Фейсбук
«8.37 утра. Туман. Из тумана доносится: “Да пошел ты, нам четко сказали: этюд делать, дебил ты! Не танец! Э-ТЮЮЮЮД!!!!”» (из ФБ Жени Беркович)
В августе страница театрального режиссера и ученицы Кирилла Серебренникова Жени Беркович на Фейсбуке превратилась в хронику театрального лагеря для детдомовцев «Я не один», который проходил на базе лагеря «Детская республика “Поленово”». В Фейсбуке все, как водится, было весело и похоже на добрую и невероятную сказку.
Началась эта история пару лет назад. Актриса театра на Малой Бронной Мариэтта Цигаль-Полищук во время посиделок с коллегой по театру актером Юрием Тхагалеговым загорелась предложенной им идеей: режиссер приезжает в детский дом, живет там, репетирует и работает с детьми. Загорелась настолько, что решила это безумие осуществить. Позвонила соучредителю фондов «Жизнь в движении» и «Артист» Наталье Шагинян-Нидэм с предложением все это устроить. Так, почти что в одни руки, появился первый фестиваль «Я не один». Для этого фестиваля режиссеры ставили в детских домах спектакли, которые затем показали на сцене Московского театра им. А. С. Пушкина. Главная победа заключалась в том, что все юные участники фестиваля решили пойти — нет, не в актеры, а в 11 класс, что для детей из детских домов вообще-то редкость.
Через год фестиваль решили повторить, но не получилось найти спонсоров, поэтому ничего не вышло. Но идея осталась. На вопрос, зачем и почему все это нужно, Мариэтта Цигаль-Полищук до сих пор не может внятно ответить. Дети, к которым она впервые приехала в детский дом, поначалу тоже не понимали: зачем какая-то странная женщина, актриса, специально выбралась с ними поговорить и поставить какие-то спектакли…
— Я поверила в реальную необходимость этого всего, — объясняет Мариэтта. — Наверное, это тот редкий случай, когда я четко поняла, что у меня что-то получается. Когда я выхожу на сцену, то не бываю уверена, что делаю все хорошо. Всегда в себе сомневаюсь, мне постоянно кажется, что все не так. Но когда я начала заниматься фестивалем и фондом, то впервые в жизни почувствовала, что мне по-настоящему это удается. Невероятное ощущение, от которого не хочу отказываться!
Так в мае 2017 года появился фонд «Я не один».
Краудфандинг
«Дайте Жене на лагерь» (из ФБ Жени Беркович)
— Когда возникла необходимость создавать фонд, регистрировать под него юридическое лицо, заниматься внятной миссией, сформулированными задачами и попечительским советом, я превратилась в омерзительного советчика, ноющего, что все плохо, — говорит Беркович. — А Мариэтта хоть и работала с большим количеством помощников, все равно была одна. Сначала я предложила найти режиссеров; потом стало понятно, что фестиваля не будет, а потом мы решили делать лагерь. Стало ясно, что нужно заниматься краудфандингом.
Краудфандинговый сбор закрыли за несколько дней до завершения срока — благодаря одному жертвователю, просившему не называть его имя. А дальше был лагерь.
Жесть
«Извини, тут Полина обидела Катю и та ушла с репетиции, что делать? (Дать по мозгам. Кате!)» (из ФБ Жени Беркович)
— Можешь приехать в конце, а можешь сейчас. Только сейчас у нас жесть, — говорит мне Женя, когда мы договариваемся о моем приезде в лагерь.
До этого у меня уже был опыт работы с подростками. Я примерно знаю, как удерживать их внимание, как себя вести. Мне достаются относительно легкие дети из Челябинска. Кто-то из них даже выступал и лучше других знает, что такое сцена. Куратор этой команды, режиссер Семен Серзин, должен уехать на съемки, а его коллега и сокурсница, итальянка Алессандра Джунтини, влюбившаяся когда-то в русский театр так, что осталась жить в России, приедет только на следующий день. Дети делают документальный спектакль, поэтому мастер-класс от журналиста им пригодится.
Семен на прощание говорит:
— Знаешь, они сегодня стали шуметь на тренинге, и я понял, что у меня вот уже совсем нет сил. Наверное, нет во мне этого педагогического таланта, что ли… Я даже рад, если честно, что уезжаю.
С моего занятия все тихонько разбредаются под предлогом: «Нам надо учить текст». Конечно, никто ничего учить не будет. Остаются только Кирилл, у которого есть приемные родители, и наворачивающий рядом с нами круги Максон, старательно делающий вид, что он нас совсем не слушает. На самом деле Максон тоже слушает. Но ему важно показать, что — нет. В какой-то момент разбора интервью-вербатима, которое Максон дал Кириллу, Максон подходит и включается в работу.
Кирилл спрашивает: «Зачем в театре интервью?»
Хороший вопрос. Рассказывать про вербатимы и новую драму — не прокатит. А ведь и правда, зачем вытаскивать из героев какие-то откровения простыми вопросами, зачем вот все это?
— Смотри, тебе человек может сказать, что любит Италию, потому что любит пиццу и пасту…
— А я люблю русскую кухню. Я умею готовить, я раньше готовил, а мама…
Моя задача — не разреветься и не кинуться записывать все, что начинает рассказывать Кирилл.
— Кирилл, стоп.
— Да-да! Я все понял, я бы вам сейчас всю жизнь рассказал… Хм.
Мы расходимся на перерыв.
После я опаздываю на занятие на десять минут и тут же получаю вполне заслуженный нагоняй от Беркович:
— Они же нас все время проверяют. Как мы можем чего-то требовать, если сами не соответствуем?!
С детьми Женя тоже не церемонится:
— Полина, где вербатим? Нет? Значит, иди и бери.
Полина обреченно забирает диктофон и возвращается минут через 20. «Я против усыновлений, потому что нас тогда с сестрой разлучат, а нам остался всего год». — «Да, ну бывают же хорошие истории». — «Ну да, разные». — «Предательство». — «Я вот никогда не предавала, а меня — да. Вот девочка, мы с ней подружились, а потом пришла другая девочка и стала дружить с ней…» — В 15 минут диалога укладывается история, после которой театральный хит Ярославы Пулинович «Наташина мечта» (пьеса — сочиненный монолог девочки-детдомовки. — «РР») кажется детским лепетом.
В этой истории мама сначала по глупости попадает в тюрьму, девочек отдают в детский дом. Потом мама возвращается, забирает девочек, выходит замуж, несколько лет безоблачного счастья — но вот умирает отчим, а после выясняется, что у мамы рак, четвертая стадия. Умирает и мама; уже взрослые девочки снова оказываются в детском доме. В финальную версию спектакля, кстати говоря, эта история не попадает.
Зато попадают размышления о жизни после совершеннолетия. Мечты о принятии и соучастии. И в сентябре, с Новой сцены МХТ им. А. П. Чехова, звучит:
«Чего не хватает в XXI веке — правдивости. Хочется, чтобы люди, которые в управлении городом и страной, не врали нам с миром. Тогда все будет гораздо лучше».
«Что хочу в этом мире изменить — чтобы не Путин был президентом. После того как я пересмотрел новости, у меня такое чувство, будто он всю войну в Сирии создал».
«Предателем никогда не был, потому что друзья бывают только раз в жизни».
«Это очень тяжело — говорить “люблю”. Морально тяжело. Просто не выдавливается. Нет, ну я могу там в вайбере, в “ВК” написать, что люблю-целую-обнимаю. Но вживую — не могу».
Конечно, после съемок Семен Серзин вернется в лагерь и будет на показах аккомпанировать своим актерам на гитаре во время исполнения «Мы хотим танцевать» Цоя. На следующий день после фестиваля в Москве актеры Серзина и Джунтини придут полным составом на спектакль Семена «Война, которой не было» уже на театральном фестивале в Челябинске. Строгая Беркович будет искать для этих детей местных шефов из челябинских театров. Между тем итальянка Джунтини на наивном русском напишет в Фейсбуке: «…N, 14 лет, из Челябинска… Ей нужна хорошая, добрая семья! мы с Семен Серзин ставили спектакль с ней, недавно и можем утверждать что она само милость и сладкость!»
А через два дня появится другой пост: «Это невероятно, но мы нашли N семью».
Опыты
«Ромео безудержно рыдал, переволновался. Джульетта крутила юбкой.
Десять дней назад они не могли хлопнуть в ладоши, не промахнувшись» (из ФБ Жени Беркович)
«Ромео и Джульетта. Опыты» — самый хитовый спектакль, созданный в лагере. Его сделала команда Юлианы Лайковой — выпускницы Дмитрия Крымова в ГИТИСе. «Ромео и Джульетта. Опыты» — это полтора часа размышлений ровесников шекспировских влюбленных о первой любви, о том, кто такой Шекспир и зачем доверять режиссеру.
Полина-Джульетта тут крутит пышной юбкой, на балу танцуют подо что-то невообразимое, Ромео-Федя строит глазки и говорит, что хочет остаться холостяком, а яд для Джульетты готовится в адской машине, куда складывают все на свете — от книжек до игрушек.
— Мы сейчас еще раз сыграем эту сцену. Мы ни фига не поняли, но режиссер нам все время рассказывал про какого-то Бутусова… Мы не знаем, кто это такой. Говорят, что он офигенный. Короче, нас три недели учили доверять режиссеру, вот честное слово, — говорит со сцены 14-летняя Надя.
Примерно за месяц до аншлага в Новом пространстве Театра Наций мы с Юлианой идем по лесу:
— Понимаешь, для них показать дуэль — это, условно, взять в лесу палку и со всей дури фигакнуть ей кого-то. Они не знали не то что Шекспира — многие не знали, что такое сцена, и думали, что актеры — это люди из телика.
Для спектакля Юлиана снимала короткие видеоинтервью своих актеров про первую любовь, которые потом вошли в постановку. В этих интервью дети смущались, ковырялись в носу, отворачивались и кокетничали: «Да ну не было! Не было! Ну — ладно, была одна девочка…»
— Главное, чтобы это было нужно детям, — говорит Мариэтта Цигаль-Полищук. — Если они скажут: круто, но дальше нас профессия не интересует, — мы не будем никого заставлять. После первого фестиваля один спектакль хотели оставить в репертуаре театра, но в итоге его сыграли еще один раз — и стало понятно, что детям это не нужно, им это уже не полезно. И мы оставили их в покое. Если на этот раз у кого-то будут желание и необходимость, начнем искать площадку. Понимаешь, у нас нет сверхзадачи показать детям, что мы классные! Но мы хотим показать хороший театр в том виде, в каком он есть. Это важно для их общечеловеческого развития, даже если они не пойдут в профессию. Драмкружок у них и без нас есть, мы им для этого не нужны. А хорошего театра — нет.
Хороший театр — это, кстати, необязательно сложное современное искусство. Например, пьесу «Море деревьев» современного драматурга Любови Стрижак режиссер и участница лаборатории Константина Богомолова в МХТ им. А. П. Чехова Дарья Потишная превратила в легкий и воздушный музыкальный комикс. Правда, чтобы даже поющие участники осилили этот «легкий» жанр, Даша потратила массу сил, в том числе на переучивание и постановку голоса тех, кто этим никогда не занимался.
— Такой тренинг полезен любому человеку, — продолжает Женя Беркович. — Со всеми детьми мы постараемся по максимуму сохранить тот или иной контакт. Кому-то нужна наша конкретная творческая помощь: и тут мы будем договариваться с театрами, просить взять шефство, потому что по скайпу все это делать довольно странно. Параллельно будем помогать с экзаменами, с документами… Но большей части нужна другая помощь: найти наставников или опекунов, перенаправить в другой фонд и так далее.
Дисциплина
«У Вани кроссовки развалились, привезёте клей? (Нет. Они его снюхают. Привезём новые кроссовки)» (Из ФБ Женя Беркович)
—Я не буду никого собирать, они меня посылают
— Не собирай, - спокойно отвечает воспитатель одной из групп, Наталья.
Группа эта необычна тем, что в ее составе — воспитанники одного из подмосковных специальных учебных воспитательных учреждений закрытого типа для детей с девиантным поведением. Для их воспитателей лагерь стал серьезным вызовом. Во-первых, как объясняет Наталья, в среде детей из училища работать считается некрутым, а участникам лагеря только этим и надо заниматься. Во-вторых, степень ответственности воспитателей тут увеличивается в разы.
— Дети у нас находятся по приговору или по постановлению суда на сроки от двух недель до трех лет или до достижения совершеннолетия, — поясняет старший воспитатель этого учреждения, Эдуард. — В основном попадают из-за краж — телефонов, ларьков, магазинов, машин. Полный набор, ничего нового.
В «Я не один» воспитанники такого училища вместе с петербуржским режиссером Евгенией Никитиной работала над притчей «Глаз волка» Даниэля Пеннака.
— Честно признаюсь, вообще думали эксперимент провести — привести их сюда на неделю и все свернуть, — продолжает Эдуард. — Когда я приехал в лагерь, увидел, что тут нет ни заборов, ничего, а у нас дети не перемещаются без надзора, решил, что надо все сворачивать. А у них глазенки-то горят. Позвонил директору, она тоже приехала. Ходили мы, решали. Решили остаться тут — под мою ответственность. Вот хожу и думаю, чем эта моя ответственность закончится. Я боюсь и дергаюсь до последнего, уже два десятка работаю, было так, что дети за день до выпуска прыгали через забор — зачем, сами не знали. Но понимаю, что им нужно зацепиться, другую жизнь увидеть. Здесь они пахали по 13 часов, перерыв был минут сорок, я засекал. Потом падали и спали.
В итоге никто через забор не прыгнул.
— Никто не убежал,никто не нажрался. Они были самыми ответственными, самыми четкими в человеческом плане. С ними было абсолютно комфортно, — скажет уже в Москве про эту команду Женя Беркович.
Рай/Ад
«А как сделать, чтоб Надя не выпендривалась? (Никак)» (из ФБ Жени Беркович)
— На каждом новом этапе мне кажется, что все самое сложное позади, — говорит Мариэтта Цигаль-Полищук. — Сначала заполняешь документы и договоры и думаешь, что это ад. Потом переходишь к отбору детей и понимаешь, что это тоже ад. Сбор денег — снова ад. А когда приезжаешь в лагерь — ну тут уж совсем! Какой из этапов самый сложный и тяжелый, сказать не могу.
После одного дня в лагере понятно, что эти слова — не кокетство. Как и то, что все, о чем писала у себя в Фейсбуке Беркович, — действительно какая-то странная сказка. Потому что в лагерь зачем-то возвращаются: режиссер Илья Подчезерцев ставил спектакль для первого фестиваля «Я не один», в лагерь он приехал помогать с пластикой. Другой педагог по пластике, Дмитрий Кривочуров, после двух дней в лагере пообещал приехать еще.
— Это невероятный опыт, и в первую очередь для взрослых, — говорит Женя Беркович. — Хочется, конечно, чтобы к следующему фестивалю была куча заявок от режиссеров и мы могли бы говорить: «Пришли резюме, сделай тестовое задание — встреться с Димочкой/Ванечкой/Петечкой и проведи с ним трое суток. Выживешь — берем». Платим мы символически, и то благодаря помощи Союза театральных деятелей, который сам вышел на нас и предложил стипендии для режиссеров. Режиссеры, кстати, приехали сюда в свой отпуск.
При этом сама Женя на вопрос «работа с детьми или большая сцена условного МХТ им. Чехова?» отвечает однозначно:
— Мне не предложат большую сцену МХТ. Но если представить такую ситуацию, то между нормальной работой нормального режиссера и фестивалем с детьми я выберу детей. В августе этого года мне поступило приятное предложение — хотя и не большая сцена МХТ, конечно, — но я выбрала лагерь. Когда я всем этим стала заниматься, то поняла, что за 32 года жизни наонец-то могу сказать про себя, что я взрослый человек. Эта работа, которая требует взрослости: когда все ужасно и страшно, когда уже есть деньги, расписаны дети… И когда говорят, что мы какие-то герои. Господи, ну какие герои?! Героизм — это делать тяжелую и неприятную работу, а мы делаем тяжелую и приятную. Я не умею работать с инклюзией, со стариками, со сложной коррекцией, с ментальными нарушениями — я просто туда не полезу… А так я сама не сильно от этих подростков отличаюсь: если бы не доставляло удовольствия — мы бы этого не делали. Героизм — это когда случается или приходится делать то, чего ты не хочешь и не любишь. А тут хочешь и любишь — что ж героического?
P. S.
«Нет, это не мы из плохих детей сделали хороших. Они уже приехали к нам хорошими. Только очень испуганными — и от этого ленивыми, агрессивными, притягивающими все плохое и отталкивающими все нормальное» (из ФБ Жени Беркович)
В последний день лагеря Женя протягивает мне какие-то листы. На них — сочинения детей о том, что было бы, если б они смогли оказаться в своем прошлом.
«Меня зовут Женя, мне 13 лет. Я хотел бы вернуть своих родителей. Остального у меня нет, потому что у меня очень мало чего было, зато еще многое впереди».
«В 2015 год. С апреля по август. Когда рядом постоянно были друзья. И не говорил бы лишнего».
«Я бы сделал временную петлю тем летом, потому что я его провел со своими друзьями, и мне было очень круто. Я бы изменил то, что я попал в детский дом, тем, что изменил бы судьбу своего отца и предотвратил его смерть».
«Вернулась бы в 2016 год, изменила бы свое поведение и осталась бы в приемной семье, и попросила бы прощения у всех, и помирила бы маму с папой. И вернула бы те времена, когда мы с сестрой веселились. И то, что я залезла в квартиру, я бы изменила, и не связывалась бы с теми людьми».
