Никита Михалков и Алексей Кудрин, Олег Табаков и Филипп Киркоров, Андрей Малахов и Людмила Улицкая. И еще несколько десятков звезд первой величины. Режиссеры, актеры, музыканты, писатели, телеведущие, благотворители. Совершенно разные и в творчестве, и по своим политическим убеждениям: как находящиеся в оппозиции, так и вполне провластные. Объединить их было непросто, но Следственному комитету это удалось.
Серебренникова задерживали как будто с вызовом: «это для вас он знаменитый режиссер, а для нас — обыкновенный подозреваемый в мошенничестве в особо крупном размере». Задержали в Петербурге, где Серебренников снимал (надеемся, прошедшее время глагола все-таки изменится на настоящее) фильм о Викторе Цое. Посадили в микроавтобус, всю ночь везли в Москву, препроводили в камеру. На следующий день приставы в масках завели Серебренникова в зал заседаний Басманного суда, характерно подталкивая при этом (и сразу вспомнилось брошенное Путиным «Да дураки» в ответ на вопрос Евгения Миронова, зачем понадобились громкие обыски у Серебренникова). Сейчас режиссер с электронным браслетом на ноге сидит под домашним арестом, не имея права выйти ни на улицу, ни в интернет.
Есть такая присказка у силовиков: «У нас правовое государство». Произносят ее со смешком, немножко издевательской интонацией. Мол, а что вы хотели? По совести? По милосердию? Рады бы, но у нас диктатура закона, правовое государство. А говорится эта фраза… ну, например, когда родственники пропавшего человека просят полицейских сделать что-то, что выходит за рамки их должностных инструкций. С одной стороны — обезумевшие от ужаса люди с просьбой помочь, с другой — буква закона. Что за этим поведением? Ладно бы банальный намек на взятку. Тут другое, требующее перевода. «Вы все кричали, что мы плохие, нарушаем закон. Вы же сами боролись с коррупцией. Ну так вот, мы теперь исправились. Теперь у нас все по закону. Терпите. Сами виноваты».
Ну, положим, не все по закону, а самое главное — не для всех. Если даже предположить, что Серебренников в чем-то виновен (а мы можем только и исключительно предполагать, хотя бы исходя из презумпции невиновности), то смешно было бы думать, что мошенническая схема, которую вменяют сотрудникам «Гоголь-центра», существовала только там и нигде больше. А это в чистом виде избирательность правоприменения. А избирательность правоприменения — это профанация правосудия. Друзьям — все, остальным — закон.
Друзья — это «свои», идейно близкие. А вот Серебренников явно «не свой» и идейно далекий. Участник протестных акций, последовательный противник многих действий власти. И естественно, что многие соратники режиссера восприняли уголовное дело против него как политическое, заказное. Как инструмент давления и устрашения. Но даже те, кто находится на противоположных позициях, кто обласкан властью, сочли необходимым заступиться за Серебренникова. И, вероятно, вот почему. Без поддержки государства сейчас обойтись практически невозможно — это касается и театра, и кино, и многого другого. А поддержке государства часто сопутствуют не самые прозрачные и не самые продуманные схемы реализации выделенных средств. Но сегодня ты идейно близкий, а что будет завтра, никто не знает. Возможно, завтра с тобой решат поступить как раз не по дружбе, а по закону.
Возможно, есть и еще одна причина, благодаря которой объединились люди из разных лагерей. Как бы ни относиться к Серебренникову и к тому, что он делает, очевидно, что он — успевающий ставить и фильмы, и спектакли в разных городах, писать сценарии, руководить «Гоголь-центром» — меньше всего похож на банального «пильщика» бюджетных денег. И это ставит преследователей режиссера в довольно глупое положение.
