В Европе годовщину прихода к власти большевиков будто бы и не заметили. Десятки дежурных статей в жанре «что было бы, если бы большевики не пришли к власти», «мог ли коммунистический эксперимент окончиться удачно» и «что это вообще за Октябрьская революция» — и ни одной громкой уличной акции, ни одного резонансного заявления или мощного медийного вброса.
Причем не только на западе, но и на востоке Европы, где любое напоминание о советском проекте обычно вызывает бурную мобилизацию в плане обсуждения национальной идентичности. Но то ли пресловутая «политика памяти» начинает себя исчерпывать, то ли 7 ноября не слишком удачный повод — все-таки в этом случае придется вспомнить, что во многом благодаря большевистской революции стало возможным формирование современных национальных государств в Восточной Европе.
Пожалуй, единственным революционным скандалом в Европе стало участие Эндрю Маррея, ближайшего соратника лидера Лейбористской партии Джереми Корбина, в конференции, организованной «Комитетом празднования столетия русской революции». Он считается одновременно прокоммунистическим и связанным с Москвой. И это дало консерваторам лишний повод заявить, что если бы Корбин пришел к власти, то немедленно отдал бы фабрики рабочим, а землю — крестьянам.
Никакого продолжения перепалка не имела.
С большей помпой годовщину отметили к востоку и к западу Европы. Четыре из пяти сохранившихся коммунистических режимов расположены в Азии: это Китай, Вьетнам, Лаос и, с чучхеистскими оговорками, Северная Корея. Каждая из этих стран не преминула напомнить о непосредственной связи выстрела Авроры и взятия Зимнего с собственной национальной революцией. Всем им советский проект дал надежду прыгнуть на высокую ступеньку истории, минуя многовековое эволюционное развитие, предлагавшееся капитализмом.
Для Китая это особенно актуальная тема, поскольку только что закончился очередной партийный съезд, на котором лидер Компартии Си Цзиньпин был переизбран на второй срок — и, как считают аналитики, сосредоточил в собственных руках самую мощную власть со времен Мао Цзэдуна.
Праздничные мероприятия должны были напомнить о руководящей и направляющей роли Компартии и лично товарища Си в жизни китайского общества. А устроенная в Пекине выставка к столетию революции свидетельствует о том, что в случае успешного «поворота на Восток», о котором как минимум с 2014 года столь много говорят в России, у нашей страны надолго останется возможность экспортировать революцию. Значительная часть экспонатов этой выставки предоставлена Историческим музеем на Красной площади.
Именно в китайском контексте следует понимать заявления Дональда Трампа, который, готовясь к визиту в КНР, поздравил Си Цзиньпиня с переизбранием. И тут же объявил 7 ноября Национальным днем памяти жертв коммунизма, который, по версии американской администрации, несет ответственность за гибель около ста миллионов человек за последние сто лет. Американский президент в очередной раз показал, что готов на многое ради того, чтобы получить занять сильную позицию в сложных переговорах.
Между тем именно под боком у США празднование 7 ноября прошло с интенсивностью времен холодной войны. В Латинской Америке звучали не только ритуальные речи стареющего кубинского лидера Рауля Кастро, вызывающие в памяти восточноевропейские парады периода застоя, но и вполне бодрые, на современный лад, заявления многочисленных южноамериканских последователей Ленина-Троцкого. Президент Боливии Эво Моралес в Твиттере поблагодарил русский народ, который, «объединив усилия рабочих и крестьян, создал первое социалистическое государство в мире». В свою очередь его венесуэльский коллега Николас Мадуро обратился к многотысячной толпе митингующих со словами: «Мы все здесь революционеры и коммунисты, мы присоединяемся ко всемирному ликованию».
Правда, от продолжения его речи Ленин мог бы и перевернуться в Мавзолее, поскольку Мадуро назвал свою политику «христианским социализмом, объединяющим людей, которые стремятся к миру, счастью и справедливости». Но эти «недогматические» высказывания лишь подчеркивают, что мощные геополитические изменения вполне могут сочетаться с поразительной стабильностью идейного запроса.
Революция Ленина не была антиамериканской, а тогдашние США были настроены по отношению к ней чуть ли не миролюбивее всех остальных великих держав. Большевики мало интересовались заокеанскими делами, а в Вашингтоне готовы были пойти им навстречу. За сто лет все кардинально изменилось. США 1917 года оставались региональной державой, сосредоточенной на американских делах. Сто лет спустя они стали единственной мировой. Но за это им приходится расплачиваться постоянно зудящим латиноамериканским подбрюшьем, которое напоминает, что история мировой коммунистической революции еще далеко не окончена.
