним столиком двое шумно переговариваются:
— Представляешь, некоторые надкусывают край чебурека и выливают бульон в стакан. Это же кощунство!
— Да это ладно… Есть такие, кто ест ножом и вилкой. Это вообще — оскорбление чувств верующих в чебурек.
То ли действительно негодуют, то ли упражняются в остроумии — поди разбери.
А если хотите ощутить жалостливые взгляды, каким встречают деревенского дурачка, то спросите пароль от вай-фая. В лучшем случае вам ответят, что это зона реальной жизни, свободная от виртуальности.
Люди, как сами говорят, на это место подсаживаются. Думаю, если произойдет невероятное и его вздумают прикрыть, то народу соберется протестовать не меньше, чем на Болотной. А до Кремля отсюда, кстати, рукой подать.
Победила «Дружба»
«Дружба» — это место, которое не нуждается в рекламе. Вообще. Ни в какой. Даже «Мерседес» нуждается, а «Дружба» — нет. Мимо будешь проезжать — ни за что не догадаешься, что вот под этой невзрачной вывеской скрывается старорежимный мастодонт общепита, лучший в своем жанре, наполненный мускулистой русской жизнью.
Тот, кто знает о «Дружбе», — тот знает. А кто не знает, так не очень-то и хотелось. Если бы здесь развешивали фотографии знаменитых посетителей, то дали бы в этом деле фору всем попсовым ресторациям. Но к чему «Дружбе» эта ярмарка тщеславия, эта дешевая популярность?! Пустое. Ом!
Сколько бы ни старались конкуренты — никто не может переплюнуть это заведение. Потому что у него есть душа. Хотя некоторые глупцы ложно называют это брендом.
«Дружба» — не забегаловка, сюда не забегают, а захаживают: степенно, намереваясь насладиться. «Воскресные папы» приводят сюда детей после зоопарка, им разрешают сидеть на подоконниках посреди фикусов. Иностранцев — чтобы поделиться городской, а то и российской экзотикой, показать дух Москвы. Провинциальных родственников и друзей — чтобы поменьше потратить на угощение: дескать, в рестораны мы всегда успеем, ты вот на это чудо полюбуйся. Приезжают и футбольные фанаты: как до матча, так и после — если матч дневной. Девушек на свидания в «Дружбу» тоже приглашают, но только либо законченные жлобы, либо законченные же постмодернисты. Любопытно было бы здесь увидеть корпоратив. А вот с собаками вход воспрещен, хотя это нигде не указано. Было бы негуманно пускать сюда собак — они бы умерли от одних только этих восхитительных запахов.
Ни-ни
Цивилизация проникает сюда с большим скрипом. Туалет появился совсем недавно. А было время, обходились и без умывальников.
Но скудость обстановки не влияет на качество основного продукта. Ведь для чебурека что главное? Правильно: чтобы при жарке масло часто меняли. Тогда не будет ни отрыжки, ни изжоги. В «Дружбе», кажется, расходуют тонны масла. А все потому, говорят, что из расположенного неподалеку на Садовом кольце управления ГИБДД сюда приезжают обедать чуть ли не генералы. А еще говорят, что даже и из Кремля руководители страны проникают инкогнито, поддаваясь студенческой привычке. И будто бы только хозяин заведения знает, кто они такие, а другие — даже не догадываются. В общем, им попробуй не поменяй масла. Ну а заканчивают истории о причинах непотопляемости «Дружбы» обычно той, что вот-де, раз-другой хотели какие-то ушлые предприниматели это помещение отжать, ведь дорогое и в центре, но сразу приехали уполномоченные гонцы «оттуда» — палец наверх — и сказали: «Ни-ни».
Действительно, частенько, главным образом в обеденное время, можно наблюдать, как рядом с «Дружбой» паркуются автомобили представительского класса с непростыми номерами, как из них выходят водители, похожие на депутатов Госдумы, и дисциплинированно отстаивают очередь, как потом выносят целлофановый пакет с чебуреками и передают кому-то в салоне, пузато восседающему на белом кожаном диванце.
Не исключено, что именно поэтому не было случая, чтобы посетителей, вышедших летом на газон продышаться и покурить, задержали полицейские. А вдруг — не того возьмешь. Или, что еще хуже, — своего.
Хотя есть еще одна версия. Мистики считают, что «Дружба» процветает с помощью нечистой силы. Дело в том, что в приснопамятные времена неподалеку стояла Сухарева башня. А внутри нее и поблизости многие годы бродила тень Брюса — то ли ученого, то ли колдуна. Так вот, легенда гласит, что в тамошних подземельях до сих пор хранятся его клады. А что? История ничуть не фантастичнее той, где тесть повара обернулся фаршем.
Впрочем, приходят сюда не столько за фаршем, сколько за атмосферой — или по…ть [поговорить] за жизнь, выражаясь человеческим языком.
Здесь не бывает серьезного мордобоя, краж и прочего криминала, несмотря на хмельные головы. Да и трудно что-то украсть, когда руки в мясном бульоне.
Здесь каждый старается потесниться, если мало места, да со всем почтением, на которое только способна натура — таково негласное правило.
На просьбу подвинуться тебе могут ответить и так: «не вопрос», и эдак: «прошу, пожалуйста». Но то и другое будет означать одно: «Водопой общий, мы с тобой одной крови».
«Филипп Патек» у тебя на руке или доисторическая «Ракета» — без разницы. Все равны, как в бане или морге. «Дружба» — заповедник настоящих человеческих отношений, каких больше нет нигде, в Москве по крайней мере. А чебурек — великий уравнитель. Тут нет сословного, национального, имущественного и прочих неравенств — только их приметы. В «Дружбе» мирно пересекаются траектории судеб тех, кто за ее пределами — антагонисты. Менты и уголовники, барыги и младшие научные сотрудники, писатели и графоманы, собачники и кошатники, фейсбуковцы и «одноклассники», журналисты и журналисты. Обстановка так умиротворяет, что «Дружба» даже не считает нужным нанимать охранника. Такой вот Ноев ковчег, где все договорились есть только чебуреки, но никак не друг друга. Где Украина обсуждается без истерик, Сирия — без телевизионного патриотизма, отечественный футбол — в соответствии с рейтингом ФИФА, санкции — к черту санкции, если есть чебуреки, а Киркоров — а Киркоров не обсуждается вовсе.
Кого тут только нет, причем в один момент времени! Офисяне из нарядного офиса МТС, расположенного поблизости, профессора Высшей школы экономики, люмпены, обязательная бригада «скорой» из «Склифа», налоговички, бомж — исключительно ради обонятельного колорита, ландшафтные дизайнеры, майоры инженерных войск.
Словом, приличная алкопублика и очень много интеллигентных рож, как можно прочесть в одном интернет-отзыве.
Да-да. Именно, что Ноев ковчег. Случись катаклизм — уцелеет только «Дружба» благодаря взаимопомощи и голубям с чебуреками в клювах, с одной лишь целью — дать нам всем новую сияющую жизнь.
Мечты, мечты. Их прерывает очередной диалог на всю катушку:
— Читал, как Ольшанский взгрел Сорокина?
— Да? Нет. Где?
— У себя в фейбучике. Сорокин написал, что русские люди агрессивны, потому что вышли родом из Советского Союза, где все строилось на зле. А Ольшанский ему и отвечает: окстись, братец, вспомни, на каком лозунге держалась вся тогдашняя госидеология?
— Ну и?
— Ну и, ну и… Сам что ли не знаешь?! «Лишь бы не было войны».
Ангел Леонид Ильич
Моя бабка была очень религиозной. Совсем еще ребенком я часто и подолгу у нее гостил, пока родители вкалывали на стройках коммунизма. Иногда она отвозила меня причаститься в какой-нибудь центральный православный храм. Там мне совсем не нравилось, потому что приходилось вслед за какой-нибудь беззубой и слюнявой старухой из той же самой ложки слизывать кагор, который требовательно пихал мне в рот строгий бородатый дядька в блестящем халате. Как-то раз меня даже чуть не стошнило на него. Но я знал, что если все эти мучения вытерпеть, то в качестве компенсации за них на обратном пути мы обязательно заглянем в «Дружбу», если нет поста, конечно, — и там я до отвала наемся чебуреков, сладких как мармелад.
А по вечерам, укладывая меня спать, бабка всегда соблюдала раз и навсегда заведенный ритуал. Сначала она вместо ночника включала телевизор и убавляла звук до самого малого уровня, затем требовала от меня, чтобы я произнес пять заветных слов: «Ангел мой, ложись со мной». А после начинала тихонько читать молитвы, какие положены перед сном. Довольно часто в телевизоре в это время выступал с трибуны очередного съезда КПСС или из президиума какого-нибудь пленарного заседания политбюро генеральный секретарь ЦК товарищ Леонид Ильич Брежнев. Спать мне, разумеется, не хотелось — я только притворялся. А сквозь прикрытые глаза видел телевизионную картинку: крупного старика в очках с золотыми блестяшками на груди, похожего — воображал я — на Деда Мороза, если одеть его в красный халат. Бабкин шепот и брежневский бубнеж сливались в единый поток звуков: «Царю небесный, утешителю, душе истины, можно констатировать, что в последнее пятилетие удалось достигнуть значительного прогресса в этом направлении, иже везде сый и вся исполняяй, сокровище благих и жизни подателю прииди и вселися в ны, переход от холодной войны, от взрывоопасной конфронтации двух миров к разрядке напряженности был связан прежде всего, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, блаже, души наша, с изменением в соотношении сил на мировой арене, Господи помилуй, в интересах прочного мира в Европе, Господи помилуй, участниками совещания коллективно подтверждена нерушимость сложившихся границ, Господи, помилуй».
Я мало что понимал в этой тарабарщине. Особенно меня интриговали слова «сый» и «конфронтация». Засыпая в конце концов, в полудреме я видел, как у товарища Брежнева вдруг вырастали белые крыльца, а на голове появлялась курчавость, как у маленького Ленина на октябрятском значке. В общем, какое-то время я был убежден, что Брежнев — из ангелов. Потом мне объяснили, что это не так. Но осадок все равно остался. Что там говорить, до сих пор бывает: кто-то скажет «Брежнев», и я представляю себе пожилого ангела, пролетающего над вечерними фонарями Сухаревской площади.
Венеру на мыло
И в то же время «Дружба» еще и театр, разумеется, где каждый исполняет свою роль.
Вот один — в модном плаще до пола. Это «трагический герой». Из категории «у некоторых искусственные зубы выглядят естественнее всего прочего». Стоит неподвижно, широко расставив ноги, устремив жесткий взгляд в окно перед собой, но одновременно и внутрь себя. Перед ним горка чебуреков, он к ним не притрагивается. Уже накатил водочки и прислушивается к своему нутру — ждет прихода. Так проходят пять минут, десять. Но вот его глаза теплеют, лицо расслабляется. Все — можно закусывать.
Вот другой. Это «сеньор из общества». Одет опрятно, но бедно. Манеры под названием «сама обходительность». С печальным видом потягивает пустой чай из пластикового стаканчика. Воображение подсказывает, что ему приходится голодать. Между тем его соседи широко наяривают — обнимаются, произносят тосты, приносят новые порции чебуреков. Его задача — стать частью этой компании. Он делает это непринужденно, с помощью двух-трех фраз. Главное — угадать темы и настроение. И вот спустя короткое время я вижу, как он сам уже разливает из чужих бутылок и угощается — «да вы берите, берите, не стесняйтесь» — из соседских тарелок.
С другой стороны, здесь ведь принято перебираться за общий стол. Для теперешней атомизированной Москвы это странно, необычно. А тут — вот оно как: …и немедленно выпил.
Есть еще «дамы в поиске» — они делают вид, что ищут пару, но на самом деле им просто одиноко. Есть «специалисты» — эти в подробностях знают обо всем на свете: и как устроен космический челнок «Буран», и сколько минут длится оргазм у свиньи. Есть «артисты» — такие никогда после 250 граммов не стерпят и обязательно что-нибудь изобразят из области искусства. Например, скаламбурят что-нибудь в стиле: «Сил есть нет».
Рассказывают, что одно время в «Дружбу» заглядывал бывший баритон Большого театра и тут же за порцию чебуреков со стопочкой исполнял узнаваемые оперные арии. Обычно же он похожим манером выступал в буфете Елисеевского гастронома на Тверской, бывшей Горького, бывшей…
Там просто акустика лучше, утверждают «специалисты».
И еще ошибается тот, кто считает «Дружбу» эдаким патриархальным, консервативным заведением, уходящей натурой. Ей вовсе не чужды современные жесты.
Однажды захожу я внутрь — и глядь: около умывальников установлена — господи-ты-боже-мой, — статуя Венеры Милосской в классическую величину из розоватого мыла, торс Венеры Праксителя, строго говоря. И надпись рядом: «Это мыло. Пожалуйста, мойте руки».
Надо было видеть реакцию посетителей. Смущение женщин, озорство мужчин. Озорство женщин, смущение мужчин. Кто-то пальцем притронется и отдернет, другой намыливает руки без стеснения, стараясь захватить самые интимные области. Третьи в потолок глядят и видеокамеру ищут, приговаривая: «Нашли дураков, ага, чтобы потом на себя в интернете любоваться».
Впоследствии, месяца через два, когда некоторые особенно притягательные участки статуи изрядно смылились, а пупок и прочее сильно углубились, ее убрали. Затем выяснилось, что все это — дело рук не извращенцев, а студенток одного московского университета, которые таким образом проводили социальный эксперимент; его результаты теперь можно найти в интернете.
Ветераны чебуречной до сих пор гадают, как девушкам удалось уговорить начальство «Дружбы» на столь бесстыжее раблезианство. «Не иначе тоже дали себя намылить», — говорят весело.
Гул задушевных разговоров, легкий чад под потолком, мыльная баба эллинического толка — эх-ма, все слилось в одно пестрое переживание. И никакой фоновой музыки. И никаких гаджетов в руках у посетителей, потому что заляпаешь, и все поэтому обмениваются взглядами и голосами, а не эсэмесками. И никаких орущих тинэйджеров — они там, через дорогу в «Макдональдсе», будь он неладен, то есть — спасибо ему за это. Не хватает только плакатов группы «Аквариум». О, создатель. Это же тот самый идеальный мир. Полсотни квадратных метров совершенного объекта, платоновского эйдоса.
Мне кажется, что «Дружба» — попробуйте найти более подходящее название — это модель страны, которую мы не смогли построить, которая обрушилась четверть века назад. Вот такой я и хотел бы ее видеть: слегка и добродушно опьяненной, обильно сытой, без заносчивости, искренней, уверенной в себе и с чувством юмора, ну и ладно — и с какой-нибудь темно-загадочной легендой из прошлого.
И кстати, насчет юмора. Вы что — в самом деле никогда не замечали, глядя на карту России, что она имеет форму чебурека?
Червонец имени Ленина
А еще раз было в прошлом, эвакуировал меня отец с детсадовской пятидневки. Мороз лютый — троллейбусы встали. Мы пешком пробираемся по заснеженным улицам. Вдруг отец резко останавливается на тротуаре с криком: «Мать моя женщина!» А затем начинает энергично долбить каблуком под собой. Я подхожу и вижу чудесную картину. В промерзшей насквозь луже застыл и словно летит «червонец», как ископаемое насекомое в янтаре. Даже в сумерках при свете фонарей я различаю эту его соблазнительную розовость, а также слегка деформированный профиль Ленина.
Отец долбит, но лед не поддается. Он ищет палку или камень, но ничего не находит. Затем он вспоминает обо мне и ласково спрашивает: «А ты, кстати, писать не хочешь?» Я отрицательно мотаю головой. Отец говорит: «Вот, и я не хочу. Но надо, очень надо, юноша».
Этот вечер я помню в мельчайших подробностях. Мы с отцом стоим посреди улицы и пытаемся выдавить из себя горячую водицу, чтобы растопить лед. Мы кряхтим и пыжимся. Мой черенок вот-вот превратится в сосульку. Но я не обращаю на это внимания — ведь мне доверился отец, а значит, я просто обязан помочиться. И вот наконец полилось. Первыми — мои робкие капли. А потом засвистела и мощная отцовская струя.
Домой мы сразу не пошли — рванули в «Дружбу». Прополоскали где-то «десятку», а потом «гуляли». Отец широко угощал случайных мужиков, а я стоял под столешницей в компании темных брюк и ждал, когда его рука не глядя положит мне в рот кусок чебурека или очередную очищенную креветку, черноморскую семечку, принесенную в бумажном кульке, чтобы разнообразить закусь. Земля пахнет родителями, говорил Платонов. А чебурек пахнет отцом, добавил бы я.
Иногда отец забывал обо мне — тогда я дергал его за штанину.
Сейчас я думаю: а не был ли тот день самым счастливым в моей жизни?
