«Возрождение революционной Франции вызовет пожар мировой революции», — заявил Павленский по поводу своей акции. На следующий день после ареста его перевели в психиатрическое отделение полицейской префектуры. В России Петр Павленский зашивал рот в поддержку панк-группы Pussy Riot в 2012-м, жег покрышки из солидарности с тем, кто стоял на Майдане в Киеве в 2014-м и, что более известно, прибил свою мошонку к брусчатке Красной площади в 2013-м – против полиции. Теперь ему грозит депортация из Франции, а те, кто поддерживал Павленского раньше, после парижской акции обвинили его в том, что он предал свои взгляды, но Олег Кулик, кажется, понимает язык Павленского лучше всех.  

— Вам понравилась последняя акция Павленского?

— У Павленского весь смысл второй акции с горящим зданием, связан только во-вторых или в-третьих с протестом против института террора над людьми, но в первую очередь с «перенесением огня» со скрытого насилия на явное, эта связь светлого и темного террора и есть содержание этого лаконичного и точного жеста. Петр Павленский тематизировал главный вопрос человеческой культуры - что важнее, человек или его производные. И его ответ гораздо радикальнее всех квадратов. Человек важнее его Искусства, не говоря уже о всяких спецслужбах, их хозяев – системы кредита или мирового жандарма – современной бюрократии. Человек противопоставил себя своей культуре. И этот поворот к самому себе очищает поле для совершенно уникальной эстетики, матери новой этики пост информационного общества.

—  Почему сейчас Павленского обвиняют многие из тех, кто раньше им восхищался?

— У Петра невозможно обнаружить искусства в привычном смысле слова, хоть по меркам классической эстетики, хоть по меркам модернистской инициативы. У Павленского нет искусства вне его самого. И это непросто понять социально детерминированному современнику. Еще труднее это принять. Что же такое этот человек-искусство?

—  Как вы относитесь к обвинениям, будто бы он кусает руку, которая его кормит.

— Вряд ли этой руке это важно. Возможно, Франция приобрела сильного художника и ей это импонирует.

— Павленский на Западе проходит путь, схожий с тем, который до него прошла арт-группа «Война». Как вам кажется: они — западники, которые стали леваками, или мастера провокации, не имеющие политических убеждений?

— Павленский и Воротников из «Войны» - это не одно и тоже. Совершенно разные внутренние интенции. «Война» воюет с обществом, как его себе представляет, а у Петра главные враг – он сам. Это две крайности Акционизма. «Война» использует современное искусство, пытаясь перескочить в медиальное пространство для занятия там привилегированной ниши учителя жизни или праведника, что там хотели закройщики из «Войны». Павленский всей своей работой дистанцирует себя от любой комфортности, любой коррумпированности и всем своим телом отрицает мертвящее облако социальных ништяков

— Как первый русский акционист, видите ли вы преемственность в Павленском?

— Я вижу преемственность в себе, от него.

— Что Вы чувствовали, когда были собакой?

— Страх и ненависть.

— Вы действительно хотели победить на выборах в президенты во главе Партии животных в 1995-м? Что бы вы сделали, оказавшись вдруг главой государства?

— Я бы поступил по Библии, естественно. Указал бы на того, кто гораздо умнее и благороднее меня, кто придет за мной. Побеждать на выборах и руководить огромной страной – это совершено разные вещи, и путать их – преступление. Совмещать это могут только преступившие какие-то важнейшие внутренние заповеди, и становишься рабом окружения. Преступником.