Александр и Эндла Флорен родились в Березовке. Они так называемые «чистые эстонцы» — так в Березовке называют тех, у кого оба родителя были эстонцами и не вступали в брак с людьми другой национальности. В семидесятых годах оба уехали жить в Эстонию, но пробыли там всего два года, потому что ребенок не выдержал влажного климата и заболел. В те годы многие покидали Березовку и возвращались на родину своих предков, но, как поговаривают местные, вовсе не из-за тяги к корням и к родной земле: тогда в колхозе был чересчур строгий начальник, от которого все и разбежались.
— У меня получка в колхозе была девять рублей, — рассказывает Александр. — А уехать было несложно: погрузили все вещи в контейнеры да поехали. Это сейчас надо паспорт, визу, отпечатки пальцев сдавать.
Впечатления об Эстонии у Александра и Эндлы абсолютно противоположные, так что они не могут говорить об этом, не вступая в перепалку.
— У меня там все было отлично, — говорит Александр. — Дом двухэтажный давали, гараж под землей. Я вообще перед отъездом работал до последней минуты: вечером на поезд, а я только в обед машину сдал. Водителем работал. Министром не был, но министра возил, — смеется он.
— У тебя-то хорошо, на работе с утра до вечера, — не удерживается Эндла. — А я сидела весь день с детьми, света белого не видела.
Но в одном супруги солидарны: выращивать картофель в Эстонии крайне трудно.
— Понимаешь, там из земли камни растут! — заявляет Александр.
Из-за дождливого климата и особенностей почвы камни постоянно поднимаются на поверхность, уверяет он. Поэтому перед тем, как сажать картофель, нужно вывезти с поля все эти булыжники.
— Они размером где-то с яйцо, — говорит Эндла.
— Какое там яйцо! С кулак! — возражает Александр, потрясывая кулаком в воздухе.
Медведи здесь ходят, но не гуляют
В последние годы в Березовку часто приезжают европейские гости. В 2008 году в деревне была целая делегация: пресс-атташе по культуре, вице-канцлер Эстонии. А затем приехал еще и посол. Гостей встретили хлебом-солью, но березовцы так до конца и не поняли, зачем именно приезжала делегация.
— Они, наверное, изучают жизнь эстонцев, которые не захотели вернуться назад, когда появилась возможность, — говорит жительница села Людмила Богенс. — Видимо, не могут понять, почему мы здесь остались. Когда в Эстонии была выставка томского краеведческого музея, к нам подошли две пожилые эстонки. Мы предложили им познакомиться с жизнью в Сибири, а они нам: «Да какая это жизнь…». То есть какая в Сибири может быть жизнь, если тут медведи по улицам ходят? Вообще медведи иногда действительно ходят, например когда лесные пожары. А так обычно они тут не гуляют.
В семье Людмилы Богенс связь с эстонскими родственниками существовала, пока была жива бабушка. Когда ее не стало, общение прекратилось. Сейчас об Эстонии Людмиле напоминает лишь пивная кружка, которую она купила там, и фотография прабабушки, сделанная перед отъездом в Сибирь.
— Тут на кружке по-эстонски написано: «Пей быстрей, будешь веселей». Я сначала и не знала, что эта надпись означает. Подумала: куплю, а там переведу.
Людмила съездила на родину на пять дней с делегацией российских эстонцев. Эстония показалась ей похожей на Томскую область небольшим размером и природой.
— Вот только там не любят русских... Сибирских эстонцев тоже не любят. У них для таких, как мы, есть особенное слово. Только я его не знаю.
Но Людмила считает, что настоящие эстонцы живут здесь, в Касакюла.
— Настоящие эстонцы — это братья Ласманы, что в конце деревни живут. Мы их называем «кулаками». Они холостые, живут вместе, и все у них упорядоченно, все делается вовремя. А картошку они знаете как сажают? Сначала выдернут ботву, все приберут, сложат в кучки и только потом начинают пахать!
Лодка — это лодка
Сибирские эстонцы по мере сил хранят свои традиции, язык, кухню и культуру. Но традиционные праздники уже не такие традиционные, национальные блюда в каждой семье готовят по-своему, а язык отличается от современного эстонского, и молодежь не говорит на нем.
Родственники Лавизы Пукк уехали в Эстонию в семидесятых годах и решили не возвращаться. Лавиза гостила у них две недели по путевке от колхоза «Искра» — это было больше двадцати лет назад. Иногда они созваниваются, но звонки в Эстонию — дорогое удовольствие; порой успевают сказать только «Здравствуй» и «До свидания».
— Там красиво и очень культурно. В деревне даже бумага нигде не валяется. А народ — я бы не сказала, что блещет. Да и коренные эстонцы там не любят эстонцев из Сибири, — подтверждает Лавиза слова Людмилы. — У моей приятельницы однажды сено подожгли за то, что она отсюда.
Сейчас ее главная связь с Эстонией — посылки родным. Она отправляет им шишки, а они ей в ответ — календари и эстонские конфеты. Календари висят в каждом доме, где есть заграничные родственники. В них праздники отмечены так, как принято в Эстонии.
— За пятнадцатый год календарь был лучше, там такие усадьбы! — восклицает Лавиза, раскладывая свои календари на кухонном столе.
Лавиза говорит по-эстонски, но в ее речи ненароком проскальзывают русские слова.
— «Эма келе бэр», — что мать скажет тебе. Это день матери, — произносит Лавиза, перелистывая календарь. — «Каду нэля бэр». Вот что это такое? Это, кажется, что-то насчет усопших. Или утрата. «Лина бэр». А это, кажется, когда на кладбище ходим. А, нет, это Троица. Сижу вот, эстонка, а не понимаю! — смеется она. — Мне уже давно родственники обещали словарь, но так и не прислали.
Местный эстонский отличается от языка, на котором говорят в «большой» Эстонии. Современные эстонские слова в него не проникли, и местный язык остался дореволюционным, смешавшись при этом с русским.
— Вот, например, мы называем ведро «амбер», а там — «панк», — вспоминает Вальтер Гутман. — Электрическая лампа у них — «пирн», а мы говорим «ламп». Лодка «паад», а у нас тут тоже «лодка». У нас половина на русский лад.
Раньше в таких деревнях, как Березовка и Вамболы, система образования была адаптирована для обучения местных «иностранцев». В первом классе учеников встречал учитель-эстонец, вместе с ним они начинали изучать русский язык, в последующих классах им преподавали уже на русском. И хотя Розалия и Вальтер знали русский, через первый «эстонский класс» до его закрытия успели пройти и их собственные дети.
Детей в семье Гутманов трое, Розалия рассказывает, что со всеми они говорят на родном языке:
— Мы по-русски между собой не говорим. Сейчас у меня дочка Лиля живет в Первомайском, она чисто по-эстонски говорит. И с сыном Виктором разговаривали по телефону сегодня тоже на эстонском языке. Хотя он русский, сын и дочь у него русские, жена русская, но эстонский он не забывает, говорит: «Я люблю свой язык».
Младшего сына Розалия называет русским, потому что он, как и многие другие березовцы, не говорит на эстонском в быту. А вот Волли, старший сын, живет в Эстонии. Скоро ему будет 59 лет, а уехал он больше тридцати лет назад. У Волли две дочери. Бабушка и дедушка видели их всего один раз, когда девочки были еще маленькими. Розалия переживает, что внучки не знают русского: считает, что это помогло бы им в будущем найти хорошую работу.
— Ведь они же отсюда уехали, говорили по-русски чисто, от русских не отличить, — говорит Розалия о сыне и его жене. — А теперь Волли по-русски говорит с акцентом. Другой раз мы с ним разговариваем по-эстонски, там же много слов, не таких, как у нас, я ему говорю: «Волли, переведи!» — он мне на русский и переводит.
Каждый год старший сын Волли присылает родителям новый календарь, но читают Розалия и Вальтер с трудом. Из-за этого они даже отдали односельчанам свою семейную реликвию — старинный молитвенник: не удавалось прочесть молитвы, набранные готическим шрифтом.
«Не знаю, не знаю, не знаю, чем дышит душа моя», — поется в единственной эстонской песне, которую помнит Вальтер Гутман.
— Не русские мы и не эстонцы, — заключает Розалия. — Я не знаю, вот перепись если будет — к какой нации мы относимся?
Пастор Агнесса
Аккуратно собранные седые волосы, прямая осанка, темное ситцевое платье в цветочек — Агнесса Эрнстовна Коот выглядит как настоящий педагог. 65 лет назад она приехала в Березовку учителем физики и математики, стала директором школы, а когда вышла на пенсию, превратилась в лютеранского пастора. Она читает молитвы на эстонском и проводит для местных религиозные обряды, периодически отвлекаясь от уборки, готовки, вязания и двух поросят, за которыми всегда ухаживает сама.
Агнесса Эрнестовна — одна из немногих в селе, кому под силу прочесть готический шрифт старинного молитвенника, который не могут одолеть Розалия и Вальтер. Ее детство проходило в послевоенное время. Отец с фронта не вернулся, мама с раннего утра до позднего вечера работала в поле, а маленькая Агнесса проводила время с бабушкой Марией. Каждое воскресенье бабушка заканчивала работу пораньше, надевала беленький платочек, садилась за стол и читала старое Евангелие на эстонском языке. По этому Евангелию Агнесса Эрнестовна научилась читать готический шрифт и выучила первую молитву — «Отче наш».
Лютеранской церкви в Березовке нет, как и лютеранского пастора. Но поскольку каждый лютеранин в силу своего крещения уже является священником, он имеет право проводить основные религиозные обряды.
— Я считаю, что эта вера является какой-то умной, — говорит Агнесса Эрнестовна. — Лютеранская вера честная, правдивая, дружественная ко всем. Наши песни все не о смирении — просто о мирной жизни, о миролюбии. Лютеранам необязательно ходить в церковь, главное — в душе верить. Не делать ничего плохого, злого. Десять заповедей исполняй, и вроде ты уже настоящий человек.
К нашему приходу Агнесса Эрнстовна готовит ужин: мясо в сливочном соусе, капусту с перловкой и какао, превратившееся в желе. Рецепты этих традиционных эстонских блюд она знает наизусть — с детства. Так для гостей накрывали на стол ее бабушка, мама и свекровь.
— Мука подгорела, поэтому соус для мяса не такой белый, — объясняет она. — Вот у моей свекрови он всегда был белоснежный.
Поля Оскара Абнера
«Мне не раз доводилось видеть руки Оскара. Видел зимой — от мороза красными, или, как точнее говорят, цвета гусиных лапок. Видел летом — с несмываемо въевшимся в кожу машинным маслом. У Оскара надежные руки. Они чистили, драили, красили, копали, одинаково твердо держали автомат и лопату, лом и гаечный ключ».
Так написали в газете «Боевая вахта» про военнослужащего Оскара Абнера перед тем, как он ушел на дембель. Газета уже 20 лет хранится в семейном альбоме Абнеров. Аккуратно свернутый в четыре раза листок совсем пожелтел. Но руки Оскара все так же надежны, как и 20 лет назад.
Вернувшись из армии, Оскар никуда из деревни не поехал. Учиться он не любил, решил сам учить. Пошел в родную школу преподавать автодело. Как раз накануне школе выделили новенькую грузовую машину, а преподавателя найти не могли. Оскар любил машины с детства: уже в восемь лет он возил родителей со свадеб и дней рождения. Вернувшись в школу, он раздобыл плакаты с правилами дорожного движения и превратил пустырь в автодром, расставив пластмассовые столбики. Еще и мотокружок открыл: мотоциклы по дружбе давали местные милиционеры.
Почти все девчонки березовской школы сбежали учиться водить мотоциклы и грузовики с курсов кройки и шитья. По выходным березовцы приглашали жителей из соседних деревень и устраивали мотогонки.
— Ох и ругали меня их родители! — вспоминает Оскар.
С вождением «по городу» было сложнее: не было города.
— Чтобы показать ученикам светофор, приходилось ездить за 70 километров в Асино, — говорит Оскар.
На деревенских дорогах машина часто ломалась, и чинил он ее на собственные деньги. Их вечно не хватало, у матери с отцом занимать было стыдно. Поэтому рабочий график Оскара выглядел так: с утра занятия по автоделу, с обеда вождение, вечером мотокружок, а по ночам — ремонт машин, подработка.
Оскар научил водить машину больше ста человек.
— Чтобы сдать экзамен, нужно накатать 25 часов на легковой машине и на грузовой. У меня сдавали экзамен за пять занятий.
В день экзамена, приезжая в город, он сажал учеников за руль, каждые 20 минут пересаживал — и отрабатывал вождение до автоматизма. После этого права получали все. Оскар мечтал вырастить «золотое поколение»: молодых профессионалов, которым не все равно, что будет с Березовкой, которые останутся работать и жить в деревне.
После дефолта деньги на автодело стало брать неоткуда. Из школы пришлось уйти в колхоз, где Оскар работал, пока колхоз не закрылся. После этого большинство мужиков пошли в скотники. Оскар и здесь поступил не как все: взял кредит, купил технику, арендовал у соседей, которые уехали из деревни, пустующие поля. Так Оскар Абнер стал фермером. Сейчас он растит зерно и траву на сено и дает работу бывшим одноклассникам и коллегам: то рубить дрова, то убирать урожай.
Старый «пазик» подпрыгивает на кочках. Родители Оскара, Ыя и Эхарлес, везут нас по заросшим полям «на экскурсию» в деревню Лилиенгофка. Там живет пять семей.
— Это озимые Оскара, — показывает Ыя на одно из ухоженных полей.
Дальше будет как в сказке:
— Чьи это луга?
— Оскара Абнера.
— Чья это техника?
— Оскара Абнера.
Скот Оскара, гуси Оскара, кони Оскара и озеро — тоже Оскара. Хозяйство растянулось на 80 гектаров.
— Зерновых у меня мало, 25 гектаров, — говорит Оскар. — Это только кажется, что тяжело. Но я вспоминаю наших бабушек-дедушек и не понимаю, как они без техники жили. Эстонцы сильно отличались от русских в плане ведения хозяйства. В соседней деревне до 1990-х все вручную убирали и пахали. А у наших стариков еще сто лет назад более отлаженное хозяйство было: сеяли и пахали с конем. Мы после них не продвинулись в развитии. Обидно.
За полями начинается кладбище. Здесь лежит больше жителей, чем сейчас живет в деревне. Мать Оскара привычно убирает 20–25 могил тех, к кому уже много лет никто не приходил, чьи потомки навсегда уехали из деревни в город или в Эстонию. Здесь же могила бабушки Оскара.
Дом бабушки — один из самых больших и красивых в деревне — сейчас заброшен. Между комнатами высокие двустворчатые двери, как в помещичьих усадьбах. По дому разбросаны старые фотографии, письма, журналы на эстонском языке. Мечта Оскара — сделать в доме ремонт и открыть музей. Пока он привел в порядок кровлю и оберегает столетнее здание от разрушения.
А нежно-розовый дом Оскара Абнера стоит на центральной улице. В темном дворе благодаря датчику движения загорается свет.
— В гараже он, работает, не все ж ему интервью давать, — встречает жена Оскара Алена.
— Сегодня собирались с мужиками по дрова, но техника подвела, надо чинить, — доносится голос Оскара из-под грузовика в полутемном гараже.
Самого хозяина не видно. Зато на стенах можно разглядеть репродукции Перова, Репина и Серова, выжженный по дереву портрет Высоцкого и детские рисунки.
— Это дочка на ИЗО нарисовала меня с матерью, — говорит Оскар. — Чтобы не забыть, как мы выглядим, когда мы на работе. Когда ты работаешь на себя, работа не кончается никогда. Раньше никогда не хотел в отпуск, а сейчас — хочу, но не могу: кому хозяйство оставить? Просыпаешься в три часа ночи, и «псих берет»: столько всего нужно сделать. И никогда удовольствия не получаешь, потому что результата не видишь... Но как только устроишь себе выходной, сразу плохо себя чувствуешь.
Лучана Абнер, дочь Оскара и Алены, учится на хореографа в Томске. Старшие сыновья работают на вахтах. Младший живет и учится в Березовке, но мечтает о городской квартире и быстром интернете: в Березовке прогноз погоды загружается полчаса.
Все ученики Оскара нашли работу в городе и приезжают в деревню уже на собственных машинах, только для того, чтобы провести выходные. В Березовку из них никто не вернулся. Но сам Оскар уезжать не собирается.
— Все не могут уехать, — говорит он. — Кто-то должен остаться там, где лежат наши старики.
Учительница и хранительница
Стол перед окном завален бумагами. Пятилетняя Олеся весело гоняется за котом. На стенах фотографии семьи и самой Олеси. Ее мама — учительница Алиса Малышева. Хотя само слово «учительница» никак не вяжется с 24-летней смешливой девушкой.
— Березовка — это мое все, — говорит Алиса. — Мне тяжело в большом городе, я люблю спокойную размеренную жизнь села, наши просторы, наш воздух. Знаю всех жителей, и они меня знают. Здесь мои родные. Но все меньше остается в деревне молодежи. В 11-м классе учится один человек. А на подготовительные занятия к первому классу ходят только шесть ребятишек. Скорее всего, школа станет девятилеткой, а потом могут оставить только пять классов.
Алиса, закончив березовскую школу, поступила в Томский педагогический. Появление дочки осложнило ее учебу, но в университете пошли навстречу, разрешили свободное посещение. И Алиса не пропустила ни одного курса. Ей помогали все родные — мама, бабушка, семья мужа. После бакалавриата Алиса вернулась в березовскую школу. Сейчас она преподаватель химии, биологии и ОБЖ, хранительница краеведческого музея Березовки, а еще — очный магистрант биолого-химического факультета того же вуза.
Ей было непривычно вернуться педагогом в родную школу, где все ее знали. Становилось не по себе, когда бывшие учителя обращались по имени-отчеству.
— Поначалу мне было страшно. Учебная практика — это одно. Я смотрела, как преподают другие учителя, а раз в неделю давала урок, который все те дни и готовила. Сейчас же по 6–7 уроков в день. Ничего, влилась потихоньку.
Кроме ОБЖ, Алисе пришлось взять на себя преподавание химии и биологии, когда ее бабушка ушла на пенсию. Валентина, бабушка Алисы, теперь помогает внучке готовиться к урокам, даже приходила, чтобы поддержать ее. Девятый класс сдал в этом году экзамены по химии и биологии без двоек.
— На мой взгляд, это хорошо — хоть чему-то я смогла их научить. А то думала, может, я их учу как-то неправильно... Мне хочется, чтобы мои предметы любили.
Поскольку Алене не хватает специального образования, директор школы отправила ее учиться в магистратуру. Каждую неделю она на два дня уезжает в Томск, стараясь не пропускать важных предметов.
— Магистратура, уроки каждый день — бывает, на дочь времени не остается: так устаешь, что приходишь домой и плачешь. Потом успокоишься и понимаешь — должен же кто-то учить детей! Надеюсь, после окончания учебы времени станет больше.
Хранительницей краеведческого музея Алису попросили стать после смерти учительницы географии, много лет отдавшей музею. Сначала провела экскурсию для предпринимателей, потом еще одну, а теперь гости, приезжающие в Березовку, непременно хотят попасть в музей.
— У меня мама наполовину эстонка, а папа — русский, мне всегда были интересны эстонская культура, традиции, — говорит Алиса. — Когда я начала заниматься музеем, выяснилось, что не все предметы в музее правильно подписаны по-эстонски — иногда надо обойти множество домов, чтобы докопаться до истины. Сейчас готовлю экспозицию об обычаях эстонцев в сельском хозяйстве, исправляю неточности в музейных документах. В музей все любят ходить, а когда видят ошибки — подсказывают.
В стенах музея можно увидеть новые Алисины стенды, посвященные жизни школы. И учеников она водит туда, чтобы те не забывали свои эстонские корни.
— Найдись у деревни финансовая возможность — можно было бы восстановить опустевшие дома для приезжих, сделать туристический маршрут через музей, Янову поляну, лилиенгофский пруд, — мечтает Алиса.
Как молодой специалист Алиса получит квартиру в Первомайском. Но пока очередь не подошла, она радуется, что в ближайшие годы уезжать из Березовки не придется.
